Сергей Дроздов - Правдивые байки воинов ПВО
Между тем ситуация усложнялась. После того, как некоторые начали натужно «пугать Ихтиандра», я понял, что если ещё ненадолго останусь в помещении – меня тоже «укачает вусмерть». Спрятав в портфель, где лежали политотделовская печать и чистые бланки комсомольских билетов, свои партбилет и удостоверение личности офицера (чтобы они не промокли), и оставив этот портфель в кают-компании, я снова поднялся на мостик.
Через несколько минут я промок там насквозь, но зато дурнота на свежем воздухе отступила. Тем временем шторм бушевал со страшной силой. Где взять краски, чтобы описать шторм на море?! Нужна кисть Айвазовского, слова не в силах передать всю гамму чувств, которую испытываешь, болтаясь по воле волн в ревущем море. Небо и море стали одинакового черного цвета. Линию горизонта можно было увидеть только изредка, когда случались кратковременные ослабления дождя. Но самое главное – сильнейший ветер поднял большие и крутые волны. Они «валяли» наш паром, как игрушку. Бортовая качка дополнялась килевой и всё время усиливалась. Постепенно волны, которые били в нашу левую «скулу» стали перекатываться через всю палубу парома. Сначала они смыли годовой запас картошки с капустой для роты, затем и весь уголь, что мы везли для неё.
Хуже всех пришлось бойцам в кабине МАЗа – бензовоза, закреплённого на баке. В начале шторма они не догадались вылезти из кабины и убежать в настройку, а уж когда волны разыгрались всерьёз – это сделать было невозможно, их бы моментально смыло за борт. Регулярно водяные валы захлёстывали МАЗ полностью, и когда вода спадала с него, было видно, как в обоих открытых окнах машины торчали головы бойцов и почти непрерывно «травили». Как ни тяжело было всем нам, этим бойцам – автомобилистам приходилось хуже всех.
Шторм продолжался и всё усиливался. Казалось, что паром почти не движется, с такой силой били волны нам навстречу. Тогда же я понял, что называют «волнами-убийцами». Два раза нам попадались такие волны, что наш паром накренялся с необычайной силой и застывал в этом крене на несколько жутких секунд. Нам с Нечаевым, стоявшим на мостике, приходилось падать на задницу и упираться ногами в бортик, а руками держаться за всё что можно, чтобы буквально не вылететь за борт. Стоять было просто немыслимо. Единственное, что утешало и внушало некоторую бодрость – это красная рожа рулевого Васи, которую мы видели через стекло рулевой кабины. Его физиономия выражала олимпийское спокойствие и невозмутимость. (Правда, потом, когда всё уже кончилось, и мы на берегу, в столовой роты приходили в себя и обменивались впечатлениями от пережитого, Вася выдал нам свои эмоции: «Когда нас два раза на борт волна положила, я уже крестился … Думал – всё, оверкиль, хана нам! Самое странное не то, что мы не перевернулись. Повезло нам, конечно. Но вот как МАЗ вместе с бойцами за борт не смыло – просто чудо»).
Но до этого разговора было ещё далеко…
Шторм продолжался. Когда очередная волна била в левую скулу парома, брызги от неё долетали до нас с такой силой, словно кто-то окатывал нас из ведра. Это при том, что мы находились довольно высоко от бушующих волн. От палубы судна до мостика, на котором мы стояли, нас отделяло ещё 3 этажа надстройки парома. Мы с Нечаевым торчали на этом мостике, несмотря на то, что промокли насквозь и порядком замёрзли. Любая попытка спуститься в помещение тут же заканчивалась сильнейшим приступом морской болезни. Приходилось выбирать из двух зол меньшее.
Неожиданно мы заметили, как часть матросов парома, обвязавшись страховочными «концами», копошатся вокруг наших кунгов – дизелей. Сверху, с мостика, было довольно забавно видеть, как они для чего-то тянули к кунгам дополнительные тросы, а удары волн накрывают матросов с головой, даже сбивая их с ног. Мы гадали, для чего это они делают в столь экстремальной обстановке.
Наши рассуждения прервал дедок-помошник капитана, взобравшийся к нам на мостик: «Жить хотите, хлопцы?!»
Не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, дедок скомандовал: «Тогда собирайте всех своих, кто может на ногах стоять, и марш на помощь экипажу! Сорвет ваши дизеля с креплений – амба!»
Мы опрометью кинулись вниз. Проорали это указание своим страдальцам в нижних помещениях парома. Человека три нашли в себе силы к нам присоединиться. Запомнилось, почему-то, как я швырнул свою фуражку и китель в угол и, нацепив спасательный жилет, судорожно выскочил на палубу. Она – ходила ходуном под нами. Кое-как я добрался до какого-то матроса в робе, который пытался закрепить толстенную цепь за раскачивающийся кунг с дизелем. Это было не так просто сделать. Мало того, что нас регулярно накрывало волной (то по пояс, а то и по горло) и приходилось в это время за что-то отчаянно держаться, чтобы не смыло за борт. Сам кунг – тоже болтался во всех степенях свободы с немалой амплитудой. Он был прикреплён (ещё в Ораниенбауме) цепями к стальным палубным крюкам. Три цепи спереди и три сзади – казалось бы, надёжно его фиксировали. Болтанкой эти крепления расшатало и некоторые цепи сорвало. Если кунги не закрепить, их могло вовсе сорвать с цепей. Это привело бы к большой беде. Мы и старались завести дополнительные «концы» к дизелям, чтобы их понадёжнее зафиксировать.
«А что делать, если мы не сможем их закрепить, и дизели сорвёт с цепей?» – спросил я своего матроса, готовясь к подходу очередной волны и вцепившись в какую-то надстройку.
«А ничего делать уже не надо будет!» — ответил он мне после того, как вода схлынула с палубы. «Видишь тот спасательный круг? Хватай тогда его и прыгай как можно дальше от борта!!!» – такой прогноз оптимизма не добавил, и я с удвоенной силой принялся тащить цепь к кунгу. Оказаться в ночном бушующем море не было никакого желания.
Не помню, сколько времени мы провели на палубе, крепя эти дизеля. Что характерно, никакой морской болезни не чувствовалось. Видимо, экстремальная обстановка и физический труд на свежем воздухе – лучшее лекарство от неё. На наше счастье, качка стала потихоньку уменьшаться. Мы дошли-таки до Гогланда, и он стал постепенно прикрывать нас от ветра и волн.
Нам, пассажирам помогавшим экипажу, дали наконец разрешение покинуть палубу.
Мы пошли мыться в душ. Мои руки и форменная рубашка были сильно запачканы солидолом. Руки надо было хоть как-то отмыть, чтобы можно было к чему-либо прикасаться.
Найдя душ, я зашёл в него и намылил руки. Паром продолжало кидать на волнах с такой силой, что мне довольно долго не удавалось подставить намыленные руки под струю воды. «Распылителя» в душе не было, и вода просто била струёй из трубы под потолком. Сама душевая была очень небольшой (примерно метр на метр в поперечнике) и, чтобы изловчиться и подставить руки под струю, пришлось буквально «распереться» в стены душевой: ногами, плечом и головой, пребывая в самых экзотических позах. Даже после этого «фиксирования» – от продолжавшейся болтанки струя воды била мне то за шиворот, то на брюки, то на спину. Промучившись так минут пять, я кое-как сумел отмыть основную часть солидола с рук. Рубашка была безнадёжно испорчена солидолом, и её я вышвырнул за борт.
За новой рубашкой (не ходить же по острову в кителе на голое тело!) я отправился к военторговским тёткам, чтобы купить у них подходящий размер.
Каюта тёток представляла из себя мрачное зрелище. Продавщиц страшно укачало, и весь пол был покрыт «харчами» так, что зайти внутрь я побрезговал. Тётки валялись на койках и громко стонали. Я озвучил своё пожелание купить новую рубашку для себя.
«Сам ищи её в коробках, забирай, деньги на стол положишь…» – простонала одна из тёток. «Когда приедем домой, мы этого Наума Дымарского, сволочь лысую, убъём за эту „морскую прогулку“, в которую он нас сагитировал», – грозно пообещала вторая продавщица. Я нашёл новую рубашку, положил на стол деньги и выскочил из каюты. Тёток, потом, снимали на берег на носилках. Сами они идти были не в состоянии. Ещё 2 дня после прибытия продавщицы лежали в ротном медпункте, «отходя» от морской болезни.
Когда они впоследствии оклемались, то приступили к торговле для островного гарнизона. Среди товаров у них были и остродефицитные тогда джинсы. Однако денег на джинсы у меня не хватило, и пришлось приобрести, на память, две морские тельняшки.
В качестве компенсации за не купленные мной джинсы я рассказал тёткам немудрёный украинский анекдотец:
«Джипсы – е?» – спрашивает «хохол» продавщицу.
«Ни, тильки чухасы!»
«О кей, завертайте пару!»
(Для тех, кто подзабыл, напомню, что «техасами» именовались тогда жалкое подобие джинсов, которое производила отечественная лёгкая промышленность).
