Светлана Смолина - Медвежьи сны
– Сергей Дмитриевич? – переспросила она, косясь на огромный розовый язык размером с походный котелок, вываленный из добродушной Филькиной пасти. – Я рада, конечно… Но пусть он уйдет.
– Филь, не будет ничего, иди. – Пес помотал лобастой башкой, не соглашаясь с таким развитием событий, и не тронулся с места, а охранник развел руками. – Он не уйдет, он котлету хочет.
– Я тоже фуагра хочу и устриц, – пробормотала балованная столичная штучка и вопросительно посмотрела на сопровождающего, как будто тот мог быстренько сгонять за котлетой и за фуагра для них обоих. – И что будем делать?
– Он вас не тронет, он добрый, просто упрямый. Если раньше получал котлету, то думает, что так будет всегда.
– Все когда-то заканчивается, – вздохнула о своем Маруся.
Пока охранник уговаривал Фильку, выразительно роняющего слюни на асфальт, она осторожно обошла машину и приблизилась к водительской двери, поражаясь габаритам собаки. Однако Филька был хоть и из простых, но не дурак. Послушав вполуха заискивающий монолог мужчины, он потянулся и, не без труда развернувшись между машинами, обратил морду к женщине. Теперь бессовестная пасть откровенно смеялась. И ей подумалось, что если пес встанет на задние лапы, то будет на пару голов выше.
– Филимон или как там тебя, – официально обратилась к нему Маруся, отступив назад, – мне надо за руль, отойди.
– Давайте я куплю котлету, – сообразил охранник. – Он все равно не уйдет, пока не поест.
– Как тебе не стыдно, – сказала Маруся в карие глаза пса. – Ты шантажист и вымогатель. Просил бы уж будку утепленную, трехразовое питание и ошейник со стразами.
Филька с подозрительным вниманием слушал ее обличительный монолог, прислонившись пыльным боком к машине и слегка помахивая хвостом, отчего кузов красной ауди отзывался глухим «бум-бум», словно за углом били в тамтамы, предупреждая о грядущей опасности.
– Филь, Филь, Филь, – позвал охранник, но тот, глядя женщине в глаза, и ухом не повел, словно теплая котлета не распространяла неземной запах мяса и чеснока. – Он хочет, чтобы вы дали ему котлету, – догадался охранник и ткнул ей в руки сверток. – У меня не возьмет, упрямый черт!
– Ну ты даешь, парень! – вздохнула Маруся, и оба, человек и пес, посмотрели на нее вопросительно, и протянула на ладони пакет. – Ешь и освободи дверцу, террорист лохматый.
Пес вздохнул, считая оскорбление незаслуженным, однако облизнулся, осторожно зацепил зубами котлету, не тронув пакет, и подался назад. Женщина не замедлила воспользоваться удачной диспозицией и в два счета оказалась за рулем. Ауди, рыкнув для устрашения, выскочила со стоянки, и в зеркало заднего вида стало видно, как террорист Филька потрусил вдоль бордюра за уезжающей машиной. Маруся плавно выжала акселератор и со злорадством в считанные секунды оставила собаку далеко позади.
Студия на третьем этаже элитного дома даже по меркам Москвы была достойной. Метраж не подвел, окна выходили в городской парк. И ремонт когда-то был уровня евро, да предыдущий хозяин постарался «обжить» помещение на свой разгульный лад. Впрочем, сантехника и кухня были отдраены до блеска, полы вымыты, пыль вытерта. «Ну, будем считать, что я в гостинице. Жила же в разных гостиницах, не впервой!» – утешила себя Маруся и опустила сумку в кресло. «Только я там с Димкой жила. Какая разница, где жить, если с Димкой!» Невольные слезы навернулись на глаза, впервые с того момента, как она вышла из дома с отчаянной решимостью никогда больше не возвращаться в Москву. Маруся сдержанно всхлипнула и тут же дала волю чувствам. Слезы лились ручьем, и она ревела белугой над своей глупой, совершенно неудавшейся судьбой. Спустя час она устала плакать, поискала полотенце, налила горячую ванну с шапкой пены и, передохнув, продолжила реветь от жалости к себе. Когда вода остыла, ей явно полегчало. Но ненадолго. Следующая волна самобичевания и тоски накатила ближе к полуночи, когда, сидя перед пафосным кабельным каналом, она представляла, что делает муж в ее отсутствие. Хотелось думать, что он обзванивает друзей и знакомых, милицию, ГАИ, больницы или даже морги, пытаясь выяснить, куда исчезла жена, но вероятность этого после оставленной записки была ничтожно мала. Скорее всего, пьет в ресторане и тискает очередную покорительницу ветреных мужских сердец. Маруся, переключив телевизор на мультики, забралась под одеяло с головой. Дело было сделано и плакать было поздно, нецелесообразно, как сказал бы Климов. Если не можешь ничего изменить, нечего переживать и убиваться. Если можешь – меняй. Она изменила единственное, что было в ее силах в последние годы, – окончательно разрушила свою прежнюю жизнь.
Следующее утро Марии Климовой, в девичестве Авериной, предстояло встретить в глухом медвежьем углу без родных и друзей, в незнакомой квартире, с серийной машиной под окном, в полной пустоте и бессмысленности. Маруся в последний раз всхлипнула и уснула без сновидений.Глава 2. Примадонна из медвежьего угла
Из-за позднего отбоя подъем через четыре часа был похож на армейскую побудку. Хорошо поставленный сержантский голос над ухом произнес: «К вам гости, господа!», и она подорвалась с кровати как укушенная. Звонок, помолчав, повторил приветствие еще дважды, и Маруся, путаясь в рукавах чужого банного халата, побрела открывать. Будильники и дверные звонки, вторгавшиеся в ее ночной мир, она ненавидела каждой клеточкой души.
– Пройти дашь? – бесцеремонно спросил нарисовавшийся на пороге хозяин, с усмешкой осмотрев заспанную женщину, и отодвинул ее с дороги. – И не стой на сквозняке босиком, простудишься и петь не сможешь.
– Петь? – Она с изумлением посмотрела в спину мужчине, чье имя силилась вспомнить, но никак не могла, потом на охранника за дверью. – Зачем петь?
Но охранник пожал плечами и с мрачным лицом остался в коридоре, ограждая хозяина от потенциальной опасности, и Маруся, помедлив, закрыла дверь и поплелась за гостем.
– Ну, кофе сваришь? И что у нас на завтрак?
– На завтрак… – растерялась она, глядя в пустой холодильник. – Я ничего не успела купить.
Она обнаружила в шкафчике кофе и стала загружать кофеварку, чувствуя неловкость под его неотступным взглядом. Рукава халата были слишком широкие и мешались, и она все время нервно поддергивала их вверх.
– Поди сюда! – Маруся сжалась от резкого окрика и нерешительно подалась в сторону гостя. – Я не кусаюсь.
Она подошла, почувствовав негромкий запах его одеколона и сигарет. Но хозяин подтянул ее за руку еще ближе и без лишних слов взялся закатывать рукава халата.
– Как маленькая, – по-отцовски ворчал он, затягивая на ней пояс. – И двигаться не умеешь.
Марусе это замечание показалось ужасно обидным, она шмыгнула носом и вернулась к кофеварке, стараясь сдержаться и не заплакать. Мало ей своих проблем… Еще этот тип вломился в дом в семь утра, требует кофе, критикует не по делу. Кто его звал-то?
– Не злись! – словно прочитав ее мысли, потребовал мужчина. – Мы с тобой теперь повязаны. Я зашел посмотреть, как ты разместилась.
– Спасибо! – неискренне пробурчала она.
– Нечего было реветь полночи.
– Я не ревела.
– Врать ты не мастерица, это радует. А петь умеешь или только в ванной, как все?
– Послушайте, Дмитрий… не помню вашего отчества, – начала она, и он напомнил, прищурившись и сосредоточившись на ее злом лице. – Дмитрий Алексеевич, точно! Мы с вами недостаточно близко знакомы, чтобы я позволяла разговаривать со мной в подобном тоне. И почему вы мне тыкаете? И все время пытаетесь усомниться в моих словах. А я вовсе не обязана…
– Что-то ты слишком быстро взялась бунтовать на моем корабле, – прервал ее мужчина и отхлебнул из чашки. – Много чести звать тебя по отчеству, Мария Батьковна!
– У нас не такая большая разница в возрасте.
– Может, и небольшая. Да только меня есть за что уважать, а ты пока никто!
– Я человек! – возмутилась она, еще не до конца осознав, что мир вокруг изменился и ей придется приспосабливаться.
– За это не уважают. – От его безапелляционности Маруся распахнула изумленные глаза и не нашлась, что ответить. – Человеков много, но с вашими мелкими делишками… Чего ты в жизни достигла, чтобы я тебя уважал? – Она поджала губы и взялась двумя руками за кружку, демонстрируя обиду и нежелание продолжать диалог. – Вот именно! – утвердился в своей мысли он. – Ты пока никто. Станешь кем-то – начну уважать. И по отчеству звать, если заслужишь. Кстати, как твое отчество, напомни?
Она мотнула головой и ничего не ответила, а он не стал настаивать, и следующие несколько минут они пили кофе в полном молчании, хотя она отчетливо слышала, как в его кармане беззвучно бился мобильный телефон.
– Пепельницу подай, – потребовал мужчина, указав на подоконник, и она покорно побрела к окну, прихватив заодно и зажигалку. – Так какой у тебя репертуар?
