Виктор Пелевин - Любовь к трем цукербринам
Это были два нагих бронзовых тела, схватившихся в смертельном поединке. Слева висел мощный и страшный старик в размотавшейся чалме, с треугольным ножом в занесенной руке. Кеша узнал нож – тот самый технический каттер, которым Караев вспорол мембрану. Справа парил его соперник.
С похожим на испуг чувством Кеша опознал в нем себя. Только здесь он выглядел куда привлекательней, чем в персональном зеркальце на крышке бокса. Никакого намордника и памперсов – он был так же героически наг, как противник, и даже более мускулист.
Одной рукой бронзовый Ке перехватывал руку с ножом, а другой душил чудовищного старца. Старец был уже побежден, уже почти мертв: его глаза сощурились, а из открытого рта вылез похожий на ящерицу язык.
Бронзовый Ке был хорош – весь в напряженном порыве, натянутый как струна. Но особенно скульптору удалась разматывающаяся чалма Караева – она придавала замороженному поединку удивительное правдоподобие, динамизм и экспрессию.
В следующую секунду памятник исчез под серой бесформенной холстиной, полностью скрывшей его очертания.
– Открытие сегодня ночью, – сказала сестричка. – И открывать будешь ты сам… Нужно перерезать ленту и сбросить холст. Ты должен волноваться, но не слишком. Смущаться, но не очень. И, главное, любить всех тех, кого ты защитил – и кто придет на тебя посмотреть. А придут многие. Высший инфорейтинг.
– Что я должен буду сделать?
– Сказать речь, – ответила сестричка. – Но на этот счет ты не переживай. Тебя к этому моменту уже отключат. Ты нужен только в начале. Чтобы все почувствовали тебя изнутри… Не стесняйся себя, Кеша. Тебя можно полюбить, правда. А знать все-все людям не обязательно.
Кеша поднял глаза. Сестричка улыбалась. Рубцы на ее коже уже полностью исчезли.
Тем больше места будет для новых.
– Потом, – хихикнула сестричка, заметив его взгляд. – А сейчас спать. Администрирую сорок минут NREM SWS.
Кеша не понимал смысла слов «NREM SWS» – он знал лишь, что это какой-то из подвидов лечебного сна, куда ему положено погрузиться.
Он увидел цифры обратного отсчета – пять, четыре, три…
Перед тем, как провалиться в сон, он успел мысленно заглянуть в свою душу и не увидел там ничего, за что ему было бы стыдно.
Там оставался только свет. Спокойный, уверенный в себе, позитивный и уплативший все налоги свет. Ну и тени, конечно, тоже мелькали на дне сознания – желающий мог дотянуться и до них. Но это были полностью легальные тени. И даже по-своему красивые. Не черные, а просто разноцветные. Здоровые тени. Такие не надо прятать ни от кого, потому что ни один из цветов радуги не мешает другому. Эту душу можно было шэрить широко и безоглядно, хоть на всю планету…
А потом ему начал сниться сон – хотя буква «N», кажется, обещала отсутствие «rapid eye movements», а значит, и видений. Но, может быть, это был один из тех божественных снов, которые не сопровождаются движением глаз и посещают только избранных? Ке до сих пор помнил виденную в детстве передачу, где несколько собравшихся за круглым столом ученых высмеивали слухи о существовании подобного – из чего он уже тогда сделал вывод, что это правда.
Так оно и оказалось. Ничего похожего Ке прежде не снилось. Он стоял на террасе какого-то высокого здания, и вокруг со всех сторон были скалы – грозные серые плоскости, уходящие в косматые облака.
Перед ним был длинный широкий стол вроде тех, на которых военачальники когда-то разворачивали свои карты – чтобы места вокруг хватило всем генералам. Но вместо карты на столе лежали диски из стекла, похожие на огромные леденцы.
Внутри этих дисков разноцветными огнями мерцали странные знаки, напомнившие Кеше следы птичьих лап. Он почти понимал их смысл – письмена были связаны с эмоциями. Некоторые из них были хорошо ему знакомы (страх, радость, гнев), но другие не походили ни на что из испытанного им прежде: он словно увидел скрытую часть спектра или услышал инфразвук.
Эти новые эмоции оказались простыми, можно даже сказать, элементарными, но указывали на такой глубокий и чудовищный ум, на такое роковое взаимодействие со Вселенной, что Ке понял: рядом с этим человек – просто бабочка, ни разу в жизни не вылетавшая из пятна света. Это был язык богов, и он был страшен. Боги были богами, ибо могли вместить поистине божественный ужас. Ощутив лишь его тень, Ке понял – такая ноша не для него.
Тут он заметил, что он не один.
С другой стороны стола стояла Птица, очень похожая на барельеф с древней стеллы над его фейстопом. На ней был короткий плащ из странной ткани – серый, но словно бы мерцающий скрытым в складках светом. Сначала Ке подумал, что Птица смотрит в сторону: ее голова была повернута в профиль. А потом он увидел ее глаз.
Этот был тот самый глаз с фрески на дне фонтана – круглый, с огромным черным зрачком. Ке понял, что Птица смотрит именно на него, просто так он ей лучше виден, а другим своим глазом она созерцает нечто незримое ему, с чем соотносит его существование в мире, и этот раздвоенный взгляд – как бы весы, на которых он поднят, и главное для него теперь не оказаться слишком легким.
Птица чего-то ждала. Он опустил глаза и увидел в своей руке лопатку вроде тех, какими крупье передвигают фишки по зеленому сукну. И тут же ему стало ясно: происходящее с ним – очень серьезный экзамен. Ему надо было сделать что-то с этими знаками. Составить из странных символов какую-то последовательность.
Кеша испытал ужас. Он совершенно не представлял, что и как ему следует делать, но Птица все не отводила от него круглого черного глаза. Обмирая, Кеша поднял руку – и придвинул к себе один символ. Потом, по какому-то странному наитию, другой. Потом третий.
Как только три выбранных им стеклянных шайбы соприкоснулись, раздался звон, сладостно отозвавшийся в его теле, и три диска, загоревшись на миг ярким тройным лучом, растворились в воздухе, оставив после себя микроскопические разноцветные звездочки, мерцающие в пустоте.
У Кеши было такое чувство, что светящиеся шайбы, исчезая, превратились в физическое наслаждение, заполнившее все его существо. Он подтянул к себе три другие шайбы (опять выбрав их непонятно как), соединил их, и они точно так же с шипением исчезли в тройной вспышке света, подарив ему небывалую, ни на что не похожую негу. Кеша понял – и засмеялся. И в ответ ему словно бы засмеялась Птица, качнув несколько раз клювом.
Он прошел экзамен. В тот самый момент, когда понял.
Кто он такой, чтобы выбирать? Не лучше ли оставить это рискованное дело тем, кто действительно на него способен? Ведь у людей, в сущности, нет никаких данных для этого космического спорта… Ему, как и другим, нужно только счастье. И сам он никогда не нашел бы к нему дорогу, если бы не три цукербрина, благородно проявляющие себя в любом его выборе – даже таком, которого он в силу своей насекомой ограниченности никогда не смог бы сделать правильно. Какое счастье, что в нем живет сила, способная помочь… Какое счастье…
Птица шагнула к нему, пройдя прямо сквозь расступившийся стол, и подняла страшную когтистую лапу. Ке испугался – но она просто потрепала его по щеке. Прикосновение было совсем легким, почти нежным. Ке улыбнулся.
Терраса, горы, стол с буквами неизвестного алфавита стали расплываться. Ке понял, что просыпается. Но урок был уже усвоен и понят. Птица коснулась его опять, Ке открыл глаза – и увидел сестричку, гладящую его по щеке ладонью.
Ах, в каком она была виде! На ее ногах алели крохотные туфельки. Две тончайшие кожаные полоски перехватывали ее бедра и грудь, как бы показывая, где полагается быть трусам и бюстгальтеру. На шее чернел высокий ошейник с несколькими рядами золотых шипов. А на голове белела фуражка с эмблемой яхт-клуба. И хоть Кеше не был известен этот яхт-клуб, он не сомневался, что уже состоит его членом.
– Идем, – сказала сестричка. – Я провожу.
Она шагнула к нему, уверенно и весело вторгаясь в его личное пространство – он все никак не мог привыкнуть к этой ее невозможной близости, – взяла за руку и потянула за собой к фонтану.
Через миг они оказались в уже знакомом Кеше черном тоннеле прямого доступа – без всякой промежуточной анимации.
Кеша понял, что это тоже знак его нового ранга: он теперь не пользователь спецэффектов, а их создатель и контролер, высшая каста… Сегодня тоннель вел не вверх, а вперед. Сестричка шла впереди, аппетитно переставляя свои тонкие ноги на высоких алых каблуках. Почему у нее алые туфли?
Ее шпильки звонко цокали о черный пол, и Кеша на секунду испугался, что она поскользнется или подвернет ногу… Может быть, даже сильно подвернет, сломается какая-нибудь косточка – и проткнет кожу… Сахарно-белая кость, загорелая кожа, капельки крови…
Сестричка, не оборачиваясь, отрицательно покачала головой.
– Потом поиграем, котик, – сказала она. – Сначала работа. Администрирую фазу LUCID.
Сверкнул знакомый оранжевый луч, и тьма разъехалась в стороны. Кеша увидел, что стоит в узком коридоре меж двух зеркал. Контрольная рамка на входе в фазу LUCID сейчас не работала – в зеркалах не было света. Они даже не отражали друг друга, хотя по законам физики это полагалось.
