Елена Крюкова - Царские врата
– И даже взрывчатку!
– Я не отравлю вас… Не взорву! Я – вас… всех – люблю…
– Правда?
Под Алениными руками, ладонями, под локтями – эти головенки теплые, светлые и темные, эти лица – в веснушках и смуглые, скуластые и испито-бледные, сразу видно, какие богатые, а какие бедные, эти бесконечно шевелящиеся, танцующие в воздухе ручки, плечики, гусиные, утиные, цыплячьи шейки. Жизнь маленькая, теплая, крохотная, трепещущая: крылья бабочки. Ах, бабочка-то мертва, уже под стеклом в песочнице: в секрете. А вот другая летит. Над песочницей. Над песком. Над временем. Живая.
– Тетя, поймай нам бабочку!
– Не смогу… Пусть летает – свободная…
Улыбалась. Обнимала их. Обнимали ее. Ее колени. Ее ноги. Хватались за юбку. Теребили. Смеялись беззубыми ртами, розовые десны показывая.
– Я люблю вас, – говорила Алена всем, а брала на руки только одного.
Рыжего, того, грубияна. Рыжий гудел ей в ухо:
– Тетя, а у тебя детки есть?
– Есть, – кивала Алена. – Вы все мои.
– Не твои! – кричал рыжий и бился, как рыба, у нее в руках. – У нас свои мамки! Уди ассюда! Пусти! Уди!
– У меня сына в тюрьму посадили, – беззвучно сказала Алена, и губы ее дрожали.
Солнце насквозь просвечивало грязный песок в кривой, корявой песочнице.
Алена присела на корточки, опустила рыжего пацана в песочницу.
Перед ней встала тьма. Втянула ее в себя.
И она не слышала, как визжали живые дети, как свистел мертвый ветер и пересыпал мертвый песок, как кричал женский высокий голос:
– «Скорая», «Скорая», скорей! Женщина сознание потеряла! Упала на улице! Да, здесь лежит, записывайте адрес, быстрей!
ПАЛАТАУже не вставала.
В палату вошла маленькая толстенькая санитарка Лиза из Толоконцева. Лиза была еще не старуха, но как старуха: шепелявила, охала, с трудом передвигалась на ножках-кеглях. Лиза, самая добрая нянечка в больнице. Остальные грубили, ворчали, шепотом матерились.
Лиза держала в руках судно.
– Ну как, сделаем дело-то?
Алена медленно повернула голову. Тускло поглядела на санитарку.
– Спасибо. Не хочу.
– Да врать-то, – беззлобно сказала Лиза. – Давай аккуратненько.
Алена лежала безучастно. Лиза подоткнула под нее одеяло.
– Ишь, капризная. Не хочу! А если не хочу, укол вкачу!
Лиза вышла, переваливаясь с боку на бок, как утка, шаркая тапочками.
Алена проводила ее глазами. «Старая, а ходит как беременная, впереди живот несет», – тоскливо подумала она про Лизу.
Соседки по палате молчали, спали. Одной, Лидии Викторовне, недавно исполнилось восемьдесят семь, к ней приходили сын с женой, принесли пирогов и банку домашнего яблочного сока. Она спала, закинув лицо, раскатисто храпела. Другая, Мария, даже в постели лежавшая в черном, как апостольник, платочке, все время молилась. Она молилась бесконечно, и днем и ночью: Алена проснется, а Мария сидит на кровати и шепчет, молится. Когда не молилась – она ела, спала и принимала назначенные врачом процедуры. Мария была ходячая, а Лидия Викторовна и Алена – лежачие. Поэтому они просили Марию: принеси то, помоги это. Мария любую просьбу послушно выполняла.
Спала Мария неслышно, как мышка. Всегда вверх лицом.
«Лежит как в гробу». Алена горько посмотрела на бледное, в морщинах, лицо Марии, на сложенные на груди руки.
Лидия храпела недуром. Мария лежала тихо. Сердце билось все реже. Голова кружилась, в ушах шумело. Потом раздался легкий звон. Звон перешел в тяжелый, неистовый. Голова Алены раскалывалась от звонкого ужаса.
Алена не видела: Мария проснулась и сидит на кровати, смотрит во все глаза на Алену. Не сводя с Алены глаз, продевает руки в рукава халата. Туже затягивает на лбу черный платок. Семенит к двери. Выбегает в коридор. Кричит тонко, истошно:
– Доктор! Сестра!
Тяжелая серая тьма закатывала в себя, как в ковер.
…стояла медсестра Ира, круглолицая и пухлогубая, наклеивала пластырь на иглу, торчащую у Алены в руке.
«Оживили».
– Рукой не шевелите, не дергайте. Система на два-три часа. Уж потерпите.
– Потерплю.
Лидия издала длинный, тягучий стон. Потом все стало тихо. Звонко и пусто.
Мария перестала молиться. Послушала тишину. Подошла к Лидии. Пощупала ей лоб. Потрогала запястье.
Алена слышала голоса, шаги. Смутная суета облаком поднялась вокруг нее.
– Звоните сыну. Кто-нибудь знает телефон сына?
– Душу усопшей рабы Твоея…
«Это я умерла? Надо мной читают?»
– Смените капельницу. Осторожно, Ира.
– Ну что вы, Полина Валерьевна, вот и все.
– Ставьте кавинтон. Хотя, может, это бесполезно.
– Хорошо, Полина Валерьевна.
Шарк-шарк – Лиза. Тук-тук – каблуки врача. Пух-пух – беззвучный, легкий шаг медсестры. Три женщины у ее постели. Она лежит с закрытыми глазами, а три женщины смотрят на нее.
АЛЕНА И СЛЕПАЯТонким скрипом пропела дверь. В палату кто-то вошел.
Шаги приблизились к Алениной койке. Раздался странный звук. Пошлепывали по стене. Алена скосила глаза. Шарит руками, щупает никелированные спинки коек старуха. Голова обвязана цветным шерстяным платком. Жилы на руках вздулись. На безымянном пальце – рубиновое старинное кольцо. Вставные, белые и золотые, зубы светятся в темноте палаты из-под высохших губ.
Старуха медленно, шаг за шагом, водя руками в воздухе, приближалась, и Алена поняла: старуха – слепая.
– Кого ищете?
– Тебя, – радостно ответила слепая старуха.
Нашарила спинку Алениной койки, ощупала рукой железный край. Аккуратно отвернула простыню, чтобы сесть не на белье – на матрац.
– Нашла тебя.
На губах дергалась улыбка.
«Безумие. Кто она?»
– Мне трудно говорить.
– По голосу тебя узнала!
Слепая протянула к ней руки. Засмеялась.
– Уйди! – бессильно крикнула старухе Алена.
А старуха смеялась. Она смеялась радостно, довольно, и все искусственные зубы, как у лошади, торчали наружу.
– Тебе спасибо!
Кружилась карусель времен.
– За что?
– За то, что не убила! Нас – не расстреляла! За крестик спасибо. Я узнала тебя! Ах-а-а-а-а…
Слепая мелко дрожала, неслышно смеялась. Из затянутых бельмами глаз текли мелкие, слезы, светились в темноте.
«Чечня. Вагон. Мужик умирает. Помню. Ну да, это его жена».
– Дети выучились… У всех семьи свои… У меня – внуки… Спасибо тебе: пощадила!
– Перестань. Хватит причитать. Тебя спасла, а других убивала.
Старуха поправила на голове лихо накрученный тюрбан. Золотые зубы тускло горели во рту. Алена медленно отвернула лицо к стене. «Ты снишься мне. Надо послушно глядеть все сны, не просыпаться».
– А у тебя родня кто есть?
– Сын.
Слепая старуха, кряхтя, поднялась с ее койки.
– Возьми ему!
Усилие поднятой руки. Протянутой ладони.
– Дай.
Слепая положила в ладонь Алены медную птичью лапку креста.
Мария на койке в углу, у окна, бессонно, беззвучно бормотала древние забытые слова.
ПОСЛЕДНЯЯ ЛИТУРГИЯ.ВИДЕНИЕ АЛЕНЫСтоял перед ней весь в крови. Израненный.
– Отделали же они Тебя, – сказала Алена тихо. – Я послужу последнюю службу вместе с Тобой. Хочешь?
И Он сказал ей:
– Хочу. Я к грешникам пришел…
– Я к Тебе пришла, чтобы любить Тебя, – перебила она Его.
Шагнула к Нему:
– Обопрись на плечо мое. Ты весь пулями прошит, гляди… – Она прикоснулась к окровавленным рукам, к животу. – Раны здесь… здесь… и здесь. Они стреляли в Тебя!
– Тело – это ничто, – сказал Он, радостно глядя на Алену. – Тело живо лишь духом одним.
Подался вперед, чуть не упал – и уцепился за ее плечо, привалился всем кровоточащим торсом, впалым животом к ее боку. И она приняла на себя всю тяжесть Его.
– Пойдем, – сказала тихо, нежно. – Пойдем, начнем последнюю службу нашу. С чего начнем?
– Будем петь вместе. – Он поднял залитую кровью голову, поглядел на нее. Рядом со щекой Алены горела пожаром его грязная, в пятнах крови, в терниях щетины щека. – Я начну. А ты подпевай.
Вдохнул воздух. Запел хрипло, чуть слышно:
– За людей… за всех людей!.. Погрязших в безумстве, утонувших во лжи… Молимся, и любовью сердца свяжи…
– И любовью сердца свяжи… – пела Алена.
Взяла Его руку, тяжелую, как рельс, и положила себе за шею, на плечо.
И так Он весь висел на ней – тяжелый, высокий, мокрый от крови, с торчащими локтями и ребрами, нагой, лишь с вымокшей в крови грязной повязкой на узких бедрах.
– Больше не надо, не надо больше убивать, иди и всем скажи… Пусть выбросят в пропасть пушки, ружья, пули, ножи…
– Пули, ножи… – пела Алена.
Ее лицо надвое рассекала последняя улыбка.
– Давай встанем на колени, – шепнул Он ей. – Так будет лучше. Так и тебе будет легче. Что ты Меня держишь, ты же устала уже.
– Я не устала. Но давай как Ты хочешь.
Они оба – она изо всех сил поддерживала Его, и ладони ее стали липкими от крови Его – медленно опустились на колени. Алена обняла Его, обхватила его грудь. Прижалась головой к Его шее, и Он улыбнулся.
