Вадим Месяц - Стриптиз на 115-й дороге (сборник)
В театр я ее водил. Это правда. После ночи в детском саду мы некоторое время встречались. На спектакль она пришла в длинном черном платье. Душистом и шуршащем. Во время действия нежно взяла меня за руку, положила голову на плечо. У меня что-то переклинило, и я безжалостно удрал от нее в антракте. Вскоре она вышла замуж и уехала в Питер.
– Да подожди ты! – снова закричал Панкрат. – Что я буду тут делать? – Глаза его были полны отчаяния.
Вскоре Панкрата посадили за изнасилование. Нюансов происшествия я не знал. Подумал, что мой дружок слишком увлекался теориями о порочной женской природе. Друзья говорили, что Женьку подставили бывшие компаньоны, а девушек заставили лжесвидетельствовать. Штерн, узнав, что Панкрат отправился в места не столь отдаленные, сказал, что теперь у него появляется хороший шанс воплотить в жизнь все свои гомоэротические фантазии. Я с содроганием вспоминал его историю с мокрой крысой.
Как-то я встретил его мать на трамвайной остановке. Она стояла в строгом бежевом пальто и вязаной шапке и как-то испуганно оглядывалась. Увидела меня, и лицо ее осветилось.
– О, Дима, пойдем в кино! Не смейся. Билет пропадает.
Нина Сергеевна была красивой женщиной, с кавказскими чертами лица. Она всегда казалась мне железной леди. Волевой, но с чувством юмора. Мне было немного неловко, но отказать я не мог. Кинотеатр Горького был в двух шагах, давали новый советский фильм «Верю в радугу».
– Посмотрим что-нибудь положительное. Ты веришь в радугу? – спросила Нина Сергеевна и хохотнула.
С первых кадров фильма я понял, что попал. Фильм был посвящен Валентине Толкуновой. Решил расслабиться и получать наслаждение. Толкунова ходила среди старинных картин и скульптур амуров и пела, что хочет замуж. На пляже танцевал балет, воплощая ее мечты. Певица гуляла по лесам, сидела на красивой резной мебели, появлялась в монастырях. В середине фильма, где Валентина Васильевна ехала на моторной лодке и пела «В лесу, говорят, в саду, говорят, растет, говорят, сосенка», Нина Сергеевна встала, громко сказала: «Какая блядь!» и, громко цокая каблучками, вышла из зала.
Экстрасенс
Когда-то я умел находить могилы чужих родственников. Если со мной на кладбище находился человек, потерявший захоронение дедушки или тетки, я необъяснимым образом мог ему помочь. В экстрасенсов, шаманов и вампиров я не верю. Я бы не верил и в бога, если бы он постоянно не подтверждал своего активного присутствия. Свою способность я объясняю тем, что детство провел в доме, стоящем на костях. Студенческий городок, где находилась наша пятиэтажка, поставили на снесенном кладбище. Кое-что убрали, кое-что оставили. Рабочие, копавшие траншеи для водопровода, часто натыкались на вереницы полуразвалившихся гробов. Стали ставить новую ограду вокруг детского сада – раскопали на радость детям штук двадцать могил. В раннем школьном возрасте я приторговывал черепами. Детский – три рубля. Взрослый – пять.
От близкого соседства с умершими я стал что-то чувствовать. Со временем эта интуиция ослабла, но тридцать лет назад я был еще неплохим «искателем».
В Верхотурье мы поехали с одной женщиной, которую я тогда любил. Она родилась в этом древнем северном городе и хотела посмотреть на дом, где это произошло. Главной ее целью было отыскать могилу бабушки. Помнила она бабку плохо, но была уверена: если найдет могилу – тут же вспомнит.
Моя подруга была цыганкой и кое в чем знала толк. Могла навести порчу, приворожить мужика, предсказать будущее. Но на кладбища ее способности не распространялись.
В Верхотурье мы приехали ранним утром. В Екатеринбурге уже была зима, а здесь она еще не наступила. Стояла яркая, бражная, полуоблетевшая осень: может быть, она укрепилась здесь навсегда. На огромном пыльном пустыре возвышался бронзовый монумент солдату-освободителю с маленькой девочкой на руках. У подножия располагалась облупившаяся цементная чаша, служившая некогда то ли вечным огнем, то ли фонтаном.
Кондукторша сама сказала, где выйти, хотя мы и не говорили, куда едем. Вокруг во множестве переулков и улиц царил деревянный рай. Единственное каменное строение выросло прямо перед нами, обнесенное старой, выбеленной несколько веков назад стеной, за которой стояло несколько церквей с разломанными куполами. Над стеной на металлических столбиках, застыв в эпилептических судорогах, висели обрывки колючей проволоки.
У ворот на деревянной лавке развалились несколько охранников в штатском с демонстративно прикрепленными на пояс пистолетами. Оглядев нас, один из охранников – видимо, начальник – кивнул головою, разрешая войти во двор.
В городе проходил международный конгресс по географии малых городов. Недавно начались горбачевские реформы, и некоторые места открыли для посещения иностранцами. Присутствовали представители двадцати семи государств. Они проживали на территории полуразрушенного монастыря.
Мы присоединились к шведскому столу, накрытому посередине двора. Вокруг шумели толпы странных международных специалистов. Народ угощался пивом и шашлыком.
– Sprechen Sie Deutsch? – застенчиво спросил татуированный парень, сидевший на фанерном ящике напротив охранников, когда я вышел за ворота.
Я с интересом посмотрел на него. Хлопец был иссохшим, как мумия, прокопченным, но жизненная энергия била через край. Я сходил в монастырь и вынес две бутылки пива. Парень сказал, что его зовут Витей.
Кладбище находилось сразу за монастырем. Мы долго рыскали среди советских памятников и старорежимных крестов, разгребая полынь и сорные травы. Могилы найти не смогли. Я не расстраивался. Если мне несколько раз везло в таких случаях, то это не значит, что повезет опять. Тем не менее я сказал:
– Таня, тут этой могилы нет. Чувствую сердцем.
Она лукаво посмотрела на меня. Посередине кладбища стояла часовенка с железной дверью. К нам вышла бабка в черной одежде и велела ходить меж крестов и просить помощи у Девы Богородицы. Та обязательно постучит в сердце в нужном месте. Мы долго бродили по кладбищу в ожидании сигнала. Потом решили искать церковно-приходскую книгу. Нужно было пойти в пожарку и найти женщину Любу, которая работала начальником пожарной охраны и смотрителем кладбища – по совместительству.
– Как хорошо вы говорите по-русски, – сказала Люба. – Но я работаю смотрительницей кладбища всего второй день. Сейчас позвоню в контору коммунальных предприятий.
Она сходила в контору и вернулась через несколько секунд.
– Вам следует сходить к Унтилову Абраму Степановичу, улица Строителей, четырнадцать, – сказала Люба. – Он долго работал смотрителем кладбища, а до этого смотрителем кладбища работала его жена. Абрам Степанович хранит многие из нужных вам книг. Он пьяница и скоро умрет, но иностранцу поможет с удовольствием.
Если дом твоего детства стоит на кладбище, то к жизни и смерти относишься спокойнее. Осквернять могилы кощунственно, но опыт понимания передается. Это вовсе не обязательно циничный опыт. Ты просто наблюдаешь круговращение костей в природе и ждешь, когда и твои кости включатся в этот незатейливый процесс.
Звуки стрельбы огласили провинциальную тишь. В огородах забрехали собаки, птицы слетели с разлапистых крон. В воздухе повисло напряженное затишье, как перед криком. Мы с Танькой рванули в сторону автобусной остановки, но добежать не успели. К пожарке на 130-м «зилке» подкатил Витя, с которым час назад я пил пиво.
– Иностранцы, давайте ко мне! – заорал он.
– Отвези их к Унтилову, – перекрикивая рокот мотора, заголосила Люба. – У него лежат все наши похоронные книги.
Мы забрались в кабину грузовика, пахнущую старым дерматином и куревом. Таньку посадили посередине.
– Вы немцы или французы? – спросил Витя благожелательно. – Так хорошо говорите по-русски… Хорошо учились в школе?
– Итальянцы. Уно моменто.
Витя резко двинулся с места и покатил по улице в клубах пыли. Он часто поглядывал в зеркало заднего вида и заметно нервничал.
– А я вчера сфотографировался с негром, переодетым в женщину, – сказал он. – Жена надавала пиздюлей. Если б знала бы, что я сфоткался с мужиком, не ругалась бы.
Мы улыбнулись.
– Кто стрелял-то? – осторожно спросила Танька.
– Менты, – развел руками Витя. – Кто еще. Решили, что я пьяный. Весь город подмели, бля. Теперь охраняют порядок. Вам не надо к Унтилову. Про вашу могилу может знать бабка, которая живет около реки. Она тоже во время войны работала в госпитале.
Витя остановился у бабки и купил у нее браги на малине. Старуха ничего не помнила, а только называла множество неинтересных покойных однофамильцев. Внизу красиво изгибалась река между лесных холмов. Наши коллеги, иностранцы, строили для забавы через эту реку мост.
– Дураки, – сказал Витя, – смоет их мост, когда откроют плотину.
На берегу прогуливались студентки с обнаженной грудью. Профессор американского университета отжимал перед ними плавки, тряся мудями.
