Аякко Стамм - Право на безумие
И Пётр Андреевич вновь погрузился в свои бумаги. Но вопросы были у обвинителя.
– Скажите, пожалуйста, уважаемый свидетель, – начал он свой допрос, – вы говорили, что каждый день до десяти часов вечера дышите воздухом на скамейке возле подъезда. Это так?
– Дышу, – подтвердила женщина. – А что ж с им ещё делать-то? Не в банки ж закатывать на зиму… Зимой-то уж так не посидишь, холодно…
– Значит, если вы видели, как подсудимый приехал в восемь, то могли также видеть, как он уехал. Вы видели это?
– Так что ж? Человек он взрослый, самостоятельный, хочет – приезжает, а хочет – уезжает. Может вообще никуда не ехать, право тако имеет. Чай не в тюрьме.
– Вы видели, как он уехал? В котором часу это было?
– Видела… После девяти и уехал… не сильно после девяти… смеркалось только-только.
– Обращаю внимание суда, – Порфирий Петрович повернулся к судье, – что подсудимый находился дома только чуть более часа, а отсутствовал потом около пяти часов, что подтверждается свидетельскими показаниями. То, что он приехал домой, вовсе не доказывает его непричастность к преступлению, в чём хочет нас уверить защита. За пять часов он вполне мог найти свою жену и убить её. Что он и сделал… Хочу напомнить, что утром двенадцатого мая при аресте подсудимого в кармане его пиджака были обнаружены часики и колье жертвы, которые были на ней ещё вечером одиннадцатого…
– Обвинитель абсолютно прав, Ваша Честь, – вставил реплику Пётр Андреевич. – Показания моего свидетеля отнюдь не доказывают невиновность моего подзащитного. Они лишь подтверждают, что подсудимый с самого начала давал правдивые показания, что отвергалось следствием. Он говорил правду и не пытался скрыть от следствия ни то, что вернулся домой после театра, ни то, что позже поехал в город искать жену. Кроме того, с момента ссоры, которую видели свидетели обвинения, до момента предполагаемой новой встречи моего подзащитного с женой прошло как минимум три с половиной – четыре часа, ведь женщину ещё нужно было найти в огромном городе. За это время любой нормальный, психически здоровый человек остыл бы, успокоился. Следовательно, об убийстве в состоянии аффекта говорить не приходится. Я прошу, Ваша Честь, заострить на этом внимание уважаемого суда!
– Ваша Честь, – вмешался прокурор, – обвинение вовсе не настаивает на убийстве в состоянии аффекта, что в какой-то степени было бы понятно и смягчило бы приговор. Но теперь становится абсолютно очевидно, что мы имеем дело с предумышленным убийством, для которого у подсудимого были и мотивы, и возможности. Что же касается нормальности и психического здоровья подсудимого, то частые скандалы с угрозами и применением физического насилия, а также последняя ссора возле театра подвергают серьёзным сомнениям доводы защиты. Очевидно одно – подсудимый имел умысел и соответствующий психологический настрой избавиться от своей жены и уехать к другой женщине, которая, кстати, проживает за пределами нашей родины, то есть скрыться от российского правосудия! И только благодаря оперативной работе следствия ему не удалось это сделать,… никому не удастся! Никогда!!!
Порфирий Петрович аж стукнул кулаком по столу… но не то чтобы громко, скорее, эффектно, как бы ставя жирную точку в этом деле. И замолчал, посмотрев в сторону защитника, должно быть, ожидая от него ответного выпада. Но тот спокойно сидел на своём месте, всё так же уткнувшись в бумаги.
– Обвинитель, у вас имеются ещё вопросы к свидетелю? – спросила судья.
– Нет, Ваша Честь. У меня нет больше вопросов. Какие могут быть тут вопросы?
Судья отпустила женщину, а Пётр Андреевич вызвал новый персонаж.
В зал вошла Инга в лёгкой блузке и коротенькой юбочке. Её лёгкая, но уверенная походка заставила всех мужчин в зале оглянуться и проводить женщину взглядами вплоть до самой трибуны. Впрочем, и за трибуной любопытные мужские глаза не отпустили её, но изучали с ещё более пристальным вниманием. Женщины уже почти безнадёжно, но по инерции всё же поправили макияж.
После обязательной процедуры представления и принятия присяги свидетелем Берзин начал свой допрос. Он снова вышел из-за стола в центр зала и встал неподалёку от трибуны так, чтобы не загораживать собой судью. Какое-то время он молчал, держа левую руку в кармане брюк, а правой массируя череп. Глаза его, направленные куда-то в сторону, вверх, выражали глубокое раздумье и некое… смущение что ли, будто защитник не знал, с какого вопроса ему начать. Или знал, очень хорошо знал, но по какой-то неведомой причине никак не решался.
– Свидетель, – наконец, начал Пётр Андреевич, и было заметно, что слова он отпускает от себя с некоторым трудом. – Вы только что приняли присягу и обязаны говорить суду правду, одну только правду и ничего, кроме правды. Понимая это, я нахожусь в некотором затруднении, потому что вынужден задать вам несколько неприятных вопросов. Прошу простить меня заранее, и хочу заверить, что если бы не крайняя важность этих вопросов, я бы их ни за что не стал бы озвучивать.
– Я готова ответить на все ваши вопросы, – пропел ангельский голосок. – Прошу вас, задавайте.
– Благодарю вас, – поклонился Пётр Андреевич. – И не только от своего, но и от имени моего подзащитного.
Берзин прошёлся несколько раз перед трибуной и, наконец, остановился на том же месте, где стоял.
– Скажите, пожалуйста, – решился он начать, – узнаёте ли вы кого-нибудь в этом зале? Кроме меня, разумеется, мы с вами встречались в связи с этим делом.
Инга посмотрела сначала в сторону Аскольда, потом на обвинителя, затем оглянулась в зал.
– Многих… – ответила она, вернувшись вниманием к защитнику. – Я узнаю тут сразу нескольких человек.
– Протестую! – взорвался вдруг, молчавший до сих пор Петрович. – Защита пытается опорочить обвинение и весь уважаемый суд в его лице!
– Протест отклонён! – заглушила взрыв судья. – Порфирий Петрович, уважаемый, суду непонятно, чем вас может опорочить факт узнавания свидетелем нескольких лиц в этом зале? Если вы настаиваете на своём протесте, потрудитесь разъяснить суду его суть.
– Нет, нет… Я не настаиваю… – обвинитель почему-то сменил гнев на милость, вжался в свой стул и насторожился, как нашкодивший котёнок.
Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Берзина. Но он не стал развивать свою догадку, только понимающе улыбнулся и поставил вопрос свидетелю более конкретно.
– Скажите, вы знакомы с подсудимым? Суд интересует именно этот человек, а не другие ваши знакомые.
– Да, он знаком мне, – ответила Инга, ещё раз осмотрев Богатова.
– И вы можете сообщить суду его имя?
– Не уверена… Он назвался Аскольдом… Но я думаю, это вымышленное имя.
– А почему вы так думаете? – искренне удивился Пётр Андреевич.
– Ну, так уж повелось,… клиенты, как правило, представляются вымышленными именами… да и само имя редкое… древнее какое-то… я думаю, так уже не называют давно.
– Простите, вы сказали «клиенты»… – уточнил Берзин. – Это означает, что подсудимый является вашим клиентом, я правильно понимаю?
– Да, – утвердительно сказала женщина. – Он мой клиент… Был, по крайней мере.
Пётр Андреевич прошёлся ещё раз мимо трибуны, помассировал лысую голову и снова остановился.
– Прошу простить меня, но я вынужден задать этот вопрос, – проговорил он несколько виновато. – Можете вы назвать суду род вашей деятельности?
– Да, могу, – совершенно спокойно согласилась Инга. – Я проститутка.
По залу прокатился ропот неодобрения. Но исключительно женского неодобрения, мужчины же предпочли помалкивать.
А Пётр Андреевич продолжил свой допрос уже более спокойно. Очевидно, он перешёл только что тот рубеж, который так затруднял, сковывал его вопросы, и теперь руки у него были развязаны.
– Скажите, свидетель, как вы можете охарактеризовать моего подзащитного – вашего клиента?
– Ну, как я могу охарактеризовать?… Хороший мужчина… я его надолго запомнила…
– Можете поконкретнее? Что означает «хороший мужчина»?
– Протестую, Ваша Честь! Защита превращает уважаемый суд в балаган!
– Протест отклонён! Продолжайте, Пётр Андреевич, но не забывайте, что здесь всё-таки суд идёт.
– Благодарю, Ваша Честь, – поклонился Берзин. – Я всегда помню об этом.
Пётр Андреевич вновь повернулся лицом к свидетелю, подошёл к трибуне, положил правую ладонь на её край и доверительно, как старой знакомой, посмотрел в глаза Инге.
– Вы хорошо поняли вопрос? – спросил он тихо. – Или мне уточнить его?
– Я поняла, – ответила женщина, кивнув очаровательной головкой. – С нами ведь не церемонятся… проститутка почти не человек… так, средство удовлетворения. А клиенты разные бывают… попадаются вообще ненормальные, полные извращенцы. И каждому угодить надо. С жёнами своими да с любовницами не позволяют себе лишнего, этикет соблюдают. А на нас потом отыгрываются… с нами-то всё можно. Ай… – махнула она рукой, – и вспоминать не хочется, я уж забыла, когда последний раз без синяков и слёз засыпала. Я вовсе не жалуюсь, не подумайте, сама выбрала такую профессию, хотя, не от сладкой жизни, конечно… выбора особого не было. Но не в этом дело… Просто… Понимаете, Аскольд совсем другой, не как все. Не знаю как и сказать-то… но он будто бы… любит… понимаете? Вот сама знаю, что никаких таких чувств нет и быть не может. Ну кто я ему? А всё равно… закроешь глаза, расслабишься… и всё кажется, будто в первый раз… будто с любимым. Такой он ласковый, внимательный, нежный. Вот повезло ж кому-то…
