Виктор Пелевин - Любовь к трем цукербринам
Дело в том, что с такой миссией не мог справиться вообще никто. С ней могла справиться только сама система.
Кеша теперь будет не совсем Кеша.
Вернее, совсем не он. От него потребуется базовое присутствие, повторяющийся личный росчерк души, так называемый отпечаток эмогенома. Шэрить будут не его случайные мысли и чувства, а специально подготовленный первоклассный контент – такой, который совершенно точно принесет другим пользу. И все остальные иконы человечества, стоящие на фейстопе, работают именно так, это Кеша уже знал. От него не потребуется никаких усилий – только, так сказать, капля ДНА в информационном коктейле, который с сегодняшнего дня станут смешивать лучшие профессионалы мира.
А взамен… Взамен он получит все. Все, о чем он мечтал – и даже то, о чем не смел мечтать. И счастье начнется прямо сейчас.
Эскалатор остановился.
Кеша стоял на дне черной блестящей трубы – на самой первой ступеньке уходящей в бесконечную высь лестницы, только что вернувшей его с небес на землю. Он повернулся, сделал шаг, другой – и оказался на фейстопе. А потом кто-то дернул его за руку, и фейстоп опять пропал.
Он увидел перед собой море и пустой утренний пляж. Солнце играло в мелкой ряби волн, а сам он стоял в тени навеса из пальмовых листьев. Он совсем не удивился, увидев рядом с собой сестричку в коротком белом платье – и это платье уже не было его выдумкой. Она выбрала его сама.
Сестричка шагнула к нему и заняла всю центральную часть его поля зрения. Кеша подумал, что она собирается сделать какое-то новое объявление или открыть еще какую-нибудь тайную икону. Но она шагнула к нему еще ближе, прямо в его персональное пространство, куда не имела доступа ни одна икона фейстопа.
Кроме…
Кроме социального партнера.
Кеша недоверчиво поднял глаза.
– Итс окей, – сказала сестричка и улыбнулась. – Мне уже восемнадцать. Я просто молодо выгляжу – хорошие гены. Я немного шутила с тобой раньше, извини… Мы, женщины, все чуть-чуть язвы. Не потому, что мы злые. Мы слабые.
Кеша испытал невозможное, невероятное облегчение – словно ему ампутировали наконец уродливый горб. Все грязные и грешные аппендиксы его души, которые он так умело наловчился прятать от лучей чужого интереса, вдруг исчезли. Он мог теперь поворачиваться в ярчайшем свете всеобщего внимания как угодно, ничего не боясь. Ему не надо было ничего скрывать. И ничего не надо было скрывать и раньше – никогда. Мешок с черным и позорным мусором лопнул, и выяснилось, что это был просто воздушный шарик. Недоразумение кончилось – и как! Обвинение не было с него снято. Обвинения, оказывается, никогда не существовало.
– Это было жестоко, – сказал Кеша. – Очень.
– Наверно, – слабо улыбнулась сестричка. – Наверно, немного жестоко. Но теперь ты можешь отомстить…
Она сделала неуловимое движение, и платье упало с ее плеч. Кеша без всяких усилий увидел все то, что прежде с такой мукой рисовало его воображение. Реальность была невозможно соблазнительней. И бесконечно бесстыдней.
Сестричка виновато улыбнулась, вынула руку из-за спины и протянула Кеше черную кожаную плеть.
– У меня все очень быстро заживает, – сказала она. – Real fast. Накажи меня. Накажи, милый, изо всех сил. Мне станет больно, и ты меня простишь. Нам будет легче.
Она шагнула еще ближе к нему, и Кеша почувствовал слабое тепло ее тела. Он сглотнул слюну и посмотрел куда-то в синеву над ее черным пробором – и ему показалось, что оттуда еле заметно мигнули три всевидящих луча. Цукербрины все знали. Скрывать было нечего. Все это не его выбор. Он лишь исполняемый оператор жизни и судьбы. Просто завиток кода.
Исполняемый оператор
Сестричка была права – у нее действительно заживало быстро. Прошел всего час, а следы плети на ее спине и плечах уже пропали. Остались только легкие розовые тени, бледневшие и растворявшиеся постепенно – словно чтобы не оскорбить испепеленный Кешин мозг недостоверностью.
Сестричка могла надеть свое платье, не боясь испачкать его кровью, но по-прежнему лежала рядом с Кешей голой, болтая ногами. Видимо, дразнила. Но Кеша не злился – пережив божественное, он стал мудрее и как бы ближе к змию. Он понимал теперь: а что, собственно, еще может делать женщина? Только дразнить, соблазнять и тревожить. Женщина все делает правильно, все и всегда – просто мы, мужчины, слишком быстро устаем… Такая уж у нас физиология.
Слезы на лице сестрички уже высохли, и на него вернулась улыбка. Кеша чувствовал, что простил ее почти наполовину. Ну или на одну треть. Еще несколько искупительных процедур, и он простит ее совсем. Но к этому времени она наверняка успеет провиниться в чем-нибудь еще… Словом, в жизни всегда будет много света и солнца.
На пляже было утро – и никого, никого вокруг. Только солнце, тень, теплый песок, ветерок и плеск воды. Серьезная разница с семейной спальней, выходящей окнами на фейстоп.
Можно было думать о чем угодно, не опасаясь контекстной рекламы, потому что ничего больше не вдували ему в голову… Или теперь ему просто положен поток сознания без контекстных клипов, вдуваемый в голову тем же способом?
Да хоть бы и так. Даже если Караев прав и эти пустые и медленные, полные дрожащей солнечной неги мысли не рождаются сами в голове, а поступают в нее по проводам, КАКАЯ РАЗНИЦА?
Какая мне разница, думал Кеша, в чем природа этой длящейся во мне зыби, этой нежнейшей мозговой щекотки? Главное, чтобы она была сладка, главное, чтобы она не кончалась никогда – даже если ее просто вливают в меня, как зиро-колу в виртуальную бутыль без дна. Лишь бы только вливали и вливали, вливали и вливали – и не останавливались никогда. А за это я сделаю все, чего захочет мир, сделаю бестрепетно и беззаветно. Потому что выбора у меня нет. Его нет ни у кого. И никогда не было. Море, солнце и девочка рядом – их надо заслужить. Ха-ха… Как там было у Ксю Бабы – «в мире нет правды и неправды, есть только поток переживаний, который кончается ничем…» И раз все устроено именно так, лучше, чтобы этот поток был приятным. Когда он кончится, разницы не будет. Но пока он длится, разница есть. И еще какая…
Кеша положил руку сестричке на бедро.
Она покосилась на его ладонь и шлепнула по ней пальцами. Кеша на всякий случай убрал руку. Все-таки он по привычке ее боялся. А привычка – вторая натура.
– О делах, – сказала сестричка. – Сегодня ночью у тебя первый медиа-выход. Он очень важный. Мы все подготовим за тебя, но само твое присутствие необходимо для правдоподобия. Ты не должен выглядеть слишком уж безупречно. Некоторая легкая непредсказуемость, взволнованность и косномыслие даже приветствуются. Ты должен быть живым. Ошибиться серьезно ты не сможешь все равно – тебя поправят.
– Что мне надо делать? – спросил Кеша, опять кладя ладонь сестричке на бедро, в этот раз уже с более серьезными видами.
Сестричка, однако, шлепнула его по пальцам снова, злее и крепче. Кеше даже показалось, будто к прикосновению ее пальцев добавился легкий удар тока.
– Сперва тебе нужно два часа сна, чтобы ты отдохнул и расслабился. Потом тебя подключат к мировой инфосети. Ты будешь присутствовать при открытии памятника.
– Кому? – спросил Кеша.
– Себе, – улыбнулась сестричка. – Самому себе, Ке.
– Памятник мне?
– Тебе, – сказал сестричка, – и твоему подвигу.
Она подняла руку и несколько раз провела в воздухе указательным пальцем, словно рисуя что-то на запотевшем стекле. Никакого стекла между ней и Кешей не было – но там сразу же появилось трехмерное изображение площади Несогласия с большой высоты.
Кеше показалось, что эта площадь – очень сильно увеличенный элемент эластичной мембраны в базовом боксе, одна шестигранная сота под сильным увеличением, и если начать подниматься над площадью выше, появятся такие же площади рядом, а через какое-то время станет видна огромная космическая трэкпэд-мембрана…
– Которая соединяет социальных партнеров по имени Земля и Небо, – договорил вдруг у него в голове хорошо поставленный голос.
Его собственный.
Подсказку включили, подумал Кеша с удивившей его самого обыденностью. Он уже знал, что такое приложение есть у всех звезд, работающих с большими массами спящих. Его только удивило слово «соединяет». Сам бы он сказал «разъединяет». Но именно для этого и нужна была подсказка – удержать от ошибок недостаточно зрелый ум, состав которого шэрится на большую человеческую массу.
Сестричка провела по воздуху пальцем, и земля понеслась навстречу. Площадь Несогласия приблизилась настолько, что стало различимо хрустальное ведерко на краю Колодца Истины. Сестричка еле заметным движением руки изменила точку обзора, и Кеша увидел площадь с того места, где обычно стоял, когда забредал сюда в фазе LUCID.
А потом над Колодцем Истины подняли новый памятник.
Это были два нагих бронзовых тела, схватившихся в смертельном поединке. Слева висел мощный и страшный старик в размотавшейся чалме, с треугольным ножом в занесенной руке. Кеша узнал нож – тот самый технический каттер, которым Караев вспорол мембрану. Справа парил его соперник.
