Владислав Кетат - Дети иллюзий
– На самом деле, всё не так просто, – понизив голос, произносит он, – родонит – это старинный талисман писателей и поэтов. По легенде, он способен разбудить в человеке скрытые таланты и принести своему хозяину известность.
– Это как раз мой случай! – вырывается у меня.
Услышав это, гость устремляет в меня удивлённый взгляд, который быстро превращается в изучающий, который, в свою очередь, трансформируется в прожигающий насквозь. Чуть склонив голову вбок, он буквально испепеляет мои зрачки, как та девочка у Стивена Кинга. Я принимаю вызов и не прячу глаза, но хватает меня ненадолго – на электросварку смотреть легче.
– Теперь я, кажется, понимаю, зачем вам нужны тёмные очки, – усмехаюсь я, проморгавшись, но гость на моё замечание не реагирует.
Он отворачивается в сторону и протягивает мне камень на раскрытой ладони:
– Думаю, просить у вас продать его – бессмысленно?
Забираю камень и сразу прячу в карман:
– Безусловно. Такая корова нужна самому.
– Виктор, – с улыбкой подаёт он мне свободную от своей торбы руку.
– Валерий, очень приятно.
Рукопожатие странного человека оказывается несообразно его небольшим габаритам – довольно мощным.
«Спортсмен, наверное», – думаю я, высвобождая руку.
– У вас всё получится, – говорит гость на прощание, – главное, в это хорошенько поверить, – и, не снимая улыбки, направляется к выходу.
Когда за ним закрывается дверь, в мою голову залетает безумная догадка о том, кого только что занесло в наши пенаты, но я выгоняю её, как незваного голубя с чердака. На уме у меня теперь совсем другое.
Словно подорванный, бегу к компьютеру, открываю последнюю сохранённую версию своего бессмертного произведения и начинаю делать то, что уже давно пора сделать – закончить его к чёртовой матери. Во всех уголках своего тела я чувствую невероятный прилив работоспособности, каких у меня не было давно. Пальцы сами тянутся к клавиатуре, а задница к стулу.
Когда под сомнительный аккомпанемент винчестера на четырнадцатидюймовом экране появляется мой многотрудный текст, меня уже не остановить. Я весть там, в романе, и, главное, я уже точно знаю, ЧТО я буду там делать.
Финальную сцену – прощание героя с возлюбленной и его встречу с новой жизнью – я осиливаю за каких-то полчаса. Сцену, ей предшествующую – ещё быстрее. Двигаясь таким образом от конца романа к началу, поправляю несколько неудачных эпизодов и с лёгкостью придумываю один новый. Скоро мне становится очевидно, что целых две главы совершенно лишние, и я, ни секунды не раздумывая, отправляю их к праотцам. Через пару минут избавляюсь ещё от одной. Роман на глазах худеет, но это только к лучшему. Он наконец-то становится похожим на литературное произведение, в нём появляется стержень, ярко выраженная сюжетная линия, до этого терявшаяся в многочисленных отступлениях, словно в плохо освещённых подворотнях. Бритва Оккама в моих руках блистает в лучах августовского солнца: фальшивые диалоги – к чёрту, ненужные подробности – туда же, воспоминания и переживания – ещё дальше.
Наконец, после трёх с половиной часов сидения за машиной, я с чистой совестью провожу черту под последним предложением и чуть ниже печатаю: «Москва, 1998». После чего отправляю документ на печать.
Наш старый «Эпсон», которого уже давно так не насиловали, выплёвывает на бумагу остатки чернил. Его трясёт, как перегруженную офицерскими кальсонами стиральную машину «Эврика». Но он справляется. И хотя на последней четверти страниц текст явно бледнее, чем на первых трёх, то, что я держу в руках, называется: «рукопись». Пачка получается приличной, в результате чего чистой бумаги в офисе практически не остаётся. Прибавьте к этому практически убитый картридж «Эпсона» и получите серьёзную офисную диверсию в масштабах такой фирмы, как наша.
«Климов меня убьёт, – думаю я, пряча пачку в портфель, – надо будет что-нибудь соврать…»
Востоков заходит в офис с таким лицом, будто ему только что сказали, что умер Цой. Игорь бросает быстрый взгляд на меня, проходит вглубь офиса и останавливается:
– Что?
– Посмотрите налево, – говорю распираемый гордостью я.
Востоков послушно поворачивается налево, хотя мне заметно, что это ему даётся нелегко – он чем-то очень раздражён.
– Что? – повторяет он.
– Ничего не замечаете?
Игорь обшаривает взглядом всю левую от него часть шоу-рума, но так и не обнаруживает изменений.
– Последний раз спрашиваю: «что?»
Вместо ответа выкладываю перед ним на стол три бумажки с изображением президента Гранта, и – о чудо! – мизантропическая гримаса покидает светлый лик моего любимого генерального директора.
– Ты сделал это, мой мальчик, – говорит он ласково. – Поздравляю, теперь ты настоящий профессионал очкового бизнеса!
Игорь по-партийному трясёт мою руку и хлопает по плечу.
– Рад стараться! – ору я. – Спасибо за доверие, товарищ генеральный директор!
Востоков усмехается, но очень быстро снова становится серьёзным:
– Жаль только, что совершенство, как обычно, достигается к моменту краха.
– У нас что, проблемы? – осторожно интересуюсь я.
Игорь проходит в глубину офиса, меланхолично помахивая свёрнутой в трубочку газетой.
– Японские оправы?
Вместо ответа я получаю грустную улыбку:
– Нет больше японских оправ.
– Как, нет?
Игорь делает несколько проходов до окна и обратно, прежде чем ответить:
– Не поверишь, Валера, совсем нет. Как нет и того бутика в Столешниковом переулке.
Аккуратно приземляюсь на стул:
– Офигеть…
– Но это не самое страшное. Жопа в том, что у нас было несколько вкладов в «СБС-Агро», а он сегодня лопнул. – Востоков красноречиво трясёт в воздухе газетой. – Даже если нам прямо сейчас вернут деньги за все-все оправы, включая японские, это всё равно нас не спасёт: нам нечем платить за аренду, я уже не говорю о наших зарплатах.
После этого он садиться напротив меня, щелчком извлекает из пачки последнюю сигарету – скомканная пачка улетает в ведро – и прикуривает от позолоченной зажигалки.
– Ещё мы должны нескольким региональным клиентам, – выдыхая дымом, продолжает Игорь, – которые заплатили вперёд. Это не очень страшно, потому что люди нормальные, но отдавать всё равно придётся…
Заходит Климов. Свежий, как бутылка кефира, но с тем же выражением на лице, что была у генерального директора пять минут назад.
– Ну? – спрашивает он, швыряя барсетку на стол.
– Гарри, у нас две новости, – отвечает Востоков, – хорошая и плохая.
Климов устало плюхается в своё кресло.
– Давай плохую.
– Мы разорены, – не меняясь в лице, сообщает Востоков.
Раздаётся нервный смешок:
– А хорошая?
– Валера продал Гауди.
Востоков помахивает в воздухе долларовыми бумажками, словно крылышками:
– Это весь наш капитал.
– Осталось только решить, на что потратить… – вставляю я.
Неуместный в данном случае смех поражает всех троих. Нас начинает трясти сильнее, чем тёток на Петросяновых позорищах.
И тут, словно по приглашению, входит Зоя. Бледная, как смерть, не по времени суток накрашенная, источая жуткие ароматы от собственной фирмы.
– А вы всё ржёте! – с порога заявляет она. – В стране чёрт знает что творится, доллар уже почти десять рублей стоит, а вы сидите тут и ржёте, как ненормальные!
– Не обращай внимания, – отзывается заметно повеселевший Востоков, – обычный пир во время чумы.
Зоя обрушивается на свободный стул:
– Меня уво-о-олили!
Зоины телеса начинают колыхать судороги, а по её прыщавой физиономии ручьями стекать косметика. У нас появляется новая забота: её успокаивать. Но мы не против, мы даже за! Как три богатыря, бросаемся мы к ней с утешениями и бутылкой коньяка, которая чудесным образом появляется у Востокова в руке. Зоя какое-то время хнычет, но очень скоро розовеет и успокаивается. Откуда-то возникает закуска, я достаю из чайного угла кружки, и начинается праздник. Мой последний в «Регейне».
Шок от случившегося отпускает меня только в вагоне электрички, летящей сквозь навалившиеся на Москву розовые сумерки. До этого момента я двигался, как сомнамбула, не обращая внимания ни на что, кроме собственных мыслей. Здесь, в знакомой вечерней толчее, я немного прихожу в себя.
Когда поезд приближается к станции «Маленковская», сзади меня раздаётся до слёз знакомый голос:
– Уважаемые пассажиры, обратите внимание на вашу обувь, не сегодня, так завтра ей понадобится чистка!
Закрыв половину лица ладонью, спешно отворачиваюсь к окну.
«Только бы не узнал, жертва кризиса, – думаю я, – только бы не узнал…»
По счастью, бывший генеральный директор ООО «Чистильщик» проходит мимо. У него и без меня полно дел.
