Виктор Пелевин - Любовь к трем цукербринам
Домик, который строили овечки, был готов – он походил на большую кастрюлю. Архитектором Караев не был точно.
Мило и жалобно мыча, овечки одна за другой заходили в дверь этой кастрюли. Когда последнее «мимими» стихло, дверь закрылась изнутри, а на стене дома появилась розовая лента с большим подарочным бантом. Караев определенно был сентиментален. Как и многие другие убийцы…
Кеша принялся за последнюю медленную и отчетливую мысль: как бы террорист ни был похож на человека, он таковым не является. Поэтому нельзя обманываться теми его проявлениями, что кажутся нам понятными и близкими. Мы не поймем про него ничего… Когда скорпион ползет по направлению к умывальнику, это не значит, что он хочет стать чище…
Как выражался Ян Гузка, современная медиа-культура больше всего ценит спонтанные и свободные проявления человеческого духа, полностью совпадающие с набором текущих гештальт-нормативов… Но эту мыслишку шэрить было ни к чему.
Караев опять прыгнул в центр Кешиного поля зрения, ванькой-встанькой перевернув белую сферу.
– Вот и все, – сказал он, впиваясь взглядом в Кешу. – А теперь я скажу тебе, как избавиться от соседства с моим трупом. Это просто. Так просто, что ты не поверишь. Ты ведь знаешь, что у сестрички есть аварийный канал «Поговори со Мной»?
Кеша кивнул.
– Выйди в главное меню, – сказал Караев. – Когда сестричка начнет спрашивать про твои проблемы, выбери систему «LifeBEat». Когда она начнет читать меню, скажи «Код тринадцать зу». Понял? «Код тринадцать зу». Это аварийный технический шорткат для коммунальных и медицинских служб. Дальше твою дату перезагрузят, и все будет хорошо. Прощай, Ке. Спасибо за человеческое тепло – хотя его порой было многовато. Но кроме тебя, у меня в этом мире не было никого вообще… Вольному воля, Аллаху Акбар.
Кеша аккуратно расшэрил свое непонимание того, чем были последние слова террориста – желчным сарказмом или сентиментальным всхлипом, вырвавшимся из его черного сердца.
«Даже трудно сказать, – тщательно и медленно думал он, – какой из двух вариантов был бы омерзительнее…»
На всякий случай Кеша медленно пропустил эту мысль через свое сознание еще два раза, в первый раз добавив к ней немного стоицизма, а во второй – чуть-чуть закипающего гнева. Посмотрим, что возьмут.
Караев замолчал и замер, как отключенный от питания электрический манекен. Его глаза закрылись. А потом он поехал назад, и Кеша понял, что возвращается на фейстоп. Белая сфера с креслом мертвеца на миг мелькнула вокруг снежной мантией, выпустила его из себя и с хлопком исчезла, не оставив на фейстопе никакого следа. Приложение, видимо, было самостирающимся.
Хорошо, что Кеша успел все расшэрить.
Little Sister глядела на Кешу. Под ее глазом темнел синяк – еле заметный, словно затертый тональным кремом. На руке у локтя была царапина. Но сейчас это совсем не волновало.
– Прости, детка, прости за все, – пробормотал Кеша. – Мне нужна твоя помощь. Понимаешь? По-мощь. Мне нужна помощь…
– Я здесь для того, чтобы помочь, – ответила сестричка и улыбнулась.
Кеша понял, что он уже в главном меню аварийного канала.
– Какого рода проблемы вы испытываете? – спросила сестричка. – Кивните головой, когда я угадаю. Проблемы с операциями на фейстопе? Проблемы с системой LifeBEat?
Кеша кивнул.
– Что не так с системой LifeBEat? Кивните головой, когда я угадаю. Система очистки воздуха? Система подвода воды? Система подвода пищи? Стоматологический модуль? Модуль общей гигиены? Эпиляционный модуль?
– Код тринадцать зу, – отчетливо произнес Кеша.
Сестричка некоторое время молчала. Потом сказала:
– Повторите ввод.
– Код тринадцать зу, – повторил Кеша.
– Полное отключение всех систем, – ответила сестричка. – Высылается ремонтный модуль. Администрируется общий наркоз. Десять… Двадцать… Тридцать…
Дальше, судя по всему, должно было быть «сорок» – но его Кеша не услышал.
В темноте пахло соломой, и дул ветер. Кеша знал, что проснется где-то в другом месте. Но он уже не боялся ничего.
Пробуждение
Его разбудил запах прелой соломы, неожиданно свежий сквозняк – и знакомый бубнящий голос рядом.
Кеша открыл глаза.
Он лежал на соломенном тюфяке в камере Анонимуса. Болела подвернутая рука. Кеша испугался сперва – но понял, что это не травма. Он просто спал в неудобной позе.
Анонимус стоял у стены в обычной позе и говорил, как бы задавая ритм звяканьем своих цепей:
– Доказательства существования мирового еврейского заговора несчетны – и видны любому, кто не боится правды. Проблема, однако, в том, что мы ее боимся – и подвергаем собственное сознание политкорректной цензуре. Отчетливейшие свидетельства невыносимой истины мы объясняем простыми совпадениями, случайностью, технической необходимостью – и чем угодно еще. Приведу только один пример, доказывающий, что наш brave new world[16] с самого начала строился по чертежам всемирного кагала. Те, кто знаком с базовым уровнем реальности – а мои подписчики, я полагаю, с ним знакомы хорошо, – знают, как устроена разделяющая партнеров мембрана в стандартном двуместном модуле. Это фактически растянутая между ними простыня с маленькой дыркой, через которую происходит интимный контакт. Любой, знакомый с культурой еврейского народа, хорошо знает, что именно таким образом должно происходить совокупление по ортодоксальным еврейским законам. Навязать свои нравы человечеству, изломать чужие жизни только ради того, чтобы буквально выполнить собственные религиозные предписания – характернейший почерк этого маленького, но чрезвычайно влиятельного племени…
Кеша зевнул, встал и пошел к выходу из камеры.
Запах прелой соломы и кирпичная сырость были такими правдоподобными, что на миг ему показалось, будто он находится в этом каменном мешке на самом деле – и он испытал большое облегчение, когда каморка Анонимуса съежилась до иконы, прыгнула на свое обычное место, и он увидел наконец контуры родного фейстопа.
Итальянская площадь была такой же, как всегда – и другой, свежей и умытой, словно над фейстопом прошел очистительный дождь.
Сестричка была уже здесь.
Сама по себе.
Ее не надо было создавать заново.
И еще поражала случившаяся с ней перемена.
Она была одета в белое праздничное кимоно с розовыми и красными цветами. И она улыбалась Кеше, да, улыбалась – ее лицо сияло самой искренней симпатией.
– Много новостей, – сказала она.
Кеша чуть сжался.
– Хорошие или плохие? – спросил он.
– Полный апгрейд системы. Теперь никакой утренней загрузки, никаких глупых мультиков. Можно ложиться спать прямо в приложениях. Если ты захочешь, я буду рядом всегда, без всякого клоуна Мутабора. И еще – мы переехали. Это на время. Потом нам подберут жилье получше…
Кешу так восхитило это «нам», что он не задал ни одного вопроса.
– Я знаю, – продолжала сестричка, – ты не успокоишься, пока не увидишь все сам, так что загляни на базовый уровень. Только быстро. У тебя сегодня очень важная встреча.
Кеша кивнул. Ему самому не терпелось проверить, убрали Караева или нет. Он сделал знакомое усилие и через несколько секунд увидел в зеленоватом тумане свои руки, обмотанные свежайшими биобинтами.
На нем была новенькая пижама и новые памперсы. Стены тоже выглядели новыми и чистыми. Другой модуль. Новый. Гигиеническая мембрана была блестящей и свежей – совершенно девственной, с неожиданным волнением подумал Кеша. Может быть, за ней теперь вообще никого живого – только заглушка и love dummy. Это разрешается тем, кто готов платить большие налоги… Отверстие было закрыто серой пластмассовой диафрагмой. Кеша вспомнил о сестричке и сглотнул. Всему свое время.
На мягких стенах висели Домашние Картины – с одной стороны Черный Квадрат, с другой – глядящая на квадрат Джоконда, все по последней ретро-моде.
Он посмотрел в электронный иллюминатор – и увидел чрезвычайно реалистичный Сатурн во всем великолепии колец, сверкающих солнцем и льдом. Судя по этому виду, модуль плыл в космосе где-то недалеко от последнего кольца, и, хоть Кеша понимал, что перед ним просто картинка и окошко его каморки вовсе не выходит в открытый космос, символическая эвакуация из прежних пространств впечатляла.
Он поднял голову и поглядел в зеркало. Лицо и голова были чисто эпилированы. Его кожа выглядела свежей и ухоженной, словно ему сделали дорогой массаж с чисткой. Маска «LifeBEat» на лице была другого цвета – и тоже совсем новая. Даже полоска фейстопа оказалась другой. Чуть шире. И чуть короче.
Он повернул голову, чтобы посмотреть на свои персональные айтемы. Пластмассовый морячок в тельняшке и сине-желтая машинка остались на месте. А вот плюшевый мишка исчез.
Вместо него в сетке теперь лежал лев с коричневой гривой. Очень старательно и качественно сделанный лев. И тоже совсем новый. И хоть бурого мишку в первый момент стало жалко до комка в горле, Кеша понял, что это не ошибка при переезде, а социальный аванс. И серьезный поворот в его жизни. Практически переход в другую касту. Высшую касту – тут никаких сомнений не было, хотя дураку ясно, что никто и никогда не станет обсуждать эту тему на фейстопе. Оруэлл был прав – есть вещи, про которые в свободном обществе не принято говорить, потому что они понятны и так, а если взять и заговорить об этом вслух, над свободным обществом сразу нависнет мрачная тень…
