Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Андрей не раз звонил к ним в квартиру, не веря, что Ника может вот так, запросто, бросить самого авторитетного в районе дружка. Обычно Илья двери не открывал, но один раз воздвигся на пороге своей комнаты. Несло от него чуть ли не антифризом, и ни одного связного слова грузчик вымолвить не смог. Спустя несколько лет он утонул в реке Сестре, когда по пьянке ловил на закуску раков. К тому времени Ники уже давно не было в живых. Дочь двух утопленников не могла быть счастливой.
От своего закадычного друга Димки Сочагина Андрей узнал, что Ника ещё в июне уехала в деревню вместе с бабкой по матери – Клавдией Митрофановной. Бабка, вроде бы, жила в Ивановской области, в Шуйском районе. Ника, бросив школу, поступила в ПТУ швейников, и к осени должна была вернуться. Но она не вернулась, более того, ни разу не позвонила, не прислала ни одного письма. Из «путяги» Нику отчислили, а батю выгнали даже из винного магазина. Под Новый год Мария Озирская услышала то ли во дворе, то в очереди, что дочка Ильи Марьясова в деревне родила девочку. Но папаша грозится её убить и в квартиру с ребёнком не пускает…
И всё же влюблённые смогли ещё раз увидеться. Это было на зимних каникулах семьдесят третьего года. Ника приехала в Ленинград без ребёнка, снова симпатичная, но худая и бледная, с красными от слёз глазами. К отцу не пошла, осталась у Андрея. Мария уехала на Кавказ – она любила там кататься на лыжах.
Ника сообщила, что дочка появилась на свет двадцать первого ноября, но больше ничего объяснять не захотела. Она расплакалась и только повторяла: «Я не скажу… Не надо! Забудь нас…» Андрей так и не выяснил, где та деревня. Ника укололась и, не раздеваясь, легла на кровать Марии. Андрей устроился рядом. Они согрелись и заснули, а во сне Вероника умерла. Ей было только пятнадцать. Передозняк, судя по всему, она сделала намеренно.
* * *Когда Озирский с Павлюкевичем приблизились к парадному в углу двора, оттуда вышли два молодых парня. Один был в костюме и при галстуке, другой – в куртке и джинсах. Музыка так и сыпалась во двор, и громкие звуки метались между стенами и асфальтом. Потому Андрей и не сообразил сразу, что сзади три раза выстрелили из пистолета. Васька повалился на Андрея, едва не сбив того с ног.
Капитан подхватил старшего лейтенанта под мышки, осторожно опустил на асфальт, пытаясь понять, убит он или ранен. На Бронницкой тем временем заработал мотор легковушки, и она рванула к Московскому. Андрей не мог броситься в погоню. Во-первых, он был безоружен. Во-вторых, не имел права оставлять Василия одного в таком состоянии.
Того и следовало ожидать. Люди Веталя всегда останавливали подозрительных на дальних подступах к сиятельному логову. И останавливали, как правило, пулей. Озирский пытался разобраться в ситуации, стоя на коленях в грязной выбоине, среди помойных бачков. Мотоциклетный шлем свалился с головы Павлюкевича, и Андрей скинул свой – смысла скрываться уже не было. Василий часто дышал, облизывая окровавленные губы, и глаза его делались неживыми, стеклянными. В них уже не было и проблеска мысли, зато трепетал голубой, нездешний свет.
Андрей пошарил рукой по спине друга и обнаружил место, куда вошли пули – под левую лопатку, в позвоночник и в мякоть плеча. Васька никогда не был трусом, а получил три пули в спину. И не его вина в том, что только так и стреляли бандиты. Стреляли, а потом удирали, как сейчас, по Московскому…
Капитан понимал, что дело дохлое, и Ваську уже не спасти. Но он всё же смотрел на разноцветные окна, мысленно умоляя хоть кого-нибудь выйти и помочь. Музыка так и гремела – куда громче выстрелов из пистолета с глушителем, а вокруг всё дышало каменным спокойствием – будто ничего не случилось. Только Васька, ещё пять минут назад молодой и здоровый, дёргался в предсмертных судорогах.
На лестнице зацокали каблучки, и во двор выскочила высокая девушка в светлых брюках, отбрасывая назад длинные, медово-золотистые волосы. Увидев Андрея над распростёртым телом, она отшатнулась.
– Чего?.. Что тут было?!
Андрей узнал Клавку Масленникову и кивнул ей, не вынимая рук из-под спины Павлюкевича.
– А-а, привет… Что скажешь, подруга?
– Я ждала вас… – Клава, забывшись, по-детски сунула в рот кончики пальцев. – Он ранен, да? Скажите, ну, пожалуйста… Его раскололи, правда? Стрельнули? Сколько их было, много?
Андрей попробовал усмехнуться, но только страшно скривил лицо.
– Двое. Вышли из вашего подъезда.
– Из нашего? – Клава, как коза, прыгнула к ним прямо из парадного. – Но он… бандит… в другом! Как Вася, живой? Васенька, миленький, тебе больно? – Девушка, суетясь и всхлипывая, заглядывала Павлюкевичу в лицо.
Андрей оторопело смотрел на неё, стараясь отогнать видение. Точно так же тогда, девятнадцать лет назад, на старом питерском чердаке, к нему склонилась Вероника. Клавдия действительно была на неё похожа – те же волосы, фигура, голос. Как он не заметил этого раньше? Где только Стас, самоубийца паршивый, такую выкопал? Да, у него сестра – манекенщица, вот и познакомила…
– Клава, давай-ка быстренько «скорую»! Гляди, сколько крови – каждая минута на счету. Вызывай, а потом сразу же – ко мне!
– Сейчас! Андрей, я мигом! Думаешь, спасут? Ой, Васенька, он же молоденький совсем. Как жалко его!..
– Ну-ну, не причитай! Делай, что я говорю. И не засвечивайся – тебя другие «шкафы» могут увидеть. А Стас и так под подозрением… Не смотри на окна и прячь лицо. Ладно, давай, я жду.
Клавка пропала в подъезде. Озирский даже не заметил, как сверкнула молния, потому что пристально смотрел ей вслед. Гром ударил над самым двором, земля под асфальтовым панцирем содрогнулась, и тут же хлынул ливень.
Андрей затащил Василия под крышу, и долго стоял около него на коленях, чувствуя холод каменного пола. Ступени на лестнице были щербатые и скользкие, пахло вокруг сыростью и кошками. Эхо металось под закопчёнными сводами, откуда свисали обгорелые спички. Время от времени они срывались и падали вниз, оставляя коричневые пятна-ожоги. Васька уже не хрипел – он затих, и только в груди его тихонечко булькало. Андрей сквозь зубы ругал Клавку за то, что долго возится. Ещё немного, и «скорая» приедет к трупу.
Двор блестел лужами, и кошки разбежались. Одна прошмыгнула за спиной Озирского вверх по лестнице. Тут же молния осветила ступени, и опять ударил гром. Андрей не вытерпел и закурил «Кент», сидя на корточках около Павлюкевича. Призрак Ники являлся к нему не впервые. Так было той зимой, после похорон на Сестрорецком кладбище. Нику закопали у могилы матери, и Андрей видел всё это. А потом, вернувшись на Литейный, он долго сидел и курил, запустив пятерню в сальные патлы.
Он думал о том, что должен хоть чем-то искупить свой грех. Отмучиться за тот вечер у Летнего сада, когда он предал свою любимую девчонку, тем самым толкнув её в могилу. А потому, если он ещё человек, а не мразь, надо кончать с такой жизнью. Раз и навсегда, с завтрашнего дня он завяжет с прошлым, чего бы это ни стоило…
А утром Андрей почувствовал, что подохнет, если не уколется. Дрожа в ознобе, он схватил ножницы и отрезал длинные волосы. Ломка плющила его, как асфальтовый каток, и это было не удивительно. Он уже имел татуировку с джинном, и потому бросить, скорее всего, не мог. Нужно было ложиться в больницу, чистить кровь, но Андрею хотелось исполнить свою клятву немедленно и без посторонней помощи.
Испытывая нечеловеческие муки, он всё же сумел выкинуть ампулы с морфином и эфедрином, бутылочки с ханкой. Хватаясь за стены и заливаясь слюной, он всё же добрался до телефона и позвонил Димке Сочагину, приказал немедленно явиться. Тот примчался с улицы Восстания, и Андрей объявил, что отныне завязал с дурью. Постепенно сокращать он не будет – отрубит раз и навсегда.
Димка не на шутку струхнул, понимая, что для друга резкое прекращение приёма наркотиков может оказаться смертельным. Он схватил Андрея за плечи, удивляясь, как тот изменился без длинных волос.
– Дурак, ты подохнешь! Нельзя так! Давай помаленьку…
– Отвали! – огрызнулся Андрей, отталкивая Сочагина. – Туда мне и дорога, козлу. ТАК я жить не буду. Или завяжу, или пусть меня зароют. Передай, чтобы обязательно на Сестрорецком, рядом с Никой. И на нашей могиле пусть напишут, от чего мы загнулись, чтобы другие не пробовали. Так или иначе, но наркоман и шпана Андрей Озирский прекращает своё существование. Если потом увидишь меня на улице, знай, что это – другой. И пускай никто и не думает вспоминать прошлое…
– Дрон, я так не могу, мне страшно! Давай, съездим к врачу на Среднюю улицу, к Волковскому. Он тебя выведет за месяц… Гад буду, если вру!
– Всё, кончай! – Андрей швырнул на колени Димки бельевую верёвку. – Привяжи меня покрепче к кровати. А то ещё выскочу, добуду где-нибудь… Вяжи сильнее, как только сможешь. А сам уходи, не звони. Ты здесь сегодня не был, и ничего не знаешь.
