Елизавета Дворецкая - Источник судьбы
Рерик тоже сидел на пиру и держался невозмутимо. Больше всего на свете ему хотелось оказаться рядом с Сванхейд, но ни в коем случае он не мог допустить, чтобы хоть кто-то, кроме Сигвары, заподозрил о тайном сговоре между ними. Это погубило бы все. А между тем Сванхейд сейчас казалась ему его единственной опорой в мире. Ни одна руна – ни одна! – не упала в поле хотя бы одного из девяти миров, и от этого у него было чувство, будто он ничего не весит, прозрачен, как туман, и что для него вообще нет места ни в одном их миров. И в то же время он присутствует во всех.
А никто не замечал, что с ним делается: к нему то и дело обращались по поводу предстощего похода, Хродар Ветер произносил громкие речи, призывая смалёндцев к битвам за славу и добычу – у него это очень хорошо получалось. Сигвара все заигрывала с Рериком и полвечера просидела у него на коленях. Она и не догадывалась, что он в это время бродит где-то вдоль таинственных нитей, соединяющих миры, и ищет место для себя. Она даже несколько раз поцеловалась с ним, не смущаясь присутствием Гудлейва конунга. Конунг, впрочем, посматривал на них не без удовлетворения. Он понимал, что его намерения насчет Сванхейд для Сигвары тайны не составляют, и опасался со стороны любовницы плача, ревности и уговоров. К его облегчению, она была спокойна и весела. Его даже задевало ее веселость: можно подумать, что утрата конунговой благосклонности для нее пустяк! Но и он был слишком горд, чтобы показать, будто неверность какой-то рабыни для него что-то значит.
Следующий день ознаменовался заметным в домашнем быту событием. Рерик конунг подарил рабыне Сигваре франкскую женскую накидку: круглого кроя, с капюшоном, из хорошей мягкой шерсти брусничного цвета, отделанную цветной тесьмой. Нарядившись в нее, несмотря на теплый день, Сигвара красовалась посреди двора, а вокруг нее толпились женщины, работники, даже хирдманы, свои и приезжие. Это был целый праздник для всего хирда: все рассматривали подарок, щупали ткань, расспрашивали.
– Что у вас там за чудо? Штаны с капюшоном? – вопрошал Хродар, проталкиваясь сквозь толпу.
– Это называется… эта… изюбря! – отвечала Сигвара. – Мне Эгиль сказал!
Эгиль Кривой Тролль, как знаток франкских обычаев и франкских одежд, сказал ей, что это шазюбль, но такое сложное слово она не смогла сразу запомнить.
– Сама ты изюбря! Это не шазюбль, а шап! – поправлял Даго, франк, прибившийся к дружине Рерика еще в Гавани. – Шазюбль шьется без капюшона и без разреза спереди. Но ткань и правда хорошая, а вот эта тесьма немалых денег стоит! Это очень щедрый подарок!
– Признайся, за что Рерик конунг тебе такую роскошь подарил? – наперебой допытывались мужчины и женщины, теребя обновку. – Уж верно, не за то, что ты ему пива подливала! Верно, за что-нибудь другое! Признайся!
Но Сигвара только хохотала в притворном смущении, мотала головой, краснела от волнения, что зрители принимали за краску стыдливости. А ее заботило, не слишком ли она перегнула палку с этой «изюбрей» и не вызовет ли гнев конунга такой явный знак близости между нею и Рериком. Она ведь собиралась вернуть себе благосклонность Гудлейва, когда знатная соперница исчезнет, а для этого было важно не зайти слишком далеко в стремлении вызвать ревность.
Но главная цель была достигнута – франкскую обновку Сигвары увидел весь дом.
Этой же ночью, едва Рерик успел лечь и даже заснуть, как кто-то притронулся к его плечу. Приобретя в походах привычку к чуткому сну, он тут же открыл глаза и сел. Летом огонь в очагах по ночам не поддерживали, и в спальном покое было совершенно темно.
– Тише! – шепнул ему в ухо женский голос, и он узнал Сигвару. – Вставай потихоньку, чтобы никто не слышал, и иди за мной.
Рерик вылез из-под одеяла и стал наощупь одеваться. Он было подумал, что Сигвара явилась, чтобы довести до конца свое мнимое увлечение им, но раз нужно куда-то иди, значит, дело в другом.
Вслед за женщиной он вышел наружу. Было около полуночи, ярко светила полная луна, с ясного неба смотрела россыпь звезд.
– Это йомфру тебя позвала, – шепнула Сигвара. – Она пока ждет в девичьей. Ей что-то нужно от тебя.
Рерик даже вздрогнул от радости: это было гораздо лучше, чем если бы он понадобился самой Сигваре. Ни о чем он так не мечтал, как о скорейшей встрече с Сванхейд, и о ней он думал, засыпая.
– Она хочет выйти из усадьбы. – Сигвара поймала его за руку и удержала. – Я сейчас пойду разбужу Гаука, чтобы он открыл ворота, и скажу, что это мы с тобой уходим. А уйдете ты и она. Поди пока к ней, но не разговаривай, чтобы никто не проснулся.
Рерик подошел к двери девичьей и за приоткрытой створкой увидел Сванхейд, освещенную лунным светом. Она молча улыбнулась ему. Сигвара тем временем спустилась в землянку для работников и через какое-то время вышла вместе со старым Гауком, в чьи обязанности входило запирать ворота на ночь, отпирать их утром, а также выходить, если кто-то застучится в неурочный час.
– Куда вас тролли понесли в самую полночь, здесь, что ли, места мало? – ворчал он.
– Ой, забыла кое-что! – охнула Сигвара и унеслась обратно к девичьей. – Отпирай пока, я сейчас вернусь!
Пока Гаук возился с тяжелым засовом, она живо скинула свою новую «изюбрю» и набросила ее на плечи Сванхейд. Та подняла капюшон и прикрыла лицо. Сигвара скользнула назад в девичью, а там даже улеглась в постель Сванхейд – чтобы если кто-то из женщин проснется, отсутствие «больной» на месте не бросилось в глаза.
А Рерик и женщина в новой накидке Сигвары прошли мимо ворчащего Гаука, которому и в голову не пришло заглядывать под капюшон.
– Что случилось? – шепнул Рерик, когда ворота закрылись за ними. Этой ночной прогулки их замысел не предусматривал. – Куда мы идем?
– Руны позвали меня, – шепнула в ответ Сванхейд. – Они разбудили меня и сказали, что время пришло. Сейчас я смогу вынуть твой жребий, который норны не открыли королеве Рагнхильд.
– Судьба уже созрела?
– Возможно. А может, сегодня ночью я увижу и то, что еще не созрело, чему только предстоит зреть. Сегодня особенная ночь, я чувствую нити норн, словно они проходят через меня.
Рерик взял ее за руку, словно бы для того, чтобы не дать споткнуться в темноте. И почувствовал, что она дрожит, как от страха или сильного волнения. И ему стало казаться, что какие-то сверкающие белые нити, тянущиеся из ее руки, пронзили его руки и растеклись по телу. Его тоже охватила дрожь: нити норн, струны вселенной, трепетали, колеблемые ветрами бытия, и теперь он чувствовал эти колебания, как будто сам стал какой-то божественной арфой.
– Куда мы идем?
– На холм.
– Куда ты всегда ходила?
– Да. Нужно быть как можно выше, как можно ближе к небу.
Они поднялись по склону холма к самой вершине. Здесь дул ветер, и Сванхейд пришлось, подобрав несколько камней, прижать ими свой гадательный платок, чтобы не улетел. При ярком свете луны отчетливо было видно каждый мелкий камешек. Сванхейд отцепила с пояса рог и вынула оттуда ставы.
Из домов, все-сокрытых,
Из путей все-широких
Должна я назвать норн
И призвать дис встать рядом…
– начала она призывание, которое Рерик на днях слышал в исполнении бабка Рагнхильд. При этом она, подняв лицо к небу, не сводила глаз с яркой звезды, по которой находят дорогу в открытом море и которую на Севере называют Глаз Одина10. Рерик посмотрел на звезду и вспомнил: один глаз Одина находится в колодце Мимира, и в нем один из трех источников его мудрости – наряду с рунами и поэтическим мёдом. Он смотрит на все миры снизу, изнутри. А другой глаз Повелителя взирает на миры снаружи и сверху. Получается, Один видит миры сразу с двух противоположных сторон… точек… А раз они противоположны, то оба его глаза могут встретить взгляд друг друга. И когда их взгляды встречаются, они образуют ось, вокруг которой вращаются миры в своем вечном движении…
О Боги! Что за мысли стали приходить ему в голову! Какие бездны открылись ему здесь, дома, в усадьбе Хельгелунд, которая в детстве и ранней юности казалась ему довольно скучным местом. Здесь ему по-настощему открылись боги – а не за морями, в чужих странах, куда обычно ездят набираться опыта и мудрости. Да, но понял бы он что-нибудь сейчас, если бы не побывал за морями?
Сванхейд тем временем бросила руны, и Рерик вслед за ней поспешно опустился на колени, чтобы посмотеть: не упали ли все ставы опять изображением вниз, не вылетели за пределы платка? Но нет, те лежали, как надо. Сванхейд наугад выбрала три, продолжая глядеть вверх, в Глаз Одина. Что за руны ей попались, Рерик не мог разглядеть: для того чтобы различить тонкие линии руны, которая могла бы уместиться на кончике девичьего пальца, света луны не хватало. Сванхейд разложила их у себя на ладони и пальцами другой руки прикоснулась к первой в ряду. Рерик вспомнил, как она читала стертые руны Змеиного камня: ей не надо видеть линии, чтобы отличить одну от другой. Сила руны, каждая из которых имела для нее свой особый цвет, звук и вкус, колола ей пальцы.
