Вадим Месяц - Стриптиз на 115-й дороге (сборник)
– Дураки, – сказал Витя, – смоет их мост, когда откроют плотину.
На берегу прогуливались студентки с обнаженной грудью. Профессор американского университета отжимал перед ними плавки, тряся мудями.
Витя посигналил ему и погнал машину к Абраму Степановичу Унтилову, на Строительную улицу. Как оказалось, он тоже ничего не знал. Теми годами ведала его жена, но она померла и унесла тайну с собой в могилу. А Абрам Степанович в это время работал на мясокомбинате.
– Вон идет человек, бывший мент. Он может что-то знать по долгу своей бывшей службы.
Бывший мент сейчас был занят. Он шел к своему сыну, вахтеру хлебного завода, за хлебом. Пообещал вернуться.
Мы остались с Витей на улице, и он то и дело обращался буквально к каждому проходящему мимо – видимо, чтобы показать, как хорошо знает всех в городе:
– Как дела? Дадите поносить шляпу? Девушка, это у вас засос на шее?
Мент вернулся с авоськой хлеба и спросил, не евреи ли мы.
– Они итальянцы, – загоготал Витя. – Уно моменто. Разве не видишь?
– Как хорошо вы говорите по-русски, – согласился мент. – Ваша родственница отвечала за культурно-просветительскую работу в горсовете?
– Да, она была культурным человеком, – призналась Танька. – После госпиталя работала в администрации.
Мент встал и неожиданно заломил Вите руку:
– А вот ты, сука, арестован, – сухо сказал он.
Витя вывернулся и саданул его в живот так, что старик загнулся и начал задыхаться.
– Кто ты такой? – спросил его Витя.
Мы поехали в другой конец города, к почте, где жил бывший партиец Немытов. У бывшего партийца был небольшой каменный дом, в один этаж, настолько небольшой, что его трудно было отличить от деревянного. В этом деревянно-каменном доме товарищ Немытов лежал в парализованном виде, не мог ни петь, ни плясать, ни говорить. Его не парализованная дочь посоветовала пойти к помощнику отца, Михаилу Яковлевичу Савчуку, что живет возле кладбища.
Когда мы вышли от Немытова, ветеран войны попросил у меня закурить и забрал всю пачку.
– У нас все равно ничего не продают, – сказал он.
– А мне пятьдесят рублей на водку, – сказал Витя. – Я пострадал от жены.
Савчук жил на улице Победы. Бабку Татьяны знал, работал с ней вместе и отзывался о ее профессиональных качествах очень лестно.
– Где-то направо или налево от церкви, – сказал он. – Вы попросите Богородицу, она вам покажет.
В Верхотурье на все вопросы отвечала Богородица Дева Мария. Мне, как итальянцу, это было приятно.
Вдруг нас всех догнала какая-то бодрая дама, перепрыгивавшая через канавы, которая назвалась Антониной Ивановной Лариной. Она закричала:
– Которая из вас Цыганова? Пойдем, я покажу, где ты родилась.
Это был большой, крепкий северный дом, похожий своей плотной деревянной обшивкой на корабль. Высокий забор отделял огород от всего мира, а дверь была прорезана в этом заборе, будто маленький вход в большую крепость. Ларина сходила переговорить с теперешними владельцами, потом позвала нас внутрь.
Мы увидели высокую печь, чужие фотографии, цветы и железную кровать. Хозяин, большой и бывалый моряк, вошел в комнату и пошутил:
– Думал, придет девка, а она с мужем. Почему, собственно, без бутылки?
– Не успел, – сказал я, пока Танька стояла у китайской ширмы и плакала.
Я сходил с хозяйкой в огород и купил у нее много цветов за десять рублей.
– Ой, зачем так много! – сказала женщина, кладя деньги в передник.
Выходя со двора, я посмотрел на вывеску на углу дома, чтобы запомнить адрес: угол Комсомольской и Советской – куда проще.
Мы вернулись на кладбище, и я тут же нашел могилу Елизаветы Васильевны Цыгановой. Не знаю, как это получилось. Для этого нужно хотеть этого и не хотеть одновременно.
Я шел с большим помидором в руке, ел его, как яблоко, помидорная жижа текла по моему подбородку. Остановился у потускневшего деревянного креста, затерянного в зарослях полыни, раздвинул траву.
– Танюха, с тебя ящик водки! – засмеялся Витя, начиная обрывать заросли у могилы. – Хорошо, что у нее крест. А то эти обелиски сужаются книзу, будто осиновый кол. Знаете, что это значит?
Мы положили цветы и помидоры около креста. Я дал Вите денег, чтоб он привел могилу в порядок.
Около монастыря охранники устроили по нам пальбу и прострелили Вите передние шины. В присутствии иностранцев ездить по городу пьяным было запрещено. Витя мог задавить какого-нибудь француза или англичанина. Его вытащили из кабины, уронили на песок и начали мудохать по лицу и почкам дерьмовыми казенными берцами.
– Убери иностранцев! – закричал один из охранников. – Запиши в протокол, что он взял их в заложники.
– Get out, motherfucker, – сказал я подошедшему чоповцу, прорвался к мордобою и попытался остановить драку, понимая, что иностранца они не тронут.
Мужики мгновенно присмирели и отошли от Вити.
Танька подошла к нам:
– Тэ курэл тут джюкло! – закричала она неистово. – Райэн акхарава! На йав дылыно! Женщин у вас не будет! Денег не будет!
Мы поймали машину, и два парня отвезли нас к железной дороге. Быть иностранцами больше не было сил. Ребята не верили, что мы русские, а Татьяна – их земляк, и не взяли с нас ни копейки денег.
Как-то зимой на Бактине, в Томске, я искал могилу своего деда. Снега было по пояс. Я был сильно навеселе. Ходил часа два – и не нашел…
Лилит
Присматриваясь к ее образу жизни, я думал купить новую машину или хотя бы парадный костюм. Барышня была мне не по зубам: слишком шикарна. Мы никогда с ней не виделись, но переписывались уже года два. Судя по фоткам, она была удивительно хороша собой, холеная, богатая. Ей шли французские шляпки, черные перчатки и чулки. Муж катал ее по Европе два раза в год, потом вез на теплоходе в Америку. Из-за приступов клаустрофобии на самолетах Лилит не летала. Согласно семейной легенде, это произошло после поспешной эвакуации армян из Баку в девяностые годы. Она в это объяснение не очень-то верила, и о резне старалась не вспоминать. Боялась пользоваться лифтом, метро, самолетом. Женщин трудной судьбы от Версаче в моей жизни было мало. Я опасался, что мне с ней будет скучно.
Я только что вернулся из Еревана в Москву в жуткой простуде и кашле. В те времена я страдал неизлечимой, как мне сказали, болезнью легких. Залег на даче. Съездил с другом в военный госпиталь, где мне выписали горсть медикаментов. Большую часть времени проводил в постели: с интересом смотрел отечественный сериал про «лесных братьев». Сочувствовал и властям, и повстанцам.
И тут в вайбере появилась Лилит. Последний раз она писала давно. Обычно это были провокационные разговоры на щекотливые темы, сексуальные откровения… Сейчас спросила напрямую: «Ты в Штатах? Забери меня из Чикаго».
Я объяснил ситуацию. Она выразила сожаление. Написала: «Тогда я приеду к тебе».
Она застукала мужа со своей подругой, такой же красивой, как она сама. Люди считали их близняшками. Внимательно следила за перепиской супруга, но свою осведомленность благоразумно скрывала. Муж уже успел купить любовнице дом в Лас-Вегасе и вообще распушил перья.
В порыве Лилит приехать ко мне чувствовалась жажда отмщения, но я не исключал, что и я ей интересен.
Варианты встречи были и раньше. В одном из своих кругосветных вояжей по родственникам она останавливалась на несколько дней в Нью-Йорке. Ее познакомили с Джулией Робертс, и Лилит тут же прислала мне их совместную карточку. Я сидел на своей заимке в Пенсильвании, в двух часах езды. Наслаждался теплой поздней осенью, одиночеством, скудной рыбалкой. От безделья рванул было к границе Нью-Джерси, но у Страусдберга неожиданно остановился. Незнакомая, по существу, дама… С мужем… Куда я с ней денусь? Потащу в гостиницу у туннеля Холланда?
В Чикаго она снимала на мобильник свои походы по бутикам, отсылала мне видео по вайберу и вотсапу. Прислала задорный кадр из женского туалета в «Мэйсисе», снятый через зеркало. Ничего лишнего: очень эффектная смычка грудей в декольте. Потом начались фотосессии с теплохода. Фотки баров, гламурных дев, бархатных занавесок. Один раз Лилит надралась и отписала, что с этого момента больше не дает мужу: бережет себя для меня. Я не поверил, но приятно удивился. Она беспокоилась о моем здоровье, обещала заботу. По приезде собиралась тут же навестить.
Через неделю меня запаковали в больницу: таблетки в моем случае что мертвому припарки. Дома все было мрачно. Я еще не очень понимал, что к чему, но предчувствовал скорый развод. Супруга в больнице не появлялась. Не звонила, демонстративно игнорировала. Один раз ее заставил приехать сын, заявив, что папа теперь никогда не вернется, но это было давно. К одиночеству я привык. Не ощущал его. Считал, что так надо.
Лилит появилась в больнице на Литовском бульваре в первый же день моей госпитализации. По причине своей фобии ехать в метро не осмелилась и часа четыре передвигалась в пробках по МКАДу. Я до последнего момента считал происходящее розыгрышем. Читал книжку, барышню не ждал. Ее появлению был рад ужасно. Blind date, романтика.
