Таньчо Иванса - Маленький роман из жизни «психов» и другие невероятные истории (сборник)
Пока я разбиралась в основах местного мироустройства, опустилась мягкая сиреневая полутьма. Выйдя на улицу, обнаруживаю на небе еще одно светило – огромную синеватую луну, занимающую одну шестую его поверхности. Теперь понятно, почему мне никогда не удавалось дождаться полной темноты как на моей исторической родине. Звезд видно не было, но шарообразного неправдоподобно огромного небесного светильника вполне достаточно, дабы даже буквы в книге разглядеть. Это так здорово, что словами не передать!..
Засыпаю этой ночью с невесомым ощущением радужного удовлетворения, ибо мир, который столь любезно являлся мне в детских снах и великодушно оказавшийся настоящим – само совершенство.
18
Пыльный приморский город встречает нас с Димой не слишком радушно. Начать с того, что несколько раз я почти спотыкаюсь о сумки кишащих на платформе в немыслимом количестве курортников. На пути от поезда к выходу с вокзала, через каждые два метра встречаются неряшливого вида попрошайки, и каждый второй из является немытым, одетым как попало ребенком. Тополиный пух забивается в рот и нос, от чего я все время чихаю. А температура воздуха, несмотря на то, что времени всего-ничего (около десяти утра приблизительно), зашкаливает за отметку тридцать два градуса, от чего мозги плавятся и сил едва хватает, чтобы добраться до ближайшей гостиницы.
Едва зайдя в номер, побросав сумки, лечу в душ, включаю холодную воду и стою под ледяными струями, аж пока организм не возвращается к нормальному функционированию. Благо, что хоть пар от меня не идет, когда прохладная вода прикасается к телу.
Где-то через минут сорок после того, как я, наконец, привела себя в более-менее божеский вид, и уже начала размышлять на тему «как бы что-нибудь где-нибудь много-много съесть», звонит Дима, коротко сообщает, что у него есть новости и предлагает встретиться в холле гостиницы.
Накинув на себя самое легкое из моих платьев из разноцветного невесомого шифона, водрузив на голову соломенную шляпу с широкими полями, без которой существует вполне реальная опасность зажарить думающую часть организма, превратив ее тем самым в некое подобие не слишком вкусного костлявого бифштекса, спускаюсь вниз.
Дима в теплой компании с ноутом, нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Заметив меня на горизонте, попутчик мой, весело подмигнув, декламирует:
– Соломенная шляпка золотая… еще не раз пленять собой могла, но лошадью какой-то офицерской с гримасою какой-то изуверской, она внезапно съедена была…
– Ага, – ответствую, приблизившись, – все так и было. А теперь корми меня быстро! А то одну лошадь не накормили своевременно и в результате хозяйка без шляпки осталась… Что же касается меня, то я сейчас, не то что шляпку, я бы и саму лошадь целиком съела!
– Круто, – смеется Дима, – придется мне спасать какую-то неизвестную лошадь, вместо того, чтобы Дверь искать!
В общем бедной неизвестной лошадке повезло. Дима отвел меня в какое-то летнее уличное кафе, заказал огромную тарелку с салатом, жареную картошку и куриный шашлык. И только когда огромное, даже для нас двоих, количество еды съедено, перед нами оказывается мороженое и обалденно пахнущий кофе, только тогда я соизволяю спросить у Димы, что за новости такие он мне приготовил.
– Вот, – он показывает мне бумажку с двумя адресами, оба из которых находились в этом городе, – описание отдаленно подходит, будем звонить?
– Давай, а я пока мороженое съем! Терпеть не могу, когда оно, бедное, тает в ожидании…
Пока Дима болтает по телефону, я курю, ибо изрядно нервничаю, одновременно отправляя в рот нечеловечески громадные ложки мороженого. Затем, наспех покончив с кофе, кое не только на запах, но и на вкус оказывается сногсшибательным и посему не заслуживает такого, мягко говоря, безалаберного к себе отношения (се ля ви – что еще тут можно сказать?!), мы направляемся по первому адресу.
Частный дом, на окраине Одессы, один из многих обыкновенных каменных сооружений, утопающий в зелени цветущих фруктовых деревьев, ни чем не отличается от других домов рядом. Хорошо, хоть табличка с названием улицы и номером прибита к забору.
Хозяин – пожилой радушный еврей, встречает нас на крыльце дома. Дабы поздороваться и высказать свою просьбу, нам сперва приходится пройти мимо злобно настроенной собачатины. Это тем более подвиг, что на заборе со стороны улицы прибита табличка, красноречиво сообщающая следующее: «Собака не злая – у нее просто слабые нервы!»
– То, что вы ищете, – выслушав наш вопрос, сообщает хозяин, – находится в погребе. Спускаемся?
– Я, пожалуй, воздержусь, – шепчу Диме. Он кивает и направляется вслед за хозяином, а я остаюсь нервно коситься на собаку, не проявляющую, кстати, никакой агрессии, и теребить край шляпы.
Когда они возвращаются, Дима, не произнося ни слова, отрицательно мотает головой.
– Может, чаю? – широченно улыбаясь, предлагает хозяин дома.
Я равнодушно пожимаю плечами, но он не успокаивается.
Устраиваемся на летней кухне, обвитой со всех сторон виноградом, чай аппетитно пахнет земляникой, а по двору снуют гусята и цыплята – райское место, если разобраться, а если не разбираться, то чужая жизнь всегда сказка, если не особо присматриваться.
– Что бы вы делали с дверью, если бы она оказалась той, которую вы ищете, – интересуется хозяин, сменив все возможные темы, на которые только можно общаться с малознакомыми людьми.
– Мы бы ее купили, что же еще? – шутливо отвечаю хозяину, отправив в рот сладкую землянику.
С удивлением отмечаю, что я ощутимо расслабилась в городе, где все говорят на знакомом мне языке. То ли сама обстановка располагает (все-таки сюда нормальные люди отдыхать ездят, в море купаться), то ли какие-нибудь другие причины руководят моим настроением – непонятно. В общем, не смотря на неудачу, во мне с каждой секундой крепнет уверенность, что все, в конце концов, будет хорошо и замечательно и уверенность эта действует на меня как кальян на бабуинов. Но суть не в этом.
Проведя полчаса в бесполезной болтовне с разговорчивым евреем, отправляемся по второму из адресов. Но и там Лиловая Дверь, оказалась просто лиловой дверью. На ней, конечно, было изображение двух павлинов, но они скорее дрались друг с другом, чем «сплелись в танце», как рассказывал мне один милый старичок во сне.
Но – надежда – самое последнее, что мы позволили бы себе потерять. Поэтому развлекались, как могли. Обошли все скопления туристов, ибо до сих пор за всю свою жизнь, я не умудрилась почтить своим присутствием этот южный город – родину Остапа Бендера, Соньки Золотой Ручки и Жванецкого. Посмотрели памятник основателю. Надо сказать, что он оказался почти крошечным, по сравнению с собственной фотографической копией, кою мне с гордостью демонстрировал один мой знакомый когда-то давно. Погуляли по главному бульвару и длинной лестнице, ведущей в порт, рядом с которой вяло функционирует фуникулер.
Пожалуй, из всего, что в Одессе могло бы потрясти воображение праздного путешественника, меня лично поверг во взаправдашний глубокий шок один единственный памятник на входе в порт: огромных размеров чрево, почему-то без матери, в котором вверх головой расположен упитанный медный, еще не родившийся, но уже улыбающийся, младенец с распростертыми к небу ручонками. Понять я так и не смогла, зачем ЭТО стоит при входе в место скопления судов. Тапок веником приплыл, короче! А рядом, как назло, ни одного гида, чтобы спросить, и Дима оказался не в курсе.
Ну и, Бог с ним, с этим памятником!
Сам город очень напоминает того старичка-еврея, у коего мы гостили утром – благородная седина облупившихся фасадов дореволюционных построек, радушность гостеприимного хозяина и вежливая отстраненность благородного, но бедного выходца из дворянской семьи одновременно.
Если отойти от центра на достаточно большое расстояние, то старые, почти старинные дома, предстают во всей своей недолговечности: с облупившейся побелкой, рассыпающимися барельефами, простынями на балконах, а иногда – и вовсе заброшенными и никому ненужными. Жалкое зрелище.
Закат мы с Димой встречаем сидя на песчаном пляже, заворожено, и от этого молча, наблюдая, как красноватое солнышко медленно опускается за линию, где море встречается с небом.
Мы почти приговорили бутылку красного крымского вина и килограмм клубники, купленной у местной аборигенки не понятного возраста в безразмерном растянутом платье. Она, однако, утверждала, что она сама ее вырастила. Ну, и пусть, с ней!
Когда уже совсем стемнело, мы решаем проверить входящие письма в электронной почте, и тут же выясняем, что еще одна дверь нашлась и опять же в этом городе. Бред какой-то! Почему здесь, а?
Впрочем, не имея возможности ответить на этот вопрос, мы оставляем посещение неизвестного на утро следующего дня. А пока, пока никто не видит, меня неудержимо тянет искупаться под светом звезд. Дима интеллигентно покинул меня и скрылся за каменным рифом.
