Галина Артемьева - Кто косит травы по ночам
Самолет в Нью-Йорк разруливал на взлетной полосе, готовясь взмыть в небо, а он в это время усаживался в салоне авиалайнера, собиравшегося лететь в Москву. Они еще и полпути не пролетят, а он окажется у родного дома на Патриарших.
Дальше – по ходу пьесы.
В любом случае завтра он обязан вернуться в город Лондон по месту постоянного проживания и обучения. Пьеса пошла как по маслу. Приземлился в Москве.
В числе первых прошел паспортный контроль. Багаж ждать не надо было, ибо прилетел налегке.
Осчастливленный таксист за сумму, вдвое превышающую запрашиваемую, лихо довез до Маяковки всего за полчаса (чудом не оказалось пробок).
Он нашел свою запыленную «копеечку» в целости и сохранности. Аккумулятор не сел – это было просто чудо.
Моросило. Он достал из багажника оставленную вместе с колымагой прежним хозяином плащ-накидку. Приготовил две необходимые вещицы и отправился к Малой Бронной.
Шел и прикидывал: в Москве нянька с девчонкой или на даче?
И вдруг вспомнил: они же, Рахмановы, именно говорили, что в Москве! Во-первых, им в городе спокойнее оставлять, если вдруг врач понадобится или еще чего, а во-вторых, учителя же, учебный процесс! Учителей с проживанием на даче (по типу гувернанток, как в старые добрые времена) они не подобрали пока. Достойных не нашли.
Оставалось только надеяться на удачу: все получится, если девчонка с няней гуляют. Только в этом случае. Это ничего, что моросит. Нянька упертая. Помешана на свежем воздухе. Два раза в день у нее ребенок должен гулять при любой погоде. Вот когда ее зацикленность может быть засчитана ей в большой плюс.
И действительно: гуляли. Одни-одинешеньки. Нянька сидела на скамейке, укрывшись прозрачной пленкой, и читала газету. Молодец просто! Девчонка колупалась на горке. Настырная! Вверх по ступенькам – быстро-быстро, потом вниз по мокрому железу – плюх-х-х! И опять вверх! И опять! Неутомимый двигатель!
Никого вокруг не было. Скоро город накроют сумерки. Тогда нянька может и домой засобираться. Надо было решаться. Чик– и готово. Как хирург на операции. Чем резче, тем лучше для больного.
Он спокойно подошел сзади. Женщина не успела оглянуться. Бз-з-здым – и осела, накренившись, как корабль на мели. Электрошокер– классная вещь! Лежит себе в кармане, каши не просит, а в нужный момент не подведет.
Для сестрички у него был продуман другой, более долгоиграющий инструмент. Подхватил на руки, быстро кольнул в попу, она и повисла на нем. Уснула. Обещали, что на десять часов здорового детского сна хватит. Он даже однажды для верности опробовал на себе. Девять часов в беспробудной отключке и еще час на прочухивание. Учитывая, что он взрослый и массой тела сильно отличается от нынешнего объекта. Так что – десять часов минимум.
Ему больше и не требовалось.
В машине он ее переодел во все новое. Потом зачем-то решил состричь волосы. Сложил их в пакет вместе со снятой, вызывающе красивой одежкой. Заботливо укрыл спящую на заднем сиденье малышку. Отныне ей предстояла другая жизнь, совсем другая. Правильная. И теперь он ее жалел и любил. Давно уже заготовленное письмо – в особо тяжкую минуту в голову пришло и про имя Таня, и про Березов – засунул ей в карман.
Вот – путеводная нить для людей с ожиревшими мозгами. Пусть ищут. Найдут – их счастье. Значит, правильно искали. Нет – пусть пеняют на себя. Он наводку дал. Дальше сами могут разобраться.
По пути он завернул на дачу. В леске у ворот охраняемой территории небрежно разбросал шмотки, не особо скрываясь и остерегаясь. Ведь если что – брат с сестрой приехал на дачу. Сестра спит в машине – да-да, вот такая у него машина! А брат по лесу гуляет – и только!
После этого погнал в давно присмотренный город.
Хороший город!
Ей понравится!
Город ее мечты!
Заживет там – по самое не могу. А Рахмановы пусть останутся у разбитого корыта. Нельзя, чтоб все всегда получалось и за это не следовало наказание.
Про крест он вспомнил только по пути в Лондон. Осенило, он аж застонал. Девчонка с матерью крестились недавно! Как это он забыл! Как недоглядел! Мать ведь хвасталась крестом собственного дизайна (тут что-то у нее перекос случился со вкусом, он даже не ожидал от нее такого купечества). Рассказывала о крестинах, фотки показывала. Что ж она сына-то покрестить не удосужилась? О его душе не позаботилась? Собственно, эти кресты и стали, по сути, последней каплей, превратившей его в похитителя сестры. И – надо же – самое главное забыл! А с другой стороны – тоже пусть! Еще одна им зацепка. Найдут – ничего не поделаешь, судьба. Нет – сами виноваты.
КошмарТолько вошел в лондонскую квартиру, услышал звонок, бросился к телефону, чтобы успеть. Знал – они. Из Нью-Йорка.
Голос матери средней степени взволнованности. Что-то не могут дозвониться домой в Москву. Волнуются. Папа на переговорах, она на телефоне. Никто не подходит.
– Ты что, няньку не знаешь? Она же чокнутая, я тебе говорил. Наверняка гуляет.
– Хотела я ей мобильный телефон купить! Отложила до нашего возвращения. Вот – не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Были бы сейчас спокойны.
– Вот именно! – он подтвердил, а сердце вдруг зашлось тоской по ребенку. И по матери, которой предстоит это узнать. – Ну, держи в курсе, позвони, как что узнаешь.
– Спасибо, детка! Только ты и можешь успокоить! – всплакнула, как обычно в последнее время, мама.
Неведение– вот высший дар судьбы! И Рахмановым оставалось владеть этим бесценным даром еще несколько часов.
Потом начался ад. Мать звонила поминутно. Выла, как раненый зверь. Он такого никогда и не слышал. И представить себе не мог, что это она издает такие звуки. Ах, если б хоть что-то можно было изменить, вернуться на несколько дней назад!
Сначала, еще до вылета из Штатов, позвонили в московский офис, велели охранникам прибыть на квартиру и разобраться, почему молчит телефон. Запасной ключ в офисе имелся на всякий пожарный. Прибыли. В доме полнейший порядок. Полнейший!
На игровой площадке среди кучи нянек и детей искомых объектов не обнаружили. Остались ждать у квартиры.
С тем Рахмановы и вылетели в родные пенаты.
В Лондоне у них была пересадка и трехчасовое ожидание. Он подъехал в аэропорт. Они были на взводе. Ребенок, они уже чувствовали практически наверняка, исчез. Няньки не было по месту прописки. Соседи ничего не знали. У матери сделалось серое некрасивое лицо, Рахманов перестал выглядеть хозяином жизни. Жалко их стало. Но поделать ничего нельзя. Не мог же он сказать: «Да ладно, не волнуйтесь! Шютка! Вот где ваша девчонка – забирайте!» Нет, не мог. Пусть – сами. Смогут, смогут найти, если захотят. Этим себя и утешал, этим и прогонял от себя тоску, раскаяние, стыд, пока хватало сил.
В Москве пошли поиски. Няньку обнаружили через неделю в окраинной больнице. Совершенно случайно. Она была подобрана на улице, в сквере. Валялась у лавки. К ней долго не подходили, принимая за пьяную бомжиху, брезговали. Потом кто-то пригляделся повнимательней, догадался вызвать «скорую», которая увезла бесчувственное тело. Нянька ожила не сразу – сердце сильно подвело. Ожив, попросила позвонить Рахмановым. Ничего не понимала, что с ней, все напрочь забыла, думала известить о болезни и отпроситься до выздоровления. Если б не позвонила, вряд ли бы нашли, надо прямо сказать. Поскольку в больницах практически и не искали.
Пользы от нее не было никакой.
Они молили вспомнить хотя бы точную дату, день, когда это случилось. Нянька думала, старалась. Выдала наконец число. На два дня позже реального! Пропажу в милиции обозначили именно этим днем.
К тому времени девочка «Таня» уже двое суток обитала в провинциальной детской больнице в роли подкидыша.
Рахманов, переставший верить кому бы то ни было, приказал установить за нянькой слежку.
Ничего ровным счетом слежка эта не дала.
Потом нашли вещи у дачи. Как водится: пошли люди гулять с собакой, она остановилась, загавкала, они посмотрели-посмотрели на находки и на всякий случай вызвали милицию.
Следствие зашло в тупик. Вернее, дело шло к тому, что ребенка уже нет на белом свете.
Если это маньяк поработал, надо ждать еще несколько подобных случаев. Попытаться поймать. Глядишь, он расколется и сам покажет, где спрятал труп. Такое бывало. Но мог быть и не маньяк. Могли быть конкуренты. Месть. Желание уничтожить морально занимающего прочные позиции бизнесмена.
Рахманов склонялся ко второму варианту. Он был уверен, что ребенка уничтожили. Подозревал всех и вся. В результате склонился к одной кандидатуре и в кратчайшие сроки лишил невинного человека всего: и денег, и репутации, и перспектив. Хоть дочь было и не вернуть, но сдаваться он не собирался.
Он почему был уверен в трагическом исходе?
Из-за этой проклятой уродины, его первой жены. Он думал, что у него карма такая на личном фронте. Что, мол, ему дано заработать кучу деньжищ, но за это судьба лишит его потомства тем или иным способом. Он себя корил за то, что любимая вторая жена, которая (он прекрасно помнил) умоляла его не заводить детей, расплачивается нечеловеческими муками за черную метку, которую судьба поставила на его дороге. Жена страдала и съедала сама себя этим страданием. Она лежала целыми днями, не ела, ждала, ждала, ждала. Вскидывалась от телефонных звонков: вдруг нашли? Сама звонила сыну, говорила с ним часами. И этот несчастный парень должен был расплачиваться за его, Рахманова, грехи.
