Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)
Однако не во всех селах и деревнях большевикам удавалось ускорить темпы приватизации. 9 января 1930 года на пленуме Борисоглебского райисполкома повторно рассматривался доклад «План сплошной коллективизации района». Теперь в резолюции установили более высокие цифры по коллективизации – не 24,2 процента, а 58,6. В таких сельсоветах, как Березниковский и Ляховский, предписывалось провести 100-процентную коллективизацию, в Осиповском, Неньковском, Вощажниковском, Степановском коллективизации подлежало от 97,4 до 73,1 процента хозяйств. Для Высоковоского, Давыдовского, Николо-Бойского и Неверковского сельсоветов утвердили дополнительный план. Здесь подлежало коллективизации 15,8 процента крестьянских хозяйств. Под план сплошной коллективизации должно было попасть более 5,5 тысяч крестьянских хозяйств. Для сравнения стоит сказать, что в 1924 году в Борисоглебской волости было 5 165 хозяйств.
В резолюции пленума я прочел о том, что местные большевики подвергли осуждению действия «со стороны отдельных работников в части допущения в колхозные объединения кулацкого элемента и лишенцев».
Увлеченные борьбой с кулаками, большевики не смогли выполнить намеченный план коллективизации. К 1 декабря 1930 года процент коллективизации составлял 4,5; то есть создано было 18 колхозов с 560 хозяйствами в них. К января 1931 года – 35 колхозов с 920 хозяйствами (7 процентов), к 1 января 1933 года – 358 колхозов. К 1 января 1934 года – 363 колхоза (10558 хозяйств – 88,7 процента). Окончательный процесс объединения мелких крестьянских хозяйств в крупные был завершен. Продолжалось лишь укрупнение колхозов. В 1939 году в районе их числилось 208.
Заведующая архивом Лидия Павловна Седова активно помогала мне собирать материал о коллективизации в районе. Ей удалось уговорить жителя деревни Петряево, бывшего бригадира колхоза «Вперед» Василия Ивановича Колгашкина записать воспоминания о том, как в их округе проходило создание коллективных хозяйств. Я с интересом читал эти записи. Автор был предельно искренен:
«В памяти остались некоторые фрагменты начала коллективизации в деревне. Помню, как в нашем доме собрался деревенский сход, на котором решалось, вступать или не вступать в колхоз. Запомнился густой сизый дым в избе от табака-самосада, спор и ругань мужиков, плач женщин. Такие сходы продолжались всю зиму в каждом доме по очереди. И, наконец, к весне 1932 года решение о вступлении в колхоз созрело. За исключением двух хозяйств, в него вошла вся деревня.
Обобществились земля, риги, сараи, житницы, лошади, сельскохозяйственный инвентарь. Коров и мелкий скот не трогали, приобретали позже, сначала за счет раскулаченных семей. Оплата труда в нашем колхозе (он назывался «Красная нива») была близка к уравниловке, платили натурпродуктами, что производили, делили поровну. Недостатки такой системы выявились быстро, ведь трудовой вклад каждого был неодинаков. Пришлось искать новую форму оплаты труда. Здесь помогло государство, предложив взять за основу трудодень. Такая форма легко прижилась и существовала вплоть до денежной оплаты, которую ввели в 1960 году.
Часто можно слышать, что, мол, работали за пустые палочки, то есть за трудодни. А в нашем колхозе за эти «палочки» получали хлеб, другую продукцию и деньги. Труженики нашего хозяйства благодаря высокой продуктивности (надои приблизились к 3 тысячам, а урожай зерновых превышал 25 центнеров с гектара, иногда доходя до 40) были обеспечены всем.
После того, как в военные годы в колхоз «Красная нива» вошли деревни Прокофьево, Моклаково, Плечево, он стал называться «Герой труда». А в 50-е годы, став несколько слабее, вошел в состав колхоза «Вперед».
В свое время я пытался проанализировать причины контраста в развитии колхозного строительства и пришел к выводу, что первопричина – в кадрах. Не в кадрах вообще, а в высокопрофессиональных специалистах. В колхозе «Герой труда» специалистов не было совсем, всеми делами управлял председатель, который имел начальное образование».
Правдивые высказывания долгожителя деревни меня поразили. Не вдаваясь в экономические и философские поиски неудач коллективизации, ему все же удалось понять, что труд на земле требует и большой самоотдачи, и специальных научных знаний. Видимо, именно по этим причинам два зажиточных кулацких хозяйства из их деревни не вступили в колхоз, и вскоре они были «обобществлены», то есть ограблены.
Закончил бывший бригадир Колгашкин свои воспоминания на печальной ноте:
«С начала 90-х годов «Вперед» прочно лег набок и оказался одним из отстающих колхозов в районе. За последнее десятилетие сменилось четыре председателя, но света в конце тоннеля так и не видно. Страшно за будущее России!».
Всю вину за распад колхозной системы он возложил на отсутствие должного финансирования со стороны государства. В этом есть большая доля правды. Кремлевские чиновники предали деревню, бросили ее на самовыживание… Без хорошего финансирования колхозы и совхозы стали самоликвидироваться один за другим. Коснулся распад и тех хозяйств, где у руля стояли не только специалисты с начальным образованием, но и Герои соцтруда. А вот усадьбы помещиков и деревни с кулаками умудрялись жить вообще без поддержки государства, там строились храмы, выращивались фруктовые сады, выкапывались пруды, и никто им не мешал. Оказывается, работать на себя, на свою семью, более оправданно и продуктивно, чем на чужого дядю в колхозе.
…Закрывая последние папки с документами о коллективизации, расставаясь с архивом, я понял, что большевикам удалось создать в районе большую сеть коллективных хозяйств, но при этом они разрушили складывающиеся веками уклад жизни, традиции, кооперацию.
* * *Читать архивные документы, подтверждающие необоснованное причисление крестьянских хозяйств к кулацким, а затем и расправу над ними, без слез нельзя. Сотни человеческих жизней загублены только за то, что они умели и любили работать на земле. Еще горше читать письменные свидетельства тех, кто стремился отстоять свое право быть крестьянами и умолял руководителей страны не губить их семьи.
В архиве города Ростова хранится 191 заявление на документальное подтверждение фактов репрессивных мер в отношении родственников просителей. Среди них письмо двенадцатилетней девочки, жительницы борисоглебского села Селище Нади Птицыной. 5 ноября 1931 года она отправила на имя И.В. Сталина письмо. Оно написано сумбурно, стилистически неряшливо, без запятых порой, но искренне: «Дорогой вождь т. Сталин! Я, Надя Птицына, 12 лет, и брат мой Костя 10 лет. До 14-й годовщины Октябрьской революции не знали, что отца нашего 63-х лет назовут кулаком. Я учусь в ШКМ (школа крестьянской молодежи) во 2 группе и имею справку от сельсовета, что я дочь середняка, налог в 1930–1931 годах платили 31 рубль 94 копейки. В нынешнем году налог сложен, потому что брат Шура работает на Резиновом комбинате. Ударником его послали в числе восьми человек из колхоза «Заря № 1», а брат Костя учится в начальной школе в 3 группе без справок. Мы оба состоим в Пионерской организации. Мой отец первый организовал колхоз – это говорит, что он кулак. Мы вся семья состояли в колхозе, а мама не работала потому, что у нее была свихнута нога. Но потом она работала, мама все ходит в колхоз «ПО», она член правления. Проводит мобилизацию средств и вербует новых членов в кооперацию колхоза «ПО». Сестра Аня работает весь год бригадиром, а потом ее выбрали в члены правления. Два брата работали на производстве и один взят в ряды Красной Армии. У нас все сдано в колхоз: лошадь, корова, телка, два теленка и весь, что имеется сельхозинвентарь. Отца, как старика, за хорошую работу хотели премировать, а одна корова и одна овца остались у нас в хозяйстве. А 2 ноября сего года нам дали твердое задание, сдать на мясо телку, овцу, а у нас все в колхозе. А 3 ноября собирали общее собрание и нас из колхоза выгнали и сразу описали наше имущество. Все описали и муку 4 пуда, а у нас хлеб общественный, а еще больше говорят, что не дадут. Я и брат были на собрании, видели, что неправильно голосовали. В «президиуме» все шептались, я сама считала, что «за нас» было 14 человек, против и человек, а они пошептались и сказали наоборот. Шошкин Николай подтвердит и многие другие. Когда стали спрашивать, кто работал из бедноты у отца, никто ничего не говорил, но Шурка Чудинов, член правления, сказал: «Я работал!». А его мать говорит: «Что ты врешь, когда ты работал?». Мы пионеры видим, что неправду говорят и делают. Товарищ Сталин, мой отец никогда не торговал, он от бедных родителей. Отец его был бедняком, крестьянин, и у отца 15 лет свезеная рука. Чужие у нас тоже не работали, а все своей семьей обрабатывали. Товарищ Сталин, почему же раньше до колхоза нас не считали кулаками и правда ли, что кто сохранил свой скот, тот кулак? А многие перед вступлением в колхоз продали вторых коров, и беднота тоже продала. Почему же мы имели 2-х коров и лошадь, нас стали считать кулаками, а беднота тоже две коровы и лошадь, и налог не платят и они беднота. У нас у кулаков у некоторых и имущество не описывали, у нас хотят и дом продать. А когда описывали у нас, предколхоза Марченко, я все за ним наблюдала как пионерка, он и под кроватью лазил и все говорил: «Вот так подчистилось!». Он не верит, что у нас всего много. А я хожу к другим девочкам и вижу, что они много нас лучше живут, а отца возненавидели за то, что до вступления в колхоз продал корову, то чтобы деньги внесли в колхоз или купили. Сегодня папа ходил просил постановление схода, то ему сказал председатель, что никаких справок не дадим. А сходить ведь нужно, не зная, за что хотят раскулачить, ведь мы не торговцы, не заводчики. А то у нас скоро все увезут и нас выгонят.
