Эден Лернер - Город на холме
− Хэлло!
Им еще потребовалось время, чтобы очнуться.
− Значит, так, – тихо и вежливо заговорила я по-английски, так чтобы Даниэль тоже понял. – Может, для тебя это новость, но нас убили не всех. Я, во всяком случае, еще жива. Вам больше ничего не удасться у меня украсть или отнять силой. Отцепись от моего мужа и убирайся из моего дома. Ты понимаешь английский или тебе перевести?
Она подняла глаза на Даниэля в ожидании инструкций. Он некоторое время сидел с каменным лицом и наконец разродился:
− Делай, что тебе говорят. Деньги на такси возьми у меня из портфеля.
Слушать ее истерики и жалобы у меня не было ни малейшего желания. Не выпуская из рук вилки, я развернулась и ушла на свое место, в детскую. Хлопнула входная дверь. Я продолжала сидеть, уткнувшись лицом в покрывало на кроватке Шэрон.
− Ну что, Юстина. Сам не ам и вам не дам? – прозвучало у меня над головой.
− Как ты сказал? – я действительно не поняла с первого раза.
− Я спросил, раз ты несчастна, то никто рядом с тобой не имеет права на радость? В этом доме холодно, как в склепе. Я остаюсь здесь только ради Дэвида и Шэрон.
У меня не осталось слов, кончились слезы. Долго он будет стоять в дверях и восхищаться собственным благородством? Я бросила вилку с такой силой, что она вонзилась в деревянный дверной косяк в паре сантиметров от его виска. Он слишком часто смотрел в лицо смерти, чтобы податься назад.
− Юстина, я готов терпеть твои выходки сколько угодно потому, что я обещал. Но если ты будешь опасна детям, я упрячу тебя в сумасшедший дом.
Конечно, упрячет. У него власть, деньги, связи и знакомства в медицинских кругах. А у меня только Розмари, которую никто не станет слушать. Но у меня есть еще два дня, чтобы добраться до Бруклина, положить голову Розмари на колени и выплакаться.
Розмари переехала из Мисиссипи в Нью-Йорк в начале 50-х. Встречая ее на вокзале, я тут же поняла, почему. У нее был такой живот, как будто она проглотила футбольный мяч. Я смекнула, что рожать без мужа в маленьком городке, где все только и делают, что судачат, не такое большое удовольствие, а в Нью-Йорке легче затеряться. Через три месяца после того, как я родила Шэрон, Розмари разрешилась мальчишкой, светленьким, как молочная шоколадка. Назвали его Майкл. Майки.
С Майки все и началось. Мой Дэвид не расставался с велосипедом и бейсбольной перчаткой и не хотел читать ничего, кроме комиксов. А Майки не хотел бегать по улице с табунком и предпочитал сидеть дома с книгами. В неполные девять лет он серьезно сказал мне:
− Я стану адвокатом, мисс Юстина.
Я перехватила над его головой взгляд Розмари и поняла, что она будет работать, пока не упадет, и продаст свои медали за войну, но добьется, чтобы ее сын стал адвокатом. Не грузчиком, не дорожным рабочим, не водителем автобуса и даже не пастором. Адвокатом. Наступил май 1961-го, дети закончили учебный год, Дэвид и Шэрон уехали в летний лагерь в Катскильских горах, а Майки продолжал скучать в Нью-Йорке. Изначально планировалось отправить его на лето к родственникам в Мисиссипи – одного, как большого, – но когда планы перешли в практическую плоскость, Розмари испугалась. Всем была памятна история с мальчиком из Чикаго, который вот так же поехал на лето к родственникам в Мисиссипи и, не знакомый с местными порядками, свистнул вслед белой женщине. Его обезображенное побоями тело с пулевой дыркой в затылке и выдавленными глазами выловили из реки спустя три дня[182]. Майки ныл и канючил, он скучал по бабушке с ее деревенскими деликатесами и по двоюродным братьям, с которыми соревновался в ловле сомов и плевании арбузными семечками на дальность. Он не понимал, почему мать тянет с его отъездом. В конце концов Розмари решила взять в больнице отпуск и вести его в Мисиссипи сама.
− Я с вами, – сказала я, сама поражаясь собственному нахальству.
Розмари посмотрела на меня взглядом долгим и странным.
− Зачем тебе?
− Затем, что хватит их бояться. И тебе, и мне. Долго мы еще будем бежать от них с поджатым хвостом?
− Мисс Юстина, у людей нет хвоста.
Мы так и покатились.
Добраться до Мисиссипи у нас заняло четыре дня, и на станции нас встретил родственник Розмари − седой, с натруженными руками и согнутой спиной человека, всю жизнь копавшегося в земле. Но своей старой дребезжащей машиной он управлял лихо и шляпу при виде нас приподнял очень галантно. Я уже приготовилась бросить в багажник свой чемодан, как он зашептал что-то Розмари, бросая на меня виноватые взгляды. Розмари повернулась ко мне:
− Возьми такси. Попроси его довести тебя до перекрестка напротив фермы Мак-Гинисса. Там мы тебя подберем. Если ты сядешь в машину сейчас, на глазах у всех, будут неприятности.
Майки непонимающе вертел головой. Похоже, Розмари не зря боялась. По крайней мере, несколько дней она должна с ним тут пробыть, пока он не разберется, что к чему. Я кивнула и пошла в вокзальный буфет выпить кофе. Третий рейх жив и здоров. Вот только я не тот затравленный испуганный подросток, каким была четырнадцать лет назад.
Мы провели на ферме три дня, а потом стали собираться назад. Своими глазами увидев, что до белой части города Майки пешком просто не дойдет, Розмари наконец нашла в себе силы его оставить. Мы стояли перед зданием автовокзала города Джексон, штат Мисиссипи.
− Пойдем перекусим, – предложила я.
− Вместе, – отозвалась Розмари.
Все остальное не было сказано, но именно то, что не было сказано вслух, и направляло наши действия. Теперь, когда мы не отвечали за безопасность ребенка, мы могли делать то, что считали нужным.
Мы заняли места за “белой” стойкой и официантка скользнула по нам взглядом, в котором ясно читалось “опять эти”.
− Я могу взглянуть на меню? − как ни в чем не бывало спросила я.
Меню шлепнулось передо мной как лягушка, которую Дэвид два года назад принес домой в кармане и водрузил на кухонный стол.
− Два омлета с сыром и два кофе с молоком.
− Мы цветных не обслуживаем.
− Хорошо, один омлет с сыром и один кофе.
Когда мне это все принесли, я поставила тарелку между собой и Розмари и мы демонстративно разъели омлет – я вилкой, Розмари ложкой. Потом пили кофе, передавая друг другу чашку двумя руками, как кубок с драгоценной влагой. В очередной раз принимая у меня у чашку, Розмари прикрыла мои ладони своими. С улицы донесся шум двигателей и людские голоса. Официантка метнулась к телефонному аппарату на стене.
− Опять автобусы приехали.
Интересно, кому она докладывает?
Двери открылись с улицы и в буфет начали заходить и рассаживаться люди, очень организованно и аккуратно. В основном молодые парни и девушки в костюмах с пиджаками и воскресных платьях, они рассаживались вперемешку, белые и цветные. На табурет рядом с нами сел увалень в очках и тут же спросил:
− Дамы, вы из какой группы?
Розмари осторожно поставила чашку с остывшим кофе на стойку и продолжала держать мои руки в своих так, как будто это были какие-нибудь драгоценности на миллионы долларов.
− Мы не из группы. Мы тут просто перекусываем.
− Так вы местные?
Резкий ответ уже был готов сорваться у меня с языка, но в этот момент с улицы раздался вой полицейских сирен и визг тормозов.
− Вот вам шерифы сейчас покажут. Всех повяжут, голубчиков, – прокомментировала официантка. – А вы бы постыдились, – обратилась она к нам с Розмари. – Взрослые женщины, а ведете себя, как подростки.
В буфет ввалился целый наряд полицейских с овчарками на поводках. Я немедленно схватила со стойки перечницу, чтобы в случае чего пустить перцу собаке в нос. Так в Плашове спасся от эсэсовской собаки еврейский подросток, специально с этой целью укравший перец с кухни. Комендант похвалил его за находчивость и прострелил ему голову. Розмари спрыгнула с табурета и загородила меня.
− Значит так, смутьяны, – сказал старший шериф. – У вас тридцать секунд, чтобы разойтись. Цветным в цветную секцию, белым в белую. То, что за этим последует, вам не понравится. Я вас предупредил.
− Ваши законы не справедливые! Мы не подчинимся!
− Приедут еще автобусы! Buses are a-coming!
− Всех не пересажаете!
И тут началось. Дубинки мелькали в воздухе, щелкали наручники, людей волокли за волосы, псы рвались с поводков. Розмари получила дубинкой по лицу, у нее заплыл глаз. Меня ударили о стойку головой – не нарочно, но больно. Нас выволокли из буфета и посадили в воронок вместе с еще несколькими девушками. Вот тебе и перекусили.
Оправившись от первого шока, наши соседки вели себя так, как будто поехали на загородную прогулку. Несмотря на то, что им тоже попало дубинками, особенно негритянкам, они пели, смеялись, делились секретами, одна достала зеркальце, и оно пошло по кругу ко всеобщему удовольствию. Розмари тяжело дышала, положив голову мне на плечо. Все-таки это не развлечение для пятидесятилетней женщины с больным сердцем и астмой. После рождения Майки она сильно сдала здоровьем. Он у нее поздний, дитя последней надежды.
