Инна Тронина - Удар отложенной смерти
– Да ге за барьером, собачье. Я и вляпался. Где вот теперь руки помыть?
– Вечно ты! – Андрей посмотрел на Катю и от полноты чувств щёлкнул ей по носу. – А здорово ты «дуру» у него вышибла! Ювелирная работа…
– А вот по поводу своего раненого ещё пачку бумаги испишешь, – напророчила Катерина. – Любите вы, мужики, кровь понапрасну лить…
Алина, приоткрыв рот, восторженно слушала этот разговор. Сын её дёрнул Андрея за рукав.
– А ты чего, на крыше был? Пистолет у тебя есть? Покажи!
– У-тю-тю! – Озирский присел на корточки. – Тебе который год?
– Четыре с половиной, а всё в штаны дует! – ответила за сына Алина. – Игорёшка, не говори глупостей! Никто тебе пистолет показывать не станет. Лучше скажи «спасибо» дяденькам за то, что жизнь нам спасли!
– Да что вы, в самом деле! Это – наша работа. – Андрей тщательно отряхивался, а Катерина ему помогала. – Ну, и грязь же там, на крыше. И на чердаке ужас полный. Кажется, что вокруг упыри летают…
– А кто это – упыри? – не отставал мальчишка.
– Да помолчи ты, мокроштанник! Людям вовсе не до тебя. Где только переодеваться будем?
– Найдём, где сменить ему штанишки, – успокоила Катюша. У неё тоже был сын, и она прекрасно понимала чувства Алины. – Еще простудится под дождём…
– Я ж просился – дядьки не пускали, – пробурчал Игорёшка.
– Не пускали! – Алина, вспомнив пережитое, всхлипнула. – Могли ведь застрелить… А кутёнок там был, второй, весь наколотый. Мне под плащ залез, всё там ощупал. И в рожу не дашь. Боже ты мой!..
– Филипп Адольфович! – Доценко подошёл к заведующему химической лабораторией, глядя на него испуганными медвежьими глазами. – Долго ещё задержитесь? Меня жена убьёт!
– Так позвоните – вон автомат! Две копейки есть?
– Есть. – Марк Лукич поёжился, слушая шелест дождя в пышной зелени тополей.
– Филипп, я сейчас по рации с Захаром свяжусь, а ты поезжай, – сказал Озирский. – И людей надо домой отвезти. Им ещё долго в себя приходить нужно будет…
– А мне в парк надо, – подал голос водитель. – Стекло вон разбили – кто платить будет?
– Я вашему начальству позвоню и всё объясню. Нужно будет – сам подъеду, – успокоил Андрей. – Но вы пассажиров-то своих доставьте по адресу. Ребёнок заболеть может, с мокрой-то попой…
– А ГАИ остановит? – не сдавал водитель.
– Ничего, Опустите стекло, и всё. Сейчас мосты сведут, и вперёд…
– Мы их на своём транспорте отправим, а такси поподробнее осмотреть нужно, – подал голос капитан из отделения. – Это на Петрозаводской, недалеко.
– Маме надо позвонить – у неё сердце больное, – предупредила Алина.
– Из милиции и позвоните, – успокоил Филипп.
– Тогда прощайте, мой спаситель! – Алина пожала руку Готтхильфу. Она улыбалась, но глаза её были полны слёз.
– Садитесь! – Местный капитан распахнул дверцу одной из машин.
Старуху и мальчишку уже усадили на заднее сидение. Игорёшка, оттягивая мокрые штанишки назад, корчил рожи, чесался и раздувал окиданные диатезом щёки.
– Я бы скрыла всё от мамы, – призналась Алина. – Но они всё равно проболтаются. Я вас век помнить буду! – Женщина обвела собравшихся счастливыми глазами.
– Вот, возьмите! – Филипп сунул Алине половину голубой упаковки с таблетками. – Это реладорм, хорошее успокоительное. Не знаю, можно ли бабушке, а вы молодая. Счастливо!
Алина забралась в милицейскую машину, и Готтхильф захлопнул за ней дверь. Потом долго смотрел вслед, на красные огоньки, пока они не скрылись в тумане, поднимающемся от сырой земли. Когда машина свернула на Песочную набережную, сзади подошёл Андрей. Он был без куртки, с зажжённой сигаретой в руке, и белая рубашка плотно облепила его рельефный торс. Катерина висела на плече любовника и поигрывала его золотым крестиком – не тем, что видел Филипп зимой.
– Уехали? Ну и ладушки. Одна проблема с плеч долой! А у меня для тебя новость. Веталь Холодаев три часа назад волею Божией помре…
– Отлично! – Филипп с шумом выдохнул и рассмеялся. Теперь никто и никогда не узнает о его измене. В противном случае Веталю не стоило бы труда передать «маляву» на волю. Ради его любой баландер выложится на полную катушку. – От чего?
– Сердце прихватило, ещё когда в «Кресты» ехали. Его сразу туда отправили, минуя ИВС, ввиду особой опасности. Так что отдавать нам Витьку с Володей было некого…
Уже совсем рассвело. Марк Лукич так и не нашёл исправный телефон, и поэтому сник окончательно. Он точно знал – жена Валентина вполне может после случившегося подать на развод. Она ни за что не поверит, что по дороге из ресторана они наткнулись на преступников. Счастливый Филипп, в свою очередь, не понимал, как про Марика можно подумать что-то неприличное – ведь он боялся женщин.
Наконец, пережив волнение и радость, Готтхильф увидел, что в домах светятся окна, люди высунулись на улицу прямо в ночных рубашках и майках, и только немногие догадались надеть халаты. Жильцы возбуждённо переговаривались между собой, взахлёб комментируя недавние события. От молочного магазина и ближайшей подворотни, как куры, бежали наспех одетые бабы, и Обер, не успев успокоиться, опять начал сатанеть.
Утреннее небо налилось фиолетовым – тучи висели очень низко, буквально над крышами. По каменному коридору проспекта расползлась духота – было около двадцати градусов. В сквере шелестели тяжёлыми, мокрыми кронами деревья.
Калинин пошевелился на парапете и встал.
– Андрюха, я из гостиницы позвоню Римке и твоей Елене. А то, боюсь, Лёлька грудного молока лишится…
– Можно подумать, я аккуратно дома ночую, – махнул рукой Озирский. – Ленка больше боится, когда я вовремя прихожу. Впрочем, звони, – разрешил он другу. – И возьми с собой гражданина, – Андрей подтолкнул вперёд удрученного Марика. – Вот уж его жена точно сильно волнуется… – Потом взглянул на Филиппа: – Тебе, наверное, ехать нужно?
– Да мы с Марком Лукичом уж сразу – на работу! – Готтхильф чувствовал себя так, будто всю ночь грузил кирпичи. – Сразу предупреждаю, что обыск у Холодаева мало что даст. Он на квартире и на даче ничего криминального не держал. Но в посёлке, где его хоромы, есть своя «прачка». Это – заведующий разрешительным отделом, через которого часто реализуется оружие, если только нет конкретного покупателя. Он же скупает «стволы» и у «чёрных следопытов». Тип это интересный – надо бы им заняться…
Через некоторое время приплёлся Доценко, нахлёстанный гневными словами жены. Он стал запихивать в спортивную сумку вчерашние покупки, про себя проклиная Готтхильфа, который заварил всю эту кашу. Марик поискал на проспекте такси, но его не было. Зато бродили туда-сюда возбуждённые местные жители и громко галдели, делясь впечатлениями от прошедшей ночи. Оказывается, многие из них увлечённо наблюдали события едва ли не с самого начала.
Готтхильф, Озирский и Катерина стояли уже около магазина, на углу. Два милиционера ждали своего капитана, который по рации улаживал какие-то формальности. Обыватели пытались узнать у них, что же конкретно здесь произошло, и какие это бандиты, но ответа не получили и отошли.
Потом Филиппа увёл в сторону Марк Лукич и стал просить поехать сегодня к ним домой, на проспект Энгельса, чтобы подтвердить рассказ о преступниках. Мол, Филиппу Адольфовичу Валя поверит, а вот законному супругу – ни за какие пряники. Пока они разбирались, стоит ли везти домой кандидата физико-математических наук, словно нашкодившего школьника, на тротуаре перед магазином стало невозможно пропихнуться.
Филипп потерял Андрея из виду, потому что толпа валила сплошняком. Жильцы окрестных домов вызванивали тех, кто жил подальше, и они торопились присоединиться к друзьям. Зеваки галдели наперебой, вставали на цыпочки, лезли вперёд, вытягивая шеи, будто рано утром прямо на панель выбросили контейнер с дефицитным товаром.
Готтхильф подошёл поближе, чтобы попрощаться с Андреем, и столкнулся с очередным активным гражданином. Тот едва не ударился лбом о подбородок Филиппа и обдал его несвежим дыханием. «Хоть бы рот прополоскал, что ли…» – мелькнуло в голове, а дурнота уже подступала к горлу. Филипп видел кругом тапки, босоножки, голые пальцы. Поднял глаза чуть повыше, он содрогнулся от вида свалявшихся волос под мышками женщин и щетины на лицах мужчин. Споткнувшись о чью-то ногу, Обер вклинился плечом в толпу, и другая ступня, с жёлтыми, съеденными грибком ногтями, придавила его блестящий, остроносый полуботинок.
Зеваки, как всегда, готовы были опоздать на работу, но обязательно поглазеть на какое-нибудь чрезвычайное происшествие. Они жаждали развлечений, которых им так не хватало в обыденной жизни. И за мытарствами заложников, за действиями оперативников они наблюдали почти целую ночь – и всё равно казалось мало. Где-то в стороне стояла и Вита с измученной, худенькой женщиной – наверное, матерью.
