Владислав Кетат - Дети иллюзий
Настя останавливается, как вкопанная, будто натолкнувшись на невидимое простым глазом препятствие:
– Чего?
– Я хотел сказать: может, она чудом пережившая чистки тридцатых анархистка?
Настино личико искривляется в сердитой гримасе:
– В следующий раз я просто вылью эту рябиновую настойку в унитаз! Со старческим алкоголизмом пора кончать!
Мне становится весело:
– Это же ничего, если бабушка с утра немножечко выпивает!
– Тебе смешно, а мне приходится выслушивать подобное постоянно.
– И часто? – интересуюсь я.
– Не очень. Но раз в неделю точно.
– Ну, это ещё ничего… хотя, если тебя это напрягает, можно её закодировать или вшить «торпеду» в одно место.
Я говорю в шутку, но Настя не реагирует. Носком туфли она зло отшвыривает в сторону пустую пивную банку.
– Проблема не в том, что бабушка периодически поддаёт, – нервно произносит она, – а в том, что ты ей понравился. И она пытается убедить в этом меня!
Даже не знаю, что на такое сказать. Получается, что настоящая проблема – это я. Точнее, проблема в том, что я нравлюсь Настиной бабушке, а самой Насте вроде как нет.
– А ты сама-то что обо мне думаешь? – спрашиваю я, чтобы раз и навсегда всё выяснить.
– Я ещё не решила, – отвечает она твёрдо. – А когда меня ненавязчиво подталкивают к какому-либо решению, я начинаю нервничать… не люблю, когда на меня давят даже самые близкие люди.
Сказав это, Настя замолкает. Неожиданно я замечаю, что она стала другой. Внешне, разумеется, осталась прежней Настей, но в глазах её и в выражении лица появилась отсутствовавшая прежде жестокость. Была девочка-припевочка, а стала снежная королева без грима.
Чтобы проверить, не показалось ли мне, заглядываю ей в глаза. Нет, не показалось: заколдовали Настю.
Едва не задев мой локоть, мимо проносится вихрастый парень на велосипеде, который, одним глазом глядя на дорогу, целуется с сидящей на раме рыжей девчонкой.
– Ого, высший пилотаж! – вырывается у меня.
Но Настя в мою сторону даже не смотрит. Она где-то далеко отсюда, или глубоко в себе. Что, в общем-то, одно и то же.
«Что-то часто девушки в моём обществе стали выходить в астрал, – думаю я, – непонятно только с чем это связано: со мной или с девушками…»
– Люблю бульвары, – глубоко вздохнув, вдруг произносит моя заколдованная принцесса, – когда идёшь по этим шуршащим дорожкам, кажется, будто ты не в Москве, а где-нибудь в деревне.
– Или в Париже, – вставляю я.
– Или в Париже, – соглашается Настя, – а ещё здесь все целуются, даже в дождь. А когда вокруг целуются, значит, всё хорошо.
Я воспринимаю эти слова как руководство к действию и, обняв Настю за талию, притягиваю к себе. Поцелуй получается долгим, но странным. Настя не пытается ни вырваться, ни отстраниться, но и не проявляет никакой инициативы. Эдакая доступная пассивность. Чуть тёплый манекен. Должно быть, так ведут себя резиновые женщины в страстных объятиях их счастливых обладателей.
Виновато выпускаю Настю из рук.
– Почему мужчины воспринимают всё так буквально? – задаёт риторический вопрос она.
– Наверное, потому что с женской точки зрения они, в смысле, мы, примитивны, – пытаюсь ответить я.
Настя морщится:
– Те, кто так думают – дуры набитые. Мужики гораздо сложнее нас, потому что умнее. Это факт. Просто отличительной чертой мужского поведения при достижении цели является движение к оной по кратчайшему направлению, то есть, по прямой. С галантностью тяжёлого танка.
– Есть такое, – усмехаюсь я.
– А смешного-то мало, – продолжает Настя, даже не взглянув на меня, – женщины, в большинстве своём, существа трепетные, а мужики этого не понимают. И прут буром. Такое срабатывает с определённой категорией дам, но не со мной. Я – другая, у меня всё долго. Ещё раз тебе говорю: не дави на меня.
– Так что же мне надо делать? – спрашиваю я.
Настя наконец-то снисходит до меня. Взглядом.
– Я тебе уже говорила: ждать.
Прогулка на этот раз получается короткой и почти безмолвной. Мы проходим совсем немного по Тверскому бульвару, дальше дворами налево, и по Малой Дмитровке возвращаемся обратно к Садовому. За это время мы перекидываемся всего парой ничего не значащих фраз.
Прощание выходит и вовсе смазанным – не глядя мне в глаза, грустная Настя разворачивается и исчезает в тёмном парадном, а я даже не делаю попытки пойти за ней. Точнее, я очень хочу это сделать, но остаюсь стоять, где стоял. Кто бы мне объяснил, почему.
Помаячив немного у подъезда и выкурив три сигареты подряд, я решаю по горячим следам принять на грудь. Так сказать, не отходя от кассы. Ведь для того, чтобы разобраться во всём трезво, сначала надо хорошенько нажраться. Согласны?
Иду в ближайший ларёк и прошу там девятую «Балтику». Продавщица из-за зарешёченной амбразуры смотрит на меня с удивлением – возможно, на неё произвёл впечатление мой решительный вид, или же она не понимает, как можно пить эту гадость в такую жару. Её можно понять: номинально этот варварский напиток считается пивом, но на самом деле находится гораздо выше в алкогольной иерархии. Это чистой воды ёрш, то есть, пиво, только щедро разбавленное спиртом. Две-три пол-литровых банки этой жидкости, выпитые без закуски, способны ввести крупного мужчину в состояние эйфории, а четыре-пять – ненадолго вывести из строя.
Собственно, это мне сейчас и нужно, поэтому я беру четыре банки, чтобы у меня было пространство для манёвра.
– На закуску что-нибудь брать будете? – интересуется продавщица, отсчитывая сдачу.
– Сегодня это лишнее, – уверенно отвечаю я.
Итак, первый шаг к достижению поставленной цели сделан: в сумке лежат три холодных банки с цифрой девять на жестяном боку и ещё одна, открытая, в руке.
Но этого мало. Чтобы всё прошло как надо, нужно ещё выбрать правильное место для распития, а ближайшее ко мне правильное место это – «Пушка[13]». Там и пьётся легче, и публика приятнее. Вообще, эта точка на теле столицы обладает какой-то странной магией, и потому притягивает молодых людей со всей Москвы для проведения вечернего досуга.
Дорога занимает совсем немного времени, за которое я осиливаю примерно полбанки. Теперь надо найти место, где сесть. Мне везёт: прямо перед носом освобождается целая половина лавки с видом на зелёного от грустных мыслей о судьбах родины поэта. Кидаю на неё усталый зад и закрываю глаза. Лёгкий душевный подъём, вполне соответствующий дозе выпитого, очень скоро преобразуется в ощущение благодушия и праздника.
«Началось», – думаю я, делая очередной глоток.
О чём думает человек, когда пьёт один? Разумеется, это зависит от человека. Вашего покорного слугу, например, чаще всего мучают воспоминания о недалёком прошлом, о том, что он, то есть, я, сделал так или не так, но сегодня всё по-другому. Никак не выходят у меня из головы Настины слова о том, что «надо ждать». А всё потому, что в этом словосочетании, которое, по идее, должно внушать надежду, слышится полная безнадёжность.
Помню, в детстве я всегда чего-то ждал: нового года, лета, окончания учебной четверти, свежего номера «Юного техника», повтора «Приключений Электроника», и случайной встречи с милой в тот момент моему сердцу девочкой. Даже светлого будущего – и того ждал. И ведь всего дождался, даже последнего, хотя оно и оказалось вовсе не светлым, а наоборот. Тогда, в золотые восьмидесятые, ожидание составляло значительную часть моей жизни, и теперь, спустя почти десять лет, составляет не меньшую. Всё, как раньше, изменились лишь детали. Теперь я жду зарплаты, встречи с приятелями, выхода нового номера «Техники и вооружения» и, как теперь выясняется, благосклонности Насти. Только со светлым будущим по понятным причинам – облом. Этого уж точно ждать не стоит – с такой, как у нас, рожей из телевизора, понимаешь.
«А всего остального наверняка дождусь, – говорю я сам себе, – что же тогда меня, мать его, так гложет? Неужели то, что после ждать будет уже нечего…»
На секунду поднимаю глаза от асфальта и вижу перед собой высокого седого мужчину с собакой, который расположился ровно на воображаемой линии, соединяющей меня и зелёного поэта. Лицо мужика кажется мне знакомым, но вспомнить, кто он и где я его видел, не получается. Всматриваюсь в его вытянутое, чуть подёрнутое загаром лицо, и потихонечку начинаю вспоминать: зима, утро, гастроном на Профсоюзной…
Звонкий собачий лай развеивает последние сомнения: передо мной тот самый алкаш из гастронома, которого я «спасал» этой зимой. Со стороны, должно быть, отражающийся на моём лице процесс идентификации достаточно комичен, так как мужчина расплывается в щербатой улыбке.
– Добрейший денёчек! – подшепелявливая, говорит он, подойдя ко мне на расстояние вытянутой ноги. – Похоже, мы с вами поменялись ролями, не так ли? Простите, запамятовал, как вас…
