Ольга Покровская - Рад, почти счастлив…
– Ладно! – смеясь, обещал Иван.
«Я в Москве, – сказал Андрей. – У отца инфаркт. Не знаю, что будет».
Иван стоял у окна в каком-то шуме. Ему казалось, что он плачет навзрыд. Не по несчастью в семье Андрея, но по живому существу вообще. Птиц, собак, стариков, азиата-дворника – всех, кого было видно во дворе, он хотел собрать и спрятать от жизни в какое-нибудь безопасное место. Разбить там для них цветник, насадить леса, пустить реки. – Ты что застыл? Что случилось? – трясла его мама.
Андрей появился через неделю. Смотреть на него было больно. Вот приехал домой человек. Зря истратил все волшебные лепестки и вернулся. Он был в старой одежде. В джинсах со следом зелёной краски, какой лет сто назад у Ивана на даче они красили теннисный стол, и футболке из того же хорошего времени. Старые вещи сидели на нём незнакомо. Точнее сказать, они висели. Он похудел.
– Ты это где откопал? – спросил Иван.
– У мамы, – сказал Андрей. – Просто так, захотелось.
– Не модный ты какой-то.
Иван тронул его плечо и повёл в самое спасительное место своего дома – на кухню.
– Ну, как там? – спросил он.
– Да плохо, – отозвался Андрей. – Но, может быть, чуть получше. Я вот, сразу к тебе – чувствую, уже всё, не могу, надо. А потом мне ещё в больницу… От нашей Аньки ушёл муж. Десять лет, понимаешь? Нашёл время – отец в больнице, а он чемоданы собирает! Такое чувство, что всё погибло, но я сам спасён. Мне кажется, с отцом такое случилось из-за меня. Потому что никак иначе было невозможно привести меня в чувства.
– Много тебе чести, – сказал Иван. – Не из-за тебя.
Встав у кухонного окна, они смотрели вниз, на тёплый сентябрь. Только берёзы возле магазина намекали на осень.
– Помнишь нашу Большую Грузинскую? – заговорил Андрей. – У нас дома есть кинохроника, где мы маленькие. Мы тебе показывали, да?
– Раз пять, – кивнул Иван.
– Там сначала, как родилась Анька, потом я… А помнишь, какой у нас был джип? Нас весь двор считал империалистами! Там вместо багажника можно было сделать третий ряд сидений, и тогда мы все, с бабушкой, с дедушкой помещались. А потом папа на нём попал в аварию. Джип всмятку, а у папы только очки разбились. Я помню, мы так все ржали из-за этих очков, на нервной почве. Потом нас мама всех поставила перед иконой – и мы благодарили. И мы все были счастливы. А потом от нашей общей жизни отпочковалась моя собственная хреновая жизнь.
– Но мы неплохо провели юность, – произнёс Иван.
– Конечно.
– А институт – ты вспомни!
– Это да, – кивнул Андрей.
– А сколько ты мне помогал! – не унимался Иван. – Ты, можно сказать, только один меня и спас, помнишь, в тот год дурацкий? А потом ты занялся делом.
– И началась моя деградация.
– Неправда. Ты же должен был становиться на ноги. А что касается личного беспорядка, я знаю, к каждому новому человеку ты относился с большим уважением.
– Иван, ну и забавно ты выражаешься: «к каждому новому человеку»! Это ты кого имеешь в виду? Ни к кому я не относился. Я просто шлялся. И пока шлялся, развалилась моя семья. А мне давно уже надо было подменить отца, чтобы он отдыхал. Мне надо было разобраться с сестрой. Я же видел Аньку – как она вся скомкалась. А я думал только о людях, которым не нужен. А на тех, кому нужен, у меня просто не было времени. Так что можешь мне паспорт выдать, что я ангел.
– И с морем этим, – продолжал он. – Если б мне было лет семнадцать – понятно, можно бы простить. Столько денег угрохал на свои сопли! А деньги сейчас, может, очень будут нужны. Неизвестно, что отцу понадобится, какое лечение… И вот, ты знаешь, что удивительно? Больше всего стыдно не за какие-нибудь явные гадости, а за то, в чём чувствовал себя правым. Разве это были плохие желания – быть нормальным парнем, от которого всем радость, любить, возделывать сад? И вот такая у всего этого обратная сторона.
Он потёр обеими руками свое растерянное лицо.
– Иван, у меня к тебе просьба! Если меня снова понесёт, ты мне напомни всё это. Так и скажи: сиди, дурак.
– Не скажу! – неожиданно отрезал Иван. – Не дождёшься! Кто тебя знает? Может, тебе правда надо эту твою барышню из кондитерской! Мало ли, что она там сказала! Сто раз ещё передумает! Тебе просто нужно сообразить, как ты всё это объединишь. Может быть, ты привезешь её в Москву, а на отпуск будете ездить туда. Ну, чего ты сдрейфил! Работай! Завоёвывай девушку!
Иван охрип и замолчал.
– Ну, это было сильно! – одобрил Андрей. – Это ты меня что, типа спасаешь? А может лучше коньячку?
– Какой коньячок – забудь! Тебе ещё в больницу.И тут в их встрече произошло доброе – как если бы они вышли из леса, или кончилась полярная ночь.
– Слушай, раз тебе коньяку жалко, я у тебя поем чего-нибудь! – решил Андрей.
Вдвоём они заглянули в сказочный холодильник Ивана и обнаружили в нём ветчину, помидоры и коробку деревенских яиц для большой яичницы.
«Кушай, брат!» – про себя улыбнулся Иван и отправился к бабушке взять у неё солёных грибочков.
А когда вернулся, нашёл Андрея у себя в комнате.
Он осматривал поредевшие книжные полки, вытащил одинокий том Стругацких – другие давно уже унёс Костя, и ещё зачем-то детскую «Одиссею капитана Блада».
– Я возьму, ладно? – спросил Андрей. – У отца, может, буду сидеть, почитаю… – и протянул Ивану свободную от книг ладонь – проститься. Это было самое полезное рукопожатие в их жизни – жест скорее лечебный, чем дружеский. Словно бы из руки в руку перетекала общая, им обоим родная сила. Как бывает, на даче обхватишь дерево, и ветер начинает гудеть в тебе, и гибкая мощь ствола сообщается тебе вместе с гулом.Наконец, они разжали ладони, и Андрей уехал к своим, раскочегаривать новую праведную жизнь.
В том, что Андрей рождён быть праведником, Иван не сомневался. Конечно, было бы лучше, если б его друг смог полюбить обычные дни и блёклую природу. Но на «нет» и суда нет. Пусть он будет праведником на море! Пусть он будет праведником с виноградником, возлюбленной и детьми!
Ещё пару минут Иван пробыл в мечте о том, как славно быть ближайшим другом капитана и виноградаря. А затем вдруг нахмурился, встал к окну и всерьёз попросил жизнь и Бога, чтобы Андрюхин отец выздоровел.* * *На следующий день, ровно в девять утра на мобильный Ивану позвонил отец. «Я месяц жду, – сказал он спокойно. – Больше ждать не имею возможности. Сегодня в четыре я подъеду в офис. Буду признателен, если ты введёшь меня в курс дел».
С половины четвёртого Иван дожидался отца на улице, у дверей в офис. Наверное, лучше было бы, если б отец застал его за рабочим столом, но какое-то притворство виделось в этом Ивану. И он остался гулять.
– Ты почему небритый? – спросил отец, выйдя из машины и оглядев сына. – Расхолаживаешь сотрудников и позоришь фирму, – сделал он вывод.
Иван начал с того, что похвалил отцу менеджеров, секретаря, бухгалтера и монтажников, и радостно объяснил, как легко ему было бездельничать, прикрываясь их честным трудом. В особенности – честным трудом коммерческого директора. Без него бы тут всё прахом пошло.
– Да ты, я гляжу, у нас барин! – заметил отец. – Прохлаждаешься себе, а честный управляющий тебе из деревни тыщи шлёт?
Они пробыли в офисе часа два и вышли «подышать» во дворик. Отец, закурив, поглядел на дерево, шатром укрывшее двор, потом на сына.
– Я тебя увольняю, – спокойно произнёс он. – За лень и безынициативность.
После некоторого молчания он добавил:
– Ты человек не умный, но догадливый. Надеюсь, я могу тебе не объяснять причину.
– Хочешь, чтобы я стал человеком? – благодарно предположил Иван.
– Можешь забрать из офиса свои вещи и получить расчёт, – сказал отец.Произошла хорошая перемена – так воспринял Иван отцовский педагогический жест. Область, в которую долгое время не вкладывалось ни души, ни труда, наконец, отмерла. Больше не было желающих спонсировать его разгильдяйство.
Ивану ещё предстояло пережить удивление – как же так, неужели денег действительно может не быть? Но пока перспектива бедности его не тревожила. «Как хорошо и справедливо! – думал он. – Наконец-то!»
Он и в самом деле был рад. Вознаграждение, которого не заслужил, только зря тяготило душу. Без него сразу задышалось свободнее.Идя по двору, Иван смотрел неотрывно на небо меж приглушённо-зелёных крон и угодил в лужу. Нога промокла. Видно, за лето он так избегал кроссовки, что кое-где расклеились швы. Иван остановился и поглядел под ноги на своё отражение. Весь он был какой-то потрёпанный. И почему-то в старых дачных джинсах с пятном от машинного масла. На миг ему сделалось стыдно. Но он тут же подумал: «И Бог с ним!» – чувствуя, как ещё одна бессмысленная забота свалилась с плеч.
Ему хотелось поделиться новостью с кем-нибудь близким, но не по телефону, а с глазу на глаз.
– О-ля! – заорал он под окнами. Через раскрытые створки она должна была услышать его. Так и вышло. Оля была дома и сразу высунулась в окно. Иван махнул рукой, приглашая её во двор.
