Ольга Карпович - Закулисный роман (сборник)
В общем, картина Репина «Приплыли». Вацлав ухмыляется, Ксения трясет бюстом, Вероника таращится на кумира, Ада хмурится – ну понятно, рассчитывала быть на проекте главной звездой, а тут неожиданная конкуренция, Катька зеленая вся. И только Влад озирается по сторонам, явно не въезжая, что происходит.
– Вы чего это все? – спрашивает. – Трехнулись, что ли? Это кто ваще? – Потом пригляделся, со сцены спрыгнул и чуть не бегом кинулся к своему старому приятелю. – Вац! – орет. – Чувак, это ты? Ну пипец!
Влад подзастрял в образе продвинутого подростка. Сорокет стукнул «клевому перцу», рожа вся изжеванная, башка седая наполовину, а он до сих пор футболки с идиотскими картинками носит, уши плеером затыкает и базары разводит, как диджей с МТV.
Тут я решил взять ситуацию в свои руки.
– Ребята, ребята, – говорю, – такую встречу надо отметить!
Все обрадовались сразу, что нашлось какое-то дело, забегали, кто-то в буфет сгонял, кто-то музыку врубил, вспомнили молодость, короче говоря. Создали кое-как неформальную обстановку. Ада, правда, пыталась отговориться, что им с дочерью по делам нужно, но нахальная девка фыркнула и уселась за стол вместе со всеми. Эта Вероника, девчонка, конечно, симпатичная, вся в мать пошла – фигура что надо, мордашка, как у куклы, но оторва та еще, сразу видно. Девятнадцать лет, а на мать уже плевать хотела. Пороть их надо, пока поперек лавки умещаются, спиногрызов этих, потом уже поздно – по своим знаю.
Ну, выпили по первой. Я рассказал про нашу с Вацлавом историческую встречу на далеком Альбионе.
– Ну точно! Я так и знала. Вы – Дэмиэн Грин, – объявила Вероника. – Я все ваши спектакли видела, в записи, конечно.
Вацлав шутливо с ней раскланялся.
Катя сначала с мужа глаз не спускала, шипела:
– Владик, тебе нельзя, у тебя печень.
Но потом ее быстро развезло, и она оставила Влада в покое. А тот на радостях принялся надираться в ускоренном темпе. Через полчаса Катя, вздыхая, уже таращилась на Вацлава коровьими глазами.
– Вацек, – спрашивает его елейным голосом. – Почему же ты тогда уехал? Никому ничего не сказал.
А наш Прекрасный Принц напускает туману:
– Я поссорился с одним человеком, который был мне очень дорог.
Катюха, кажется, решила, что это про нее, залилась краской аж до слез. Тут Ксения вступила:
– И ты ни разу с тех пор не был в России? Неужели не мучила ностальгия? Ты же такая поэтичная, тонко чувствующая натура…
Вацлав пожал плечами:
– Ностальгия – это желание вернуть прошлое. А мне никогда не хотелось его вернуть, мне всегда интереснее было настоящее. И еще больше – будущее.
– А зачем ты сейчас приехал? – тянула свое Ада.
– Знаешь, Георгий расписал мне такие заманчивые перспективы: главная роль в малобюджетном проекте, малая сцена. Недальновидно было бы отказаться, – отшутился он.
Все невесело рассмеялись. Похоже, каждому тут очевидно было, что жирная рыба вот-вот сорвется с крючка. Но он все же приехал, значит, не все еще потеряно. Ксения сориентировалась быстрее всех и поперла своим кустодиевским бюстом прямо на амбразуру.
– Ах, и все как прежде, как при Евгении Васильевиче, – пропела она. – И все его дорогие ученики здесь, и эта музыка… Катя, Вацлав, ну потанцуйте, что же вы!
Катерина от этих слов окончательно смутилась, на щеках загорелись свекольные пятна, и сразу стало заметнее, что время нашу Катюшу не пощадило. Морщинки вокруг губ, набрякшие веки, мешки под глазами – потасканная сорокалетняя тетка, одним словом, а хихикает и глаза прячет, как юная новобрачная. Сибилла Вейн в полной красе… Н-да, но пришлось Ксюхе ее в спектакль взять, чтобы Влада подтянуть, а так она со своей полуседой башкой и морщинистой рожей на двадцатилетнюю Сибиллу никак не тянула. Вацлав без особого энтузиазма приобнял ее за талию, и они принялись топтаться под музыку. Ей-богу, по-моему, она пару раз прошлась ему по ногам.
Спровадив Левандовского отплясывать с престарелой Сибиллой, Ксения тут же перевесилась к нам через стол и заговорила решительно, как мессир масонской ложи:
– Гоша, я в тебе не ошиблась! Какой ты молодец, что затащил его к нам! Ребята, нам просто необходимо уговорить Вацлава принять участие в спектакле. Все вы понимаете, какие это откроет перед нами возможности.
– Пф, да на фиг вы ему сдались, – фыркнула наглая Вероника. – Будет звезда британской сцены время зря тратить, ага. У него одни брючки стоят дороже вашей декорации, Маквин, между прочим, на заказ сшито, я в инете читала, что Грин только у него одевается. Когда Александр Маквин с собой покончил, он у него даже на похоронах был, речь траурную произносил.
– Ника, – гаркнула на нее мать, – отправляйся в машину. Я спущусь через минуту.
– Не пойду! Я еще хочу спросить у Дэмиэна, как ему удалось попасть на европейскую сцену. Может быть, он сможет мне что-то подсказать.
– Я могу тебе подсказать, – отрезала Ада. – Чтобы попасть на сцену – какую бы то ни было, – надо для начала прилично окончить институт, а не торчать все время в Интернете и больше заниматься мастерством, раз уж ты выбрала себе такую специальность… Если ты, конечно, вообще собираешься чего-нибудь добиться в жизни…
– Да погодите вы со своими семейными разборками, – включился я. – Ксения Эдуардовна права, нам нужно любым способом заманить его в постановку. Денег ему пообещать, эксклюзивное интервью с ведущими российскими газетами…
Я и сам понимал, как жалко все это звучит по сравнению с возможностями самого Вацлава тире Дэмиэна Грина.
– Ника в чем-то права, – задумчиво бросила Ада. – Я не вижу ни одной объективной причины для него вступать в наш проект. Если он согласится, это будет значить только одно – у него есть какая-то цель, о которой мы не знаем. И возможно, цель не самая приятная.
– Да бросьте вы, – вскинулся Влад, в отсутствии жены радостно заливший в глотку уже три стакана виски с содовой, – Вац вот такой чувак! Конечно, он впишется в проект. И не ради ваших долбаных денег и славы. Ему на это положить с прибором! Он согласится просто потому, что для него жизнь – игра: чем интереснее, тем лучше. Он никогда не упускал случая влезть в какую-нибудь авантюру. И потом, он актер! Он не потерял жажду актерского познания, не то что некоторые… Только о деньгах можете рассуждать! – И Влад наставительно поднял вверх большой палец.
– Ребята, я рассчитываю на вас. – Бульдожья челюсть Ксении торжественно напряглась, предвкушая, как вцепится в холку жертве. – Мы должны его уговорить, чего бы это ни стоило! Поступайте как хотите: сулите ему деньги, шумиху, лучшую роль в его жизни, упирайте на дружеские чувства, вспоминайте прошлое. Кидайтесь ему в ноги, в конце концов. Но нам необходимо, чтобы он сыграл нашего Дориана Грея.
К столу вернулись Катя и Вацлав. У Катьки от щек прикуривать можно было. Она потихоньку опустилась на свое место и впала в задумчивость. Вац принялся рассказывать какой-то курьезный случай, произошедший в лондонском театре, где он как раз репетировал Есенина, а Ванесса Редгрейв – Айседору Дункан. В этом ему всегда равных не было – он умел рассказывать так, что все слушатели ахали, хватались за головы, ужасались, хохотали. В общем, через десять минут все уже ржали как кони, и вечеринка «старых приятелей и однокурсников» потекла в привычном русле.
Не знаю, как окучивали нашего потенциального Дориана остальные. Ксения, наверно, наседала на то, что этот спектакль станет самым главным событием столичной культуры, а имя исполнителя главной роли останется в веках. Катерина стонала на тему «Как молоды мы были». Влад твердил, «как будет отпадно снова замутить всем вместе такую крутую мульку». Ада пыталась наводящими вопросами выяснить, что там на самом деле творится у него в башке. Ну а я решил при очередной нашей встрече упирать на то, что деньги лишними не бывают. Ясно, что Вацлав особо не нуждается, ну так прикупит очередной каратничек из британской сокровищницы. Семьи-то у него явно нет, ни словечком он о ней не обмолвился.
Мы встретились с ним через два дня, как раз за пару часов до вечерней репетиции. Вацлав явился элегантный, как рояль, в каком-то черном пальто, по-щегольски отороченном баргузинским соболем, наверняка стоившем как мои жигули одиннадцатой модели, взятые, между прочим, в кредит: теща, сучара старая, денег не дала, пришлось залезать в долговую яму. Ладно, не о том ща.
Засели мы в театральном буфете, пили дешевый кофе из пластиковых стаканчиков. Я гнул свою линию, втирал ему, сколько отвалят спонсоры за его имя на афише.
– Гоша, – скучающим тоном спросил он. – А тебе в этом деле какой интерес? Ты своего лорда Генри и так сыграешь, со мной или без меня.
– Слушай, друг, я с тобой буду откровенен, – решился я. – Да мне насрать с высокой колокольни на лорда Генри. Если мне хорошо заплатят, я хоть болонку сыграю. Можешь ща облить меня презрением и начать заливать, что в нашей профессии деньги не главное, главное – искусство. Но я тебе скажу, ты поживи пятнадцать лет в панельной двушке с женой, тещей и тремя детьми, так сразу принципы подрастеряешь.
