Дмитрий Раскин - Хроника Рая
«Вот и вспомнил всю свою жизнь, – усмехнулся Прокофьев. – Эх, надо было бы это сказать, закрывая папку».
Можно ерничать, конечно, но как ни смешно, это почти что так.
Прокофьев придумал себе мазохистское упражнение: написать объективный отзыв. Но какой уж тут мазохизм – господа дрозофилы предлагают совершенно пустой договор. Цель ясна – оправдать свой статус международного вуза, надувать щеки в Москве «вы знаете, кто наш партнер!» Они обещают также организовать для «прославленного Университета» набор по России, то есть хотели бы торговать правом попасть «на гору». И на такой мякине они собирались провести Кристину?! Прокофьев впервые сейчас осознал госпожу фон Рейкельн как «хранительницу традиций».
И последнее, совсем уже мило: предлагают посредничество в покупке московской недвижимости – «самое выгодное вложение капитала», даже каталог приложили. Прокофьев решил усложнить себе задачу, попробовать написать отзыв более мягкий, чем они заслуживают. Но и это было всего лишь борьбой нанайских мальчиков.
Когда он возвращал папку и отзыв Кристине, то понял, она считает, будто Прокофьев уразумел ее намеки и выполнил ее заказ. Она, видимо, даже не ожидала от него (то есть она его переоценивала!). И вот тут Прокофьеву сделалось смешно по-настоящему.
...\ Из черновиков Лоттера \
♥ ♥ ♥
– В каждой капле – Целое, – сказал монах, – в каждой капле – Свет.
– Только пробившись сквозь все, обретаешь Целое. Пробившись, обретаешь Свет, – сказал другой, – сквозь свет к Свету.
А третий монах сказал:
– Целого нет. Света нет.
Все вместе:
– Кто из нас прав, учитель?
Учитель ответил:
– Первое – истина. Второе – истина. Третье тоже. Но вы все неправы. Жалкие прислужники. Пошли вон.
♥ ♥ ♥
– Что есть высшее состояние, в котором все переплетено, преисполнено света и смысла? – спросил монах.
– Капля на листе после короткого дождичка в полдень. Взмах крыльев бабочки. Рис, который ты получаешь на ужин. Пылинка на половице. Можешь продолжить сам.
Все пути к высшему (состоянию) истинны. (Сделай только их путями.) В той, конечно, немногой мере, что отпущена истине, пути и одновременности…
♥ ♥ ♥
– Я обошел десятки монастырей, – говорил монах, – меня волновало только одно: «Что есть истина?» Я услышал мудрость ответов и мудрость не-ответов. Наверное, это было глубже моего вопроса, но не снимало его. Не примиряло меня. А как ты думаешь, учитель, что есть истина?
– Все, что угодно.
Услышав эти слова, монах пережил просветление.
– Случайной остротой выпустить птичку из клетки, – мысленно пожал плечами учитель, глядя на счастливого, смеющегося монаха, и на всякий случай глубокомысленно удалился.
♥ ♥ ♥
Тот, кто видит вещь как вещь – не видит вещи. Тот, кто видит вещь как не-вещь – не видит вещи. Тот, кто видит вещь как вещь и не-вещь, может просто о себе возомнил. Неужели так трудно пролезть сквозь это ушко?
♥ ♥ ♥
– Что есть смысл бытия?
– Разрезаешь кухонным ножиком, завороженный блеском кухонной стали.
♥ ♥ ♥
Свет, которого тебе не увидеть. Поток, из которого тебе не напиться. Как они доподлинны. В твоей доле ничего нет. Не обращай не-знание в подпорку. Тебе не нужна истина. Тебе не нужно просветление. Тебе не нужно спасение. Тебе не нужен ты сам. Свет, которого ты не увидишь. Поток, из которого даже не пригубить. Только они… И только… Если б увидел? Если бы зачерпнул? Ты бы умер или обрел бессмертие. Но ты и так умрешь. И так обретешь бессмертие. Не в этом дело.
♥ ♥ ♥
– Бездна не страшна. Только в ней может кануть просветление, – сказал ученик.
– К чему столько хлопот, – ответил учитель, – для моего просветления вполне хватит и лужицы.
♥ ♥ ♥
Учитель монахам:
Вселенная целостна и осмысленна. Вселенная – покрывало, тщащееся скрыть страдание. Ни то, ни другое, ни одновременность этого не дают мне, умирающему сейчас, опоры. Как все-таки мизерно знание и не-знание.
Чистота, какое мне дело чего – Бытия или же Небытия…
♥ ♥ ♥
Быть Вселенной, быть каплей, тáк вот, насколько хватает сил у тебя, у Вселенной, у капли.
♥ ♥ ♥
– Что это? Оно есть, если его нет и его нет, если оно есть?
– Золотой слиток стóит медный грош.
♥ ♥ ♥
Учитель монаху:
Сложить костер из откровений. Соскоблить с себя всю эту святость. Сбросить ветошь истины и правоты.
Отказаться от религии и неверия, от Добра и Зла – потребности души во имя Истины.
Отказаться от собственной души, от Истины, от множества вещей, до которых и не дорос, не дотянулся даже… за-ради того, что про-являет себя своим мучительным отсутствием?.. за-ради того, чем никогда не будешь обладать даже в не-обладании…
♥ ♥ ♥
Полжизни – научиться мышлению. Полжизни – понять его суетность. Зряшная жизнь в полноте отпущенного ей света.
♥ ♥ ♥
Слишком хорошо знал путь. Слишком добросовестно шествовал по нему. Так и умер в сознании собственной праведности.
♥ ♥ ♥
Не абсолютны и не относительны – истины и заблуждения есть одно. Сообразно закону или сообразно его отсутствию…
♥ ♥ ♥
Завязи весной. Багряные листья осенью – столько бытия…
♥ ♥ ♥
Чистота исчезновения превышает чистоту становления и бытия. Мир таков как он есть. Твоя неловкая попытка благодарности. Вселенная не подвизалась быть преисполненной смысла.Прокофьев нашел письмо в своем ящике. «Прокофьеву от Вологжина» было написано красным фломастером в самом верху конверта, на белом поле. Конверт был не просто закрыт, замазан клеем. Вологжин, видимо, опасался, что Прокофьев откроет здесь же, у ящика, наспех. (Правильно опасался.) Ладно, повозимся дома с ножницами. Неужели какие-то новые аргументы к тому их спору, вообще-то уже давнишнему. Наверное, сочинил какие-то колкости и счел, что они будут эффектнее на бумаге. Прокофьев прочтет, конечно же, но в любом случае отвечать, переписываться с соседом по этажу не будет. (Может, все-таки познакомить его с Лехтманом? Ладно, как-нибудь в другой раз.) Они столкнулись на днях в коридоре. Вологжин был напряжен и как-то уж слишком серьезно отнесся к тому, чтобы скрыть от Прокофьева напряжение. Прокофьев и не принял на собственный счет. Мало ли что там у человека. Свои-то комплексы надоели, не хватало еще вникать в чужие… И вот, пожалуйста, письмо. Правда, конверт достаточно тонкий. Значит, обойдемся без занудных излияний. И то что-то. Почему ж вот так: соотечественник, умный, искренний, хороший, порядочный человек, а общаться с ним тягостно, неловко как-то. И Вологжину самому неловко, вот встретились и прячем глаза друг от друга. Интересно, можно ли будет Прокофьеву это письмо приобщить к своему литархиву?
Прокофьев, не без некоторого труда, чтобы не порвать листок, напрочь приклеившийся к внутренней поверхности конверта, вскрыл письмо: «Николай Константинович, здравствуйте!» Прокофьеву почему-то вспомнилось, что он в таком духе начинал свои письма из пионерского лагеря. «Я уверен, что вы поймете, почему я именно к вам обратился, я вообще-то не люблю эпистолярный жанр. Дело в том, что я решил уйти! (извините за штамп). Это не с целью доказать мою идею, утвердить ее. Что, согласитесь, было бы литературным плагиатом. Да и суицид ничего не доказывает в моей идее, но также, ровным счетом, не отнимет от нее. То есть мои руки развязаны.
Я не от того, что моя любовь к Христу, вообще моя любовь, как вы поняли, безблагодатна. С этим можно жить. Да вы и сами знаете… И не от отсутствия смысла. Я считаю, что смысл есть – вообще есть. И у меня есть, в общем-то. Пусть я и не склонен его переоценивать, но вставать в горделивую позу и умалять его подлинность, изображая из себя нечто превосходящее смысл, было бы пошло. Другими словами, у меня к Мирозданию нет особых претензий. Здесь вы, наверное, почувствуете фальшь и будете правы… Это я к тому, что не хотел бы воспользоваться тем преимуществом, что мне дает нынешнее мое положение. Решение принято мною бесповоротно (опять штамп!) и довольно давно, я хотел указать этим, но вдруг понял, мне нечего, не на что указывать вообще ! А преимущество положения безусловно есть – в какой-то мере это комично. Вы сочтете этот мой поступок торжеством «горизонтального своеволия». Может, это и так. Но я не боюсь. Не боюсь больше быть не правым. Я просто решаю свою частную проблему, то, что она называется выспренно «жизнь», не дает мне основания для пафоса. Мне страшно! Но решение это (вам придется поверить мне на слово) все-таки настолько давнее, что не может не быть холодным.
В поступке моем нет (не будет!) ни теории, ни особых претензий, а я все-таки пытаюсь (даже сейчас пытаюсь!) все усложнить. Пытаюсь быть самому себе, да и, видимо, вам интересным в этом (автоматизм такой). К счастью, вроде не получается. У меня есть дежурная фраза: «Надо будет обдумать это позже». Я ведь не жизни не выдержал, но лишь самого себя. Это несколько унизительно. Мне не все равно здесь. «Очень не все равно». Но вставать на цыпочки сейчас не собираюсь. Еще раз, все это не имеет отношения к моей идее. Я в том смысле, что она, в своей правоте, во мне не нуждается. И в «неправоте» тоже. Вот, кажется, и вся истина. Она не обязана возвышать. А я вот иду на корм статистике.
