Сергей Дроздов - Правдивые байки воинов ПВО
Водителей, которые не хотели добросовестно обслуживать свои машины, Толя характеризовал коротко и точно: «Вы не водитель, товарищ солдат. Вы просто – ездюк!!!»
«Так, молодой человек…» – задумчиво говорил БМП, рассматривая каракули объяснительной записки очередного гвардейца, каявшегося в ней в своих грехах. «Ошибка на ошибке. „Падежов“ совсем не знаем? Писать по-русски не умеем… Как с приятелем в первом классе раскурили „Букварь“ на самокрутки, так с тех пор больше ни одной книжки и не прочитали?!».
Гвардеец же, понимая, что грозный БМП шутит, застенчиво улыбался, показывая всем своим видом, что перечитал целую библиотеку, а четыре ошибки в слове «ещё» сделал из-за спешки.
Вообще-то написание объяснительной записки для многих воинов было наказание – пострашнее любого наряда вне очереди. Даже для славян и тех, кто прилично владел «великим и могучим». Для сынов гор и степей – это вообще было каторгой.
Как-то у нас подрались два азербайджанца, призванные из горных аулов защищать небо Родины. (Войска ПВО вообще укомплектовывались хуже всех других видов Вооруженных Сил, кроме стройбата).
У нас азербайджанцев тогда было человек 15 одного призыва. «Тёмные», угрюмые, плохо изъясняющиеся по-русски, они могли быть использованы только в качестве кочегаров и номеров расчетов пусковых установок в стартовой батарее. «Крутить ручку», как говорилось.
Вот два «номера ПУ», Баширов и Аббасов, что-то не поделили и разодрались возле ракетного укрытия. «Разбор полётов» этого события у нас длился несколько часов. Они были одного призыва, одной нации, из соседних аулов, и делить им было особо нечего. Венцом разбора были их объяснительные записки.
Баширов написал следующее: «Аббас минэ сиказал ухады. Я ему сиказал ты сам тогыда уходы. Он минэ сиказал я тиба йобну. Я тигда его йобнул».
До нас с Толей не сразу дошло, что значит слово «йобнул», а когда дошло – смеялись до слёз. Примерно то же самое написал и Аббасов.
Однажды Толя остался за командира дивизиона. Командир стартовой батареи капитан Агашин проводил тренировку стартовых расчётов по заряжанию и разряжанию пусковых установок.
(Агашина мы называли между собой «Железный Комбат». Он был отличным командиром и офицером, что далеко не одно и то же, кстати. Если добавить к этому качества великолепного спортсмена, мужской характер и сильную волю, то мы получим портрет Железного Комбата).
В разгар занятий к нам в канцелярию прибежал встревоженный Железный Комбат: «Рахимов при заряжании ракету уронил!!!». Понятно, что ракета была учебная, объемно-весовой макет, но всё равно «чепуга» случилась неприятная. Рахимов, как старший номер расчета, нёс ответственность за заряжание ракеты.
«Совсем? На грунт упала?» – спокойно поинтересовался Толя.
«Да нет, лежит на пусковой, поцарапалась только сильно», – ответил расстроенный комбат. Пока мы шли на стартовую позицию, он рассказал, что виной всему было разгильдяйство Рахимова, «раскрывшего варежку» в ответственный момент.
Убедившись, что ракету можно поднять своими силами, Толя принял решение, и «стартовики», под руководством Железного Комбата, вручную установили ракету на направляющие.
Теперь можно было проводить «разбор полётов».
«Построить дивизион!!!» – дал команду БМП.
После того, как «войско» построили, Толя вышел к строю чернее тучи.
«Где этот вонючий говноед?!» – задал он сакраментальный вопрос.
Рахимов, не дожидаясь повторного вопроса, образцово вышел из строя на 2 шага.
«Так это вы у нас закончили три курса Ташкентского университета?!» (Рахимов очень любил вспомнить о своей учебе в этом почтенном заведении)
«Серый, как штаны пожарного!!!» — взорвался Толя и понёс Рахимова «по кочкам». Тот, осознавая свою вину, печально смотрел в землю.
«В военное время вас бы, товарищ Рахимов, за это расстреляли у дощатого батальонного сортира! Сейчас же я просто ограничиваюсь внушением, имейте это в виду!!!» – так завершил БМП свой гневный спич.
В общем, всё закончилось хорошо. Для Рахимова – обошлось новой кличкой, а ракету покрасили и замазали царапины.
Почему-то особенно недолюбливал Толя Брежнева. Тот, правда, уже успел «почить в бозе», но у власти был ещё Черненко, и прилюдно ругать героя «Малой Земли» тогда не было принято.
БМП же почему то не мог спокойно слышать про Ильича №2: «А этот, „Бровеносец в потемках“, миротворец долбанный!» – и это была самая корректная его характеристика у Толи.
Он «болел душой» за службу и очень остро переживал наши промахи.
«Вечно мы всё путаем:
Гоголя с Гегелем,
Бабеля – с Бебелем,
Кабеля – с кобелем!» – была его любимая поговорка.
Как-то придя с «радионяни», на которой я не присутствовал по какой-то причине, Толя поделился впечатлением от услышанного.
«Сегодня чего-то ваш Никита Сергеич ревел, как взбесившийся опоссум!
Просто рвал, метал, плакал, срал и смеялся!!!».
Можно вспомнить и любимую застольную присказку Толи.
«Бокал бургундского здоровью рыцаря не повредит!» – любил он изрекать, поднимая при этом, чаще всего, стопку водки.
С начальством Толя держался подчеркнуто вежливо и независимо. Не лебезил, не пытался «наладить отношений». Он вообще был строг в оценке руководства бригады, именуя их «бздливыми тушканчиками», под горячую руку. Это, разумеется, не способствовало его карьере.
В результате Левитан принял решение отправить БМП по замене на Дальний Восток. Это, конечно было грубой кадровой ошибкой. Я пытался доказать это Никите Сергеичу и Левитану, но безуспешно.
Приказ есть приказ, и Толя уехал в Свободненскую бригаду Хабаровской армии ПВО.
Вместо него по замене прибыл майор Щербинкин Василий Васильевич.
Почему-то многие офицеры, прибывавшие из отдаленных районов, мало внимания уделяли вопросам дисциплины. Наверное, причиной тому были суровые условия дальневосточной или северной жизни, где часто вопрос стоял о физическом выживании в самом прямом смысле слова. Во всяком случае, требовательности, подтянутости и особой офицерской «струнки» в работе с подчинёнными многим из них не хватало. Бойцы это сразу чувствуют.
Вот и Щербинкина гвардейцы «раскусили» в два дня. Стал он «Вась-Васем», и пользы от него было немного…
Мой товарищ по академии Олег Остроумов после её окончания поехал в Толину бригаду заместителем начальника политотдела. Через год мы увиделись, и он передал мне привет от БМП.
«Ну, как там Толя?» – поинтересовался я службой старого друга.
Олег засмеялся: «Кремень мужик! Навел у себя порядок. «Дедушки» из его дивизиона даже жалобу написали в «Комсомольскую правду».
Корреспондент приезжал разбираться. Показывал. Там были такие слова:
«У нас нет „годковщины“, у нас нет „землячества“, у нас нет „дедовщины“. У нас есть – ПОНОМАРЁВЩИНА!!!».
Мы посмеялись, а мне подумалось, что будь у нас в армии побольше таких вот БМП, может быть, она и не докатилась бы до своего нынешнего состояния?!
Бойцов вспоминая, минувшие дни…
«Бойцами» в наши годы было принято именовать военнослужащих срочной службы. В этом, шутливо-уважительном термине, сохранившимся в армии со времён Великой Отечественной войны, остался отголосок тех грозных лет.
Бойцы всегда были разными и служили по-разному. Процентов 15—20 из них, на мой субъективный взгляд, хорошо и добросовестно служили бы при любых командирах.
Процентов уже 10—15 приходили в армию озлобленными, не верящими никому и ни во что людьми. С ними было очень трудно работать, это был своеобразный аналог тюремных «отрицаловских авторитетов». У «слабых» командиров именно они определяли моральный климат и реально командовали в казарме.
Почему так получалось – тема отдельного серьезного разговора, выходящего за рамки этой, шуточной во многом, книжки.
Одной из причин был откровенно «слабый» Дисциплинарный Устав, отменивший и наряды на работу, и строгий арест. Он был достаточен для добровольцев-курсантов военных училищ и явно «слаб» для управления ротами и батальонами в войсках, сформированных из призывников – бойцов, отнюдь не горевших желанием образцово служить.
