Александр Смирнов - Раб и Царь
Состояние доведённого до отчаяния, несчастного отца и мужа не могло не сказаться на его работе. Занимаясь программами, он не мог сосредоточиться, и поэтому долго не понимал, что, собственно, от него хотят. Работая как-то в кабинете начальника по режиму, он даже чуть не поругался с ним.
– Вы сами не знаете, что вы хотите, – зло прорычал он начальнику, когда тот в очередной раз забраковал его работу.
– Михаил Александрович, голубчик, что с вами происходит? Мы раньше друг друга без слов понимали, а в последнее время вы элементарных вещей не понимаете. Чем у вас голова забита?
– А чем она может быть забита у арестанта? Формулируйте задачу чётко, тогда и результат будет, гражданин майор, – с раздражением ответил полковник.
Но майор не обиделся. Напротив, он положил свою руку на плечо Михаила Александровича и заглянул ему в глаза.
– Да полно вам. Какой я вам гражданин? Неужели вы не видите, как к вам все относятся? У вас что-нибудь случилось? Может быть, я могу вам чем-то помочь?
– Чем же вы мне поможете? Вы же не можете отпустить меня отсюда? А мне сейчас позарез надо дома быть.
– Значит, дома что-то стряслось?
– Не знаю. Писем уже месяц как нет.
– Да, если принять во внимание, что писали вам почти каждый день, это очень серьёзный аргумент.
– А я сижу здесь и ничего не могу сделать! Какие уж тут компьютеры?
– Да, отпустить вас отсюда не могу не только я, но и начальник колонии. Хотя выход можно найти и в этом положении.
– Какой же здесь может быть выход?
– Дело в том, что меня направляют в командировку, в управление, а оно находится в вашем городе.
Михаил Александрович с надеждой посмотрел на майора.
– Командировка короткая. Нужно будет только присутствовать на совещании, это всего один день. Но, я думаю, что начальник не будет возражать, если я немного задержусь.
– И вы зайдёте ко мне домой?!
– Я же сказал, что надо ещё у шефа добро получить.
– И когда вы это добро получите? – вырвалось у полковника.
– Да хоть сейчас.
– Геннадий Иванович, голубчик, можно я вас здесь подожду?
– Да, дело, должно быть, действительно серьёзное. Хорошо, сидите здесь, я скоро приду.
Майор встал и решительно вышел из кабинета.
Время – понятие относительное. Если для майора визит к начальнику длился всего час, то для Михаила Александровича, наверное, прошла вечность. Он ходил по кабинету, как тигр в клетке, выкуривал одну папиросу за другой и умудрился выкурить не только своё курево, но даже пачку сигарет, которую майор забыл на столе. Поэтому, когда майор вернулся, ничего, кроме дымовой завесы, он не увидел.
– Ничего себе, – только и мог сказать он.
– Ну как? Разрешил? – тут же подбежал к нему полковник.
– Разрешил. Так и сказал: «Приказываю вам выполнить распоряжение товарища полковника».
– Слава тебе Господи! Геннадий Иванович, вы когда выезжаете?
– Завтра.
– Можно я с вами письма передам?
– Какие письма? Разве вы их не отослали сегодня?
– Да, действительно. Это у меня просто голова кругом пошла.
Майор ухмыльнулся и похлопал полковника по плечу.
– Ничего, всё будет хорошо.
– А программу я вам сделаю, – вдруг всполошился Михаил Александрович. – Пока вас не будет, как раз и закончу.
– Не надо. Сначала решим ваши проблемы, а потом наши. Всё равно, до моего возвращения вы не успокоитесь.
Вот только когда Михаил Александрович осознал весь ужас своего положения. Вот только когда он понял, что такое тюрьма. Привыкнуть можно ко всему: и к тюремному режиму, и к питанию, далёкому от совершенства, привыкнуть можно даже к разлуке с близкими. Но что делать, когда сердце чувствует, что с самыми любимыми и дорогими людьми творится несчастье? Что делать, если сердце рвётся из груди на выручку им? Рвётся и не может ровным счётом ничего, потому что его держат за решёткой, и нет такой силы, которая могла бы выпустить его хоть на день, хоть на час, хоть на миг?
За ту неделю, пока майор находился в командировке, Михаил Александрович осунулся и похудел. Лицо его стало каким-то серым, а глаза ввалились в ставшими чёрными глазные впадины. И поэтому, когда майор вызвал к себе «товарища полковника», к нему в кабинет вошёл разбитый горем старик. Он даже не обратил внимания, что в кабинете майора находился тюремный врач.
– Вы были дома? – спросил старик майора.
– Да. Вернее, нет, – ответил майор.
– Жаль. – Михаил Александрович в отчаянии опустил голову. – Нет большего испытания для человека, чем тюрьма.
– Есть, – тихо ответил майор. – Мужайтесь, товарищ полковник.
Михаил Александрович с испугом посмотрел в глаза майору.
– Вы меня неправильно поняли. Я был у вас дома, только у вас нет больше дома.
– Как это, нет? А где же живёт жена?
– У вас нет больше жены.
– Что?! А Катя, вы Катю видели?
– Я видел её могилу.
Ноги полковника задрожали, и он медленно осел на диван.
– Господи! Катенька! – зарыдал он. – Ведь ты же писала! Ты же всё предчувствовала! А Владимир – муж Кати, что он говорит?
– Владимира тоже нет. Он застрелен бандитами.
– Так это он Катю убил?
– Это был несчастный случай. Она сорвалась с обрыва.
– А внука куда дели? Он у второго дедушки?
– Второй дедушка тоже умер.
– Господи, да что же это творится? Но ребёнка должны были куда-то определить?
– Мужайтесь, товарищ полковник. Тюрьма – это не самое плохое, что может быть.
– Что?! И внук?!
Майор отвёл глаза и опустил голову.
Михаил Александрович медленно встал с дивана, как-то неестественно дёрнулся и, белый как полотно, упал без сознания.
Врач нащупал у больного пульс и посмотрел на майора.
– Ну что ж, ты своё дело сделал, теперь я своё делать буду. Несите его в лазарет.
Заключённого положили на носилки и отнесли в тюремную больницу. После того, как врач расшифровал электрокардиограмму, его рука решительно и без всяких сомнений записала в карточке больного диагноз – инфаркт миокарда.
Единственное, что администрация зоны могла сделать для Михаила Александровича после его выздоровления, так это только заменить режим содержания: со строгого на общий, что и было сделано без всяких промедлений.
Благими намерениями выложена дорога в ад. Да разве стали бы хлопотать за несчастного полковника, если бы знали, каким окажется этот общий режим, и с кем в этом режиме предстоит встретиться их протеже?
Увы, увы, и ещё раз, увы! Человек, как бы он ни старался, как бы ни хлопотали за него другие, не в состоянии ничего изменить в своей судьбе, данной кем-то свыше. Он может только сделать выбор, предоставленный, опять-таки, той же судьбой. Но это случается крайне редко. Обычно он, не понимая, что с ним происходит, слепо подчиняется неведомой силе, всегда надеясь на благополучие. Однако у судьбы и человека разные планы.
Арестантский поезд уносил Михаила Александровича из зоны строгого режима, где он уже вполне адаптировался, в тюрьму общего режима, где всё надо было начинать сначала.
Колёса поезда стучали монотонно, погружая заключённых в сон. Но полковник не мог уснуть. Он в десятый, а может быть, и в сотый раз повторял про себя выученное наизусть последнее письмо дочери. Со стуком колёс в голове пульсировала одна и та же мысль: «Почему всё так произошло? Почему главные подозрения дочери пали на её собственного мужа? Неужели, она права? Но если она права, и если предположить, что дуэль была кем-то подстроена, то…» Нет, он даже в мыслях не мог допустить, что тогда. Потому что, если это допустить, то он становился убийцей ни в чём не повинного человека, своего друга. «Нет, она что-то напутала, не разобралась. Но, если напутала, то почему так всё получилось? Ведь погибли все». Но, чем больше думал полковник, тем больше вопросов возникало.
Наконец поезд прервал лихорадочный бег его мыслей. Вагон остановился, и заключённых стали выводить.
После медосмотра и душа арестантов поодиночке вызывали в отдельную комнату, где им выдавали бельё и отправляли по камерам. Войдя в комнату, Михаил Александрович увидел прапорщика, который сидел за столом и что-то записывал в журнал. Увидев вошедшего, прапорщик расплылся в издевательской улыбке и даже привстал со стула.
– Батюшки, кто к нам пожаловал! Неужели, сам господин полковник?
Прапорщик с любопытством разглядывал вошедшего.
– Здоровье своё поправить приехали? Ну что ж, дело нужное. И место хорошее выбрали. Чем у нас не санаторий?
Михаил Александрович ничего не отвечал.
– Что же вы такие неразговорчивые? Мы же к вам со всей душой. Ждали вас. Сюрприз приготовили.
При этом прапорщик указал на валявшее в углу бельё.
– Извольте отдохнуть с дорожки. Сейчас вас и в опочеваленку проводят.
Заключённый взял бельё и вышел за сержантом, который уже ждал у дверей.
Михаил Александрович уже достаточно хорошо знал тюремные порядки, поэтому, войдя в камеру, он сразу спросил:
