Екатерина Смирнова - Богиня песков
Ах, да, еще и это надо добавить, и это…
Она беспомощно смотрела на груду черновиков, которые коварно выползли из ящиков стола и погребли под собой ее четкий и простой план.
Вошедший Таскат виновато вздохнул, и она оглянулась, готовая взорваться.
– Кажется, вам надо помочь – сказал он. – Я имею некоторый опыт в подобных делах и, конечно, мог бы…
– Ах… – сказала Арада. – Ах. И еще раз – ах! Прошу вас. Переберите эти бумаги. Немедленно.
Он засмеялся и сел на пол рядом с ней.
Она немедленно сообщила о том, как устала, и объяснение наконец-то состоялось.
Все планы господина советника пойдут прахом, мстительно думала она, видя, как сокрушается и хватается за голову Таскат. Нет, я выведу этого неблагодарного человека из-под удара. Он слишком зол, чтобы понять, как весело способен развлекаться мой хвостатый друг. Посланник развлечется с кем-то еще. И это, будь оно проклято, тоже будет… хорошая… государственная измена. Государство изменилось, и мне это не нравится.
На следующий день они стояли перед воротами в ее поместье, там же, где полгода назад случилось их свидание напоказ.
При свете дня поместье выглядело пустым. Так выглядит корабль, который отправляют на консервацию; такой вид бывает у человека, уволенного с работы… У этого дома, несомненно, было лицо. Оставалось надеяться, что хозяйка вернется.
Начальник охраны бросил на него недоверчивый взгляд.
Охраны, слуг и свиты у нее было столько, что один иноземец ничего не решил бы. Он понял, почему последний месяц дома Арада чувствовала себя в безопасности. Большинство из них выросло вместе с ней. Таких не подкупают.
В кои-то веки она была одета как настоящая дама – в простейший костюм, состоящий из штанов и короткой верхней калли какого-то сложного кроя. А поверху – одна накидка цвета земли, так непохожая на ее роскошные покрывала. В другом мире к этому непременно прилагалась бы корона, а дальше – изгнание. Королевы в изгнании – самые нетерпеливые королевы…
– Если бы я мог, я бы уехал вместе с вами – искренне сказал Таскат. – Я очень к вам привязан. Жаль, что я такой вам не нужен. Я бы пересилил свою природу, даже остался здесь, и жил бы с вами, и придумал бы, как нам остаться вместе… Но если уж все так, как вы говорите, в этом случае нас просто сожрут.
– Я уезжаю примерно на год – сощурилась Арада. – Я пустила слух о своей беременности. Честно говоря, неплохо было бы действительно родить ребенка. Беременные не подпадают под действия закона о государственной измене, а там и кончится все… Что вы делаете?
Таскат склонился к ней и изо всей силы потерся подбородком о ее шею, оставляя невидимый, но хорошо различимый мускусный след.
– Я буду ждать вас – печально сказал он. – Унесите с собой хотя бы это. А если вам захочется родить ребенка, по вашим законам я признаю этого ребенка, как своего.
Арада засмеялась.
– Вы слишком многого от меня хотите. Если у меня будут дети, я не отдам даже вам. Просто помните меня и сделайте все, как надо.
Он чувствовал себя облитым холодной водой. Хотелось рвать землю. Еще вчера – блестящий кавалер, удачливый дипломат, все понимающий друг – и теперь вот это… Это случилось, и ничего нельзя сделать. Инструкция рекомендует не падать духом. Что же ты тогда встал, как пришибленный, и не можешь ничего понять? Совсем, совсем ничего.
– Могу дать вам один совет – по-прежнему дружелюбно сказала Арада. – Делайте вид, что ничего не произошло. Катайтесь на охоту и ходите на прогулки с этими обормотами, занимайтесь чем угодно, играйте в шахматы. Все знают, что в определенный момент вы теряете опору и действуете, как захочет ваше левое ухо. Но если вы сейчас затаитесь, вы признаете, что мы оба в чем-то виноваты. Они не дадут вам сделать решительно ничего. Я вернусь через полтора года. Будьте осторожны.
Он виновато склонил голову.
– Прощайте…
Он смотрел, как паланкин, качаясь, исчезает за поворотом.
Паланкин сопровождал эскорт из пятидесяти человек. Вслед за ним потянулась вереница повозок, похожих на караван жадного торговца. Он печально вздохнул и отошел с дороги.
Не хватало еще столкнуться с каким-нибудь возчиком, который обольет его потоком ругани, сводящим на нет все светлые воспоминания. Впрочем, бывает и такое.
– Стой! Ах ты…
Он отшатнулся. Захлопал тент, тяжело ступили когтистые лапы. Над его головой возникла огромная морда рлеи.
– Бедняга… – рассеянно сказал Таскат, потрепал свирепую зверюгу по шее и зашагал к своей любопытной охране.
Изумленный возчик моргнул, потом схватил кнут, хлестнул рептилий и поехал догонять караван, не сказав ни единого слова.
Неприятности начались на следующий день. Негласный запрет бродить по улицам столицы действовал на него, как красная тряпка, и он, следуя совету Арады, вырвался на прогулку вместе с пятью молодыми людьми, двое из которых были ему известны.
На прогулке случилась дуэль, на которой ему предложено было стать секундантом. Ночь он просидел в ожидании указа о заключении в тюрьму, но в письме было сказано иное: домашний арест на месяц. Из башни не выходить.
Понимая, что это, скорее всего, конец, он отправил отчет начальству и сел вырезать шахматные фигуры.
Но это было еще не все: вскоре его вызвали на аудиенцию к Его священному величеству, который сыграл с ним на большой доске, ни о чем не спросил, а после партии велел убираться вон. Стража подошла, не дожидаясь приказа, и встала за спиной, и он знал, что это значит.
На пороге его попросили обернуться, и он обернулся.
В малый зал вкатывали постамент, на котором стоял механический человек – бронзовое туловище и руки, латунная голова. Постамент подкатили к столу, и механизм начал медленно наклоняться, занося руку над доской. Его священное величество улыбнулся, подошел к доске и сделал первый ход.
– Видите – сказал он. – Вряд ли вы незаменимы.
– Подумайте, кто еще незаменим – пожал плечами Таскат, думая, что стесняться нечего, если казнить будут не завтра, а сегодня. – Подумайте, если сумеете.
– Вон – кивнул император. – Выйди вон.
И ничего не случилось: он просто вышел впереди свиты, провожаемый взглядами мстительных придворных. Он шел вперед так настойчиво, что стража постепенно отстала на десяток шагов, и добрался до дома, никем не преследуемый: насколько он понял по тому, что его не стали догонять солдаты, и он пока жив – приказа все-таки не было. Он не знал, когда император передумал – может быть, в тот момент, когда проиграл последнюю партию?
Через неделю ему опять разрешили передвигаться по кварталу, через две – по городу. Популярность его как игрока и диковинки не уменьшилась – по крайней мере, приятели оставались все те же. Многие вполголоса восхищались его смелостью. Можно было подумать – пронесло, но слишком часто мимо судачащей компании гостей на балу проходил слуга с подносом, на котором лежал красный паутинный шнурок или кинжал, и слишком часто исчезали удачливые и красивые герои сплетен. Дворец пожирал сам себя.
Для какой роли его готовят? – размышлял Таскат. – Почему?
Он начал опять появляться на приемах, чтобы не терять нить событий, и многие дамы намекали ему, что не прочь занять при нем освободившееся место. Зачем они это делают, Таскат не понимал. Разве траур по ушедшей любви – такое непонятное дело?
Иногда на праздниках и прочих назидательных мероприятиях, ставших особенно грустными для всех, кто чувствовал себя дичью, раздавали утренние и вечерние выпуски «Общей газеты». Ничего особенно интересного для него там не было: разве что список мест, в которых положено быть. Теперь приверженцы чистой науки выпускали какой-то свой листок, где сверху стоял витиеватый синий оттиск:
«Империя дала тебе жизнь. Никогда не забывай этого!»
53
Солнце было в самом зените, а они стояли над развалинами арки.
Место оказалось в точности таким, каким его представляла Сэиланн. По бокам от огромного плоского камня, занесенного песком, были остатки двух стен, а рядом – еще. Под камнем была пустота, уходящая глубоко вниз. Она закрыла глаза и представила, каким было погребенное здание – от большого подземного купола над великим камнем, на котором разжигался огонь, до входа с его ступенями, расходившимися полукругом.
– Здесь – сказала она. – Отдохните и начнете копать, чтобы я могла войти. Дальше я пройду сама, но начать должны вы.
Пройти вниз она смогла только через несколько мерок. Все было не так просто – эти люди уже раскапывали раньше разрушенные здания и знали, что и через какое время может обвалиться, а богиня, увы, могла только сдвинуть камни и песок, а не мгновенно перенять чужой опыт. Но из подземелья она вышла сама, оставив пока нерасчищенным подземный лабиринт, и вынесла оттуда большой прозрачный кристалл, который нужно было хранить при себе, как великую драгоценность. Он и был драгоценностью – вся память о сэи, зажигавших здесь огонь, осталась в нем.
