Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Озирский обернулся к Павлюкевичу и крикнул:
– Слышь, шлем не снимай, пока не войдём в квартиру! Тебя около лежбища узнать могут, а уж меня-то и подавно…
У светофора Андрей остановился, наклонил мотоцикл право, опираясь на ногу, переждал красный свет. А Василий вдруг внезапно поскучнел, притих, весь обмяк. Он смотрел вдаль, в сторону Загородного, и думал о чём-то своём. Андрей решил пока его не тревожить, аа заодно проверить «хвост». По Обводному каналу плыл маленький чумазый буксир, выпуская кверху чёрный дым. И грозовая, повисшая над крышами туча тоже казалась дымом. В этих краях экология никогда не была на высоте, но сейчас давление падало, и запахи резко усилились, вызывая тошноту.
Сумерки раньше обычного наползли на город. Озирский и Павлюкевич припарковали «Яву» уже в темноте. А фонари не зажигали, и потому сырые, холодные стены домов были похожи на горы, а проходы – на ущелья. Невдалеке громыхнуло, и тотчас же в окнах начали вспыхивать люстры. При их зыбком свете на вспученном асфальте проступили широкие, тёмные трещины. Из них упрямо лезла, радуясь лету, молодая травка. Во дворе уже давно свалили трубы большого диаметра, предназначенные для теплотрасс, но так ими и не воспользовались.
Оперативники перебрались через завалы у нужной им подворотни и прошли под её своды. Они были внутренне готовы к любому развитию событий, и потому не разговаривали, зорко смотрели по сторонам. Над подъездом Веталя горел фонарь, освещая сырые стены с полуосыпавшейся штукатуркой. Они были, как и везде, изрисованы похабными картинками и исписаны матерными словами.
Озирский тайком от Павклюкевича вздохнул, стараясь унять сентиментальные чувства. В такой же подворотне, только близ Литейного проспекта, восемнадцать лет назад они самозабвенно целовались с Вероникой Марьясовой, о которой январской горячей ночью напомнила Власта Сорец. Они, все трое, учились во французской школе, но потом Ника бросила туда ходить. Она удрала из своей жуткой комнаты в коммуналке, где жила с отцом, пьяницей-грузчиком Ильёй Марьясовым.
Пока была жива мать, семья существовала, в общем, неплохо. В элитную школу Нику взяли только потому, что она жила совсем близко, но иллюзий никто насчёт неё не строил. Надеялись после восьмого класса спихнуть девчонку в ПТУ. Но ещё за год до этого Илья довёл-таки свою жену Серафиму Андроновну до самоубийства – она выбежала на набережную Робеспьера и прыгнула в Неву. К тому времени Андрей уже получил свой условный срок и вернулся в шайку. Ребята знали о проявленном им в милиции геройстве и прямо-таки боготворили генеральского внука. Он никого не зашухерил, всё взял на себя, и потому по праву претендовал на лидерство.
Но пахан Федя Снегирёв никак не мог допустить, чтобы сявка, ни разу не нюхавший зоны, отбирал у него пальму первенства. Впрямую пойти против Андрея, которого вся братва считала своим спасителем, он не мог. Авторитет Озирского к тому времени перекрыл его собственный рейтинг, и пахан Снегирь решил разобраться с ним по-серьёзному. «Два револьвера в одну кобуру не влазят», – доходчиво выразился он в узком кругу самых верных своих людей и принялся за дело.
Сначала он стал через третьих лиц подсовывать Андрею наркотики. Когда у него ничего не вышло, предложил разобраться наедине. Тогда Озирский ещё не «раскочегарил лапы», то есть не натренировался, и потянуть против матёрого зэка изначально не мог. Отказаться тоже было нельзя – это зачитывалось как поражение. А, соответственно, влекло за собой несмываемый позор.
К счастью, Озирскому удалось частично отбить выпад Снегиря. Заточка прошла наискосок, не задев сердце, но парню пришлось долго лежать в больнице. Кстати, сдал Снегиря не он, а перепугавшиеся прилипалы. Пахана судили, отправили в колонию, и там пристрелили при попытке к бегству. Ходили слухи, что это организовал Георгий Болеславович, во что Андрей ни секунды не верил. Дед никогда не опустился бы до такого.
Ника Марьясова тогда спасла Андрея – он истекал кровью и вполне мог умереть. Девчонка давно уже сидела игле, и в тот вечер полезла на чердак, чтобы поторчать. Она наткнулась на лежащего без памяти одноклассника, страшно закричала. Так, что он даже пришёл в себя и попросил позвать кого-нибудь, помочь перевязать рану. Ника винтом слетела с чердака, позвонила в первую попавшуюся квартиру, и оттуда соседи вызвали «скорую». Пока ждали врачей, Андрей успокаивал Нику, уговаривал её не реветь.
Приехавшая докторша, которую можно было перешибить соплёй, отказалась лезть на кошмарный чердак. И Ника своими тонкими руками тащила отяжелевшего Андрея к люку, уговаривая его не умирать. Потом она каждый день ходила в больницу. При выписке явилась с букетом астр. И вот вместе с ней, второй своей женщиной, Андрей начал колоться. Пыхал косяки он уже давно.
… Их с Павлюкевичем шаги гулко отдавались в колодце двора. Из узких окон на асфальт падал свет, выхватывая помойные бачки и роющихся там кошек. Сверху во двор сыпались аккорды рок-музыки, ритмом напоминающие военный марш.
… Они сошлись с Никой в феврале семьдесят второго года. Хотели даже обратиться в ЗАГС, чтобы их зарегистрировали. Но потом невеста испугалась и от самых дверей повернула назад. В таком возрасте жениться можно было только с согласия родителей, а Илья Марьясов просто прибил бы единственную дочку за неподобающее поведение.
Тогда они вернулись домой, и Ника надела белое платье покойной матери, приколола фату. Они обменялись чужими кольцами, и с тех пор стали считать себя мужем и женой. Они играли в свадьбу, как малые дети, но последствия игры оказались более чем серьёзными.
В апреле Андрей почувствовал что-то неладное и охладел к «жене». Ника подурнела, её губы уродливо раздулись. Карие смешливые глаза стали пустыми, как у коровы. Хорошенький носик в еле заметных веснушках превратился в картофелину, а изо рта всё время текли слюни.
Андрей был ещё мальчишкой и не умел скрывать свои чувства. Он откровенно сказал Нике, что полюбил другую. Он поставил себе целью замарьяжить приличную девочку Свету Анисимову, недавно переехавшую к ним в дом. О Нике он думал пренебрежительно: «На кой далась мне эта простячка…»
Задуманное удалось, и Светлана втрескалась в Андрея по уши. Ей тоже было почти пятнадцать, и её высокомерная, обеспеченная мама строила относительно дочери самые грандиозные планы. Но очень быстро расфуфыренная мадам стала пулей пролетать мимо соседок, даже не отвечая на приветствия. В июле Света оказалась в Снегирёвке, где ей сделали аборт. В школе она больше не появилась – родители срочно переехали на Аэродромную улицу, на северо-запад города.
С Никой Андрей в последний раз виделся раньше, когда ещё пробавлялся со Светой. Тогда стояли тихие белые ночи, и ради романтики они встретились у решётки Летнего сада. О Светкином «интересном положении» Андрей ничего ещё не знал, а вот Вероника призналась.
– С марта месячных у меня нет. Пошла к нашей врачихе, спросила, что делать надо. А она, дура, домой позвонила… Череп к телефону подошёл, а потом нажрался пьяный, избил меня. Даже ногами пинал, и волосы драл. – Ника показала проплешины в своих кудрях цвета янтарного мёда. – Он меня кокнет когда-нибудь, точно. Андрей, ну скажи, чего делать-то? Четвёртый месяц пошёл… А на подпольный аборт у меня денег нет.
– Чего ноешь, в натуре? – Андрею совсем не хотелось вписываться в такие дела.
Ещё пока мать не знает, но шило в мешке не утаишь. Они с дедом, скорее всего, как добрые католики, потребуют жениться – к абортам оба относились резко отрицательно. И что тогда – быть зятем Марьясова? Перспективочка не из приятных.
– Чем я тебе помогу? Твой череп, как баобаб, здоровый. Он меня о колено сломает и не почешется. Соседи ваши говорили, что он денатурат пьёт и по квартире с топором потом носится…
Андрей, рисуясь, затягивался папиросой с косячком. Он был в пятирублёвых джинсах, разбитых кедах и рваном свитере, с длинными грязными волосами. Принципиально не желал нормально одеваться и постоянно демонстрировал свою независимость.
– Мне с ним, подруга, рано душиться. Ты говорила, бабка из деревни приезжает, с ней и советуйся. Я тебе, что ли, делать стану?..
После этого Вероника исчезла, а её папаша продолжал перекрывать своей тушей проход на лестнице. Андрей внезапно почувствовал угрызения совести и понял, что случилась беда. Он даже заходил в магазин на улице Жуковского, где работал Илья, но поговорить с ним так и не смог.
На работе Марьясов ещё умудрялся держаться вертикально, но уж дома напивался до чёртиков. Во дворе его звали Ильёй Муромцем за стать и силу, а также за старославянскую внешность. Ника была на предка очень похожа, только глаза имела карие – как у покойной матери.
Андрей не раз звонил к ним в квартиру, не веря, что Ника может вот так, запросто, бросить самого авторитетного в районе дружка. Обычно Илья двери не открывал, но один раз воздвигся на пороге своей комнаты. Несло от него чуть ли не антифризом, и ни одного связного слова грузчик вымолвить не смог. Спустя несколько лет он утонул в реке Сестре, когда по пьянке ловил на закуску раков. К тому времени Ники уже давно не было в живых. Дочь двух утопленников не могла быть счастливой.
