Елена Модель - Благодетельница (сборник)
Первым нарушил молчание Борька.
– Теть Маш, я сейчас гитару принесу. Споешь еще? А? Ну и голосище у тебя! Прямо с ног сшибает. А я даже не знал, что ты такой талант.
– Да я и сама не знала. А гитара-то у тебя откуда? И кто на ней играть будет?
– Гитара у меня всегда была. Просто я ее давно забросил. А играть сам буду. Я же в детстве в музыкальную школу ходил… – Это Борька сказал уже в дверях. – Ща… – послышался из коридора его голос и чуть позже – звуки настраиваемого инструмента.
Мария Петровна встала.
– Разгулялись мы что-то, пойду детей посмотрю. Не перебудить бы их, а то они к такому шуму непривыкшие.
Она направилась в смежную комнату. Там на полу лежал ровный круг желтого света. Свет пробивался из-под старого торшера, тускло освещал стены, покрытые старенькими обоями в унылый цветочек. В углу на сдвинутых вместе кроватях спокойно посапывали внуки.
– Ну что, притомились, разбойнички, – тихонько проговорила она и осторожно поправила одеяла.
Дети недовольно заворочались.
– Ой, Господи, спите, спите. Не разбудить бы только…
Она подошла к окну, закрыла форточку, задернула занавески и направилась к двери.
Обернувшись у двери, увидела, как стена распахнулась створками большого полированного трюмо. Створки были широко раскрыты, как бы приглашая войти. Мария Петровна с неприязнью вспомнила агрессивный осколок в ванной комнате, свое отражение в нем и подумала, что зеркала надо выбирать так же осторожно, как спутника жизни. Она остановилась и увидела себя в полный рост. Как бы радуясь встрече после долгой разлуки, трюмо многократно отражало ее фигуру. Размноженное и уходящее в перспективу отражение слева, такое же, похожее на гармошку, справа, а посредине, из самой глубины теплого полумрака, удивленно и робко выглядывала Маша, почти такая же, как тридцать лет назад. На ней была белая блузка с короткими рукавами, наглухо застегнутая почти до самого подбородка. Мария Петровна расстегнула верхнюю пуговицу, потом еще одну и еще. Воротник раскрылся и мягко лег на ключицы. Теперь была видна широкая ложбинка на груди, которая так хорошо смотрелась в декольте.
«Надо же, а я и забыла, что так можно носить», – подумала она. Взяла висевшие на краю зеркала белые пластмассовые бусы. Они были собраны из крупных шариков, похожих на клюкву в сахаре. Приложила к шее, покрутила головой и решительно застегнула замочек.
– Вот так. Теперь пойду, – сказала она и разгладила ладонями юбку на бедрах.
В соседней комнате Борис пробовал струны. Мария Петровна вышла к гостям, прикрыла за собой дверь и облокотилась о притолоку. Курт быстро обернулся и привстал. Мария Петровна жестом показала, чтобы он не беспокоился, подошла к столу, села.
«Что-то в ней изменилось, – подумал Курт и окинул Марию Петровну изучающим взглядом. – Что-то она сделала там, в другой комнате». Он пытался найти штрих, который неуловимо изменил ее облик, с упорством, с которым решают ребус, а Мария Петровна, заметив этот напряженный, ищущий взгляд, лишь улыбнулась и сдвинула лопатки, так, что грудная клетка слегка подалась вперед.
«Ах, вот в чем дело! – с облегчением подумал Курт. – Шея теперь открыта, и бусы… Как же ей это все идет! Красивая женщина… Ее даже сравнить не с кем. Я таких никогда не видел. Непонятно, какая она? Наши женщины мне понятны – серьезное отношение к себе, красивая одежда, безупречный вкус. Все энергичные и худые до самой старости. Еще добавить красивую прическу, хорошие манеры и автомобиль – и все, портрет, вроде, завершен. А это что такое? У нее же ничего, ну ничего этого нет. Почему же она притягивает как магнит? Кажется, тепло – это понятие нематериальное. Его нельзя потрогать. Можно, конечно, потрогать батарею или горячий чайник. А вот солнечный свет нельзя. Теплый, летний… Его можно только ощутить на коже… Вот оно, в чем дело! Эта женщина собрала в себе столько тепла, что даже видно, как она светится. Она теплая! И к этому теплу можно прикоснуться. Стоит только протянуть руку».
Курту захотелось вдруг подойти и крепко обнять ее. Обнять и не отпускать. Так всю жизнь и греться, как у горячего камина.
Его размышления были прерваны решительными аккордами. Воздух в комнате вдруг рассыпался на крохотные составные части. Каждая из них звенела каким-то особым звуком. Они нервно дрожали на стенах, под потолком, потом стремительно слетались вместе и, разбившись об очередной аккорд, опять со звоном рассыпались в разные стороны. Борька сидел нога на ногу, склонившись над гитарой. Его бледное, похожее на сырое тесто лицо вздрагивало в такт музыке, и на щеках бледным румянцем проступало вдохновение.
Мария Петровна смотрела, как его толстые, с потрескавшейся кожей пальцы ласково перебирают струны, едва прикасаясь к ним, и гитара чувственно отвечает этим нежным прикосновениям. Она смотрела и думала: «Пропадет парень. Такой талантливый, умный, а пропадет. Жалко».
Неожиданно Борька прервал мелодию, слегка прихлопнув ладонью струны.
– Ну, что, теть Маш? Ты какие-нибудь русские романсы знаешь? Спой, а я подыграю. А чего, у нас хорошо получится.
Мария Петровна придвинула стул поближе к Борису.
– Ты этот знаешь? – спросила она и напела мелодию.
5
Электричка рвалась, как бешеная, к Москве, мотая вагоны из стороны в сторону. Мария Петровна стояла в ледяном тамбуре и, переминаясь с ноги на ногу, слегка похлопывала себя ладонями по бокам. В вагоне, конечно, было теплее, но там чужие человеческие тела навалятся, стиснут и выдавят из нее воспоминания о сегодняшней ночи, как пасту из тюбика. Ее душа все еще витала совсем в ином пространстве, не поспевая за своей оболочкой, трясущейся в электричке по пути на работу.
В четком хронологическом порядке Мария Петровна вспоминала шаг за шагом события вчерашнего дня, начав задолго до встречи с Куртом. Это давало ей возможность как бы со стороны проследить, как она, нагруженная тяжелыми сумками и несчастная, приближается к этому моменту. «Если вспоминать все в мельчайших подробностях, то воспоминаний может хватить на всю жизнь», – думала она и пыталась вернуться к самому началу, но мысли каждый раз скатывались, как с ледяной горки, вновь и вновь возвращая ее на лестничную площадку между третьим и вторым этажом.
…В пять часов утра Курт поднялся и, запустив руку во внутренний карман пиджака, достал кожаное портмоне, набитое какими-то документами. Пошарив в бумажках, он вытащил продолговатый конверт небесно-голубого цвета с маленьким значком в углу, похожим на желтую птичку, и, не обращая ни на кого внимания, как будто они были в комнате одни, направился к Марии Петровне. Протянув ей конверт, он слегка качнул кистью, как бы предлагая ей заглянуть вовнутрь.
Мария Петровна вытащила за уголок длинные листки из тонкой, как папиросная, бумаги. Листки были скреплены по краю и на них было что то напечатано цветными буквами. Мария Петровна покрутила в руке непонятный документ. Курт тыкал пальцем в какие-то цифры и иностранные слова.
– Что это он мне показывает? – спросила Мария Петровна, удивленно озираясь.
– Это билет на самолет, мам, – услышала она Наташин голос. Дочка заглядывала через плечо. – Вот, видишь, он тебе показывает: номер рейса ноль пятьдесят шесть, время – одиннадцать утра, дата вылета – это сегодня, шестнадцатое ноября.
Мария Петровна перестала дышать и услышала пустоту, как будто ее на мгновение выключили из жизни. Потом медленно стали возвращаться звуки. В комнате задвигались все одновременно. Сначала как в замедленном кино, потом все быстрее, быстрее… Она видела, как гость торопливо засовывает документы в карман и принимает из рук дочери пальто. Мария Петровна встала, обвела пустым взглядом стол. Икра затянулась белесой пленкой и выглядела неаппетитно. «Надо не забыть Зинке деньги отдать. Придется выложить целую зарплату», – подумала она некстати.
– Ну ладно, вы здесь со стола убирайте, а я пойду его провожу, – сказала Мария Петровна и вышла первая в дверь. Следом за ней, застегивая на ходу пальто, вышел Курт.
«Жалко, что не можем поговорить, – с досадой думала Мария Петровна, открывая входную дверь. – Я бы сейчас ему сказала, что таких людей, как он, я за всю свою жизнь ни разу не видела и сколько буду жить на свете, столько буду думать о нем. Как он на меня смотрел! Как будто это и не я вовсе перед ним сижу, старая и измотанная, а красавица какая-нибудь. И как я сразу в это поверила. Даже голос изменился. А может, я и есть что-то особенное, просто видеть этого никто никогда не хотел. Не нужно это никому. Каждая женщина особенная, просто человека найти надо, который бы это разглядел. А вот их-то как раз и нет, людей этих. Ну, ладно. Чего уж теперь… Чудес на свете не бывает».
Они молча спускались вниз по еще не проснувшейся лестнице. На площадке между вторым и третьим этажом Курт осторожно дотронулся до ее плеча. Мария Петровна вздрогнула и резко обернулась. Курт неловко притянул ее к себе и, крепко стиснув, уткнулся носом в то место, где плечо соединяется с шеей.
