Евдокия Турова - Спасенье огненное (сборник)
– Мудомои поганые, – матерился старший Катаев, но исправно вез начальству мед, окорока и парную телятину. За район отчитывался мастерски. Мол, в новое, демократическое время мы урожайность картофеля подняли со 100–120 центнеров с гектара до 200. Приехали, проверили: и верно – 200, а то и 220. В старые сводки глянули – было 100. Вот это да! Какой мощный аргумент в пользу успешного преобразования села, не правда ли?!
Но без напастей нам никак нельзя. Кто бы в главные мудомои ни выбился, деревня свою порцию получит. Новая власть пришла и своих калачей принесла. Рванувшегося было в фермеры Мишаню отец осадил:
– У нас теперя, Мишаня, хужее, чем при крепостном праве: один процент земель – крестьянские, девяносто процентов – господские. Объясняю. Будешь фермер – плати налог, как любой торговец или шашлычник. Подсчитай – это полностью в наших условиях убыточно. То есть это – фактически запрет. Кака разница, как написано: налог или запрет? Свободно ты работать не будешь. Только бери дотацию или льготный кредит. Кто хозяин дотаций и льгот – тот и есть твой господин. Он по имеет и с налога, и с дотаций. Он хорошо будет жить, а ты будешь на его робить за гроши. Ты хоть надвое разорвись, скажет: а что не начетвёро? Не-е, Миша, про фермерство забудь. Огород в двенадцать соток – вот все, что у тебя есть. Наш с матерью еще пригороди, тестя. Это все твое пространство. В Голландии столь же земли-то, ничё, живут!
Вот Миша в милиционеры и подался.
– У Гальки Бараношиной цыганы ребенка стащили! – сообщает ему мать. – Сёдня у нас какой день? Вторник? Во, значит, вчерася, в понедельник. Оне с Серегой у свекровки Галькиной в огородце картошку окучивали, Олежка в избе спал. Хватилися – нету!
Воистину милиционер всегда на службе. Спокойно и в родительском доме поужинать не дадут.
– У какой свекровки? У Таисьи Васильевны?
– Да ты чё, оне с Таисьей вовсе разругалися, Галька-то и ребенка ей боле не кажет. Вот и помогай имя! Сколь у Таи на шее сидела, неработь! А даве, слыш-ко, Галька эта всяко-всяко Таисью же и выставила, вот глаза бесстыжие! Мол, Олежка не от Женьки! Она уж давно с Серегой Тупицыным сошлася, вот и парочка – баран да ярочка. Допилися, не знают, куда ребенка дели! А может, и сами цыганам продали, зачем он имя?
– Чё, Миша, в деревне делается, какая пошла безобразия! Даве по всей нашей заречной стороне ковшики банные украли. А ноне зауголок от сруба у меня унесли. Как баню теперя подрубать?! Запиши, давай, Владычных Зинаида Ивановна…
Обычный рабочий день деревенского милиционера Михаила Викторовича Катаева. Михал Викторыч хоть и в годах еще совсем молодых, но серьезен и обстоятелен. Беседу с населением ведет уважительно и спокойно.
– Я, тетя Зина, про всех наших деревенских жителей заранее могу сказать, у кого что произойдет, а у кого – никогда. Могли у сына твоего, Николы Владычных, зауголки унести? Могли! Сруб у твоего Николы уже неделю разложен на улице. Зауголок короткий, под мышку возьми и унеси. И я могу предполагать, кто унес. Ты, Зинаида Степановна, дрова у кого купила?
– А тебе чё? Я – про зауголки.
– А я про дрова. Соседу твоему, непутевому многодетному отцу, их выписали и бесплатно привезли. Детям привезли. Он их тут же по соседям продал. И ты же их купила.
– Не я одна покупала. А чё?
– А то, что он их теперь у вас же и ворует. Баню-то ему, к примеру, хоть раз в месяц истопить надо? Оставь заявление, разберусь.
Женщина, ворча, уходит. К милиционеру разом два посетителя.
– Так, пишем, что случилось, и побыстрее. У меня дела на участке.
Читает заявления: «Так, у гражданки Тамары Ивановны украли белую годовалую телушку, увели из стада. Когда? Позавчера. У фермера из дер. Карповка… Тоже из стада украли годовалую белую телушку! Вчера. Маньяк какой-то завелся на белых годовалых телушек! Будем разбираться. Все, некогда мне сегодня, пошел на участок».
Ребенок не банный ковшик, надо пойти выяснить, то ли слухи, то ли и впрямь начался в деревне… этот… кидхаппинг.
С одного конца деревни до другого и так-то путь не близкий. Да еще и до Миши у каждого есть дело.
Пошел глянуть на пострадавших. Выяснить, было ли чего, откуда разговор пошел.
– К Гальке идешь? Нету, нету их, бутылки в Кизели пошли сдавать. Сядь, посиди с нами, подожди, скоро придут: у их денег-то нету, много по магазинам не находишь. За спиртом в чепок заскочат – и домой. Ты, Михал Викторыч, когда ете шинки закроешь?! Внаглую спаивают народ, и все. Последнее ведь туда из дому, от детей несут, и всем хоть бы хны!
Соседки на лавочке – следственный комитет, прокуратура и суд присяжных в одном месте. Не пожалей полчаса – узнаешь все, что к делу относится прямо или косвенно или вовсе не относится. Но о якобы пропавшем Олежке толком сказать никто ничего не мог.
– У их с пятницы пьянка, вчетвером пьют без передышки: Витька с Генкой да Галька с Серегой. Вот на каки шиши эта неработь пьянствует?! Ребенок то у Гальки, то у свекровки, и вот не стало ни тутока, ни тамока. Галька говорит, что украли Олежку от свекровки, дак кто его знат!
Вот и вся информация, непосредственно относящаяся к делу. Моральный облик пострадавших, к делу относящийся косвенно, обрисовали подробнее, а больше всего было разговору, совсем к делу не относящегося: сочувствовали Таисье.
– Очень переживат! Олежку этого она с рук не спускала, нянчилась, любила шибко… Галька-то сама у Таисьи Васильевны отъелася-отлежалася, прости господи! Ушла и Олежку забрала.
– Дождешься от ее спасиба! Оня, мать-то ее, хоть не дожила до этого. Жалела она Таисью.
– Ага, жалела… Жалела, что аборт не сделала!
– Ты чё? Куды бы оне с Васей без Таи? Тая, смотри, кака хорошая женщина. И ухаживала за имя, и схоронила – все она.
– Мне самой Оня не одинова говаривала: жалко, мол, не было, где аборт сделать, глядеть мне на ее, на Таисью-то, неохота. Ты вспомни-ко, Оня какая была: узкоглазая, не то ханта, не то манся, не то ишо кто. В войну, говорит, токо к русским прибилася. Беглый немец какой-то ее высмотрел, утащил к себе в землянку и неделю ли боле тамока держал. Вот Таечка в аккурат оттудова, из землянки. Нисколь не вру, это мне сама Оня сказывала. Ох, говорит, и ревела, а по пузу-то нагулянному иной раз и поленом колотила…
– Господи, твоя воля!
– И хоть бы тебе чё, Таисья, смотри-ко, хорошая, здоровая. А лицом-то вся на его, на беглого. Оня и кормить ее не хотела, а маленькую-то что есть и на руки никогда не возьмет. Ну, выросла вот все же…
– Тая и верно, наособицу, как не тутошняя. Сама высокая, глаза таки светлые, большие. Онька-то, царство ей небесное, засранка засранкой была, а Тая всегда чистенькая, одевается по-городскому, и дома у ей, сколь я бывала, все удивлялася, как можно так уладить. И училася хорошо, теперя учительница.
– Жись только несчастливая. С Витькой своим Тае не пожилось, развелася: пьет, да и не пара он ей. Она вон какая, а он чё? Шофер, да и все.
– Не надо было ей все же эту Гальку принимать: беженка, неведомо кто. Все ради сына Женьки, охота, чтобы семья у его была. Ты чё, Миша, пошел уже?
– Некогда мне их больше ждать, тетя Нина, пусть в участок придут да побыстрей! А то я их оформлю как соучастников!
В отделении его уже ждали. Убитые горем родственники пропавшего ребенка добрались наконец до милиции. В ходе взаимных обвинений свекровки и Гальки получилась версия, которую и оформили письменно. Де, в понедельник вся семья дружно робила в огородце, окучивали картошку. Ребенка оставили одного на минутку, буквально на минутку, поспать в прохладе. Хвать – а его уже нет. Избегали всю деревню – как сквозь землю! Это, наверно, цыганы сперли, у их ребятни не сосчитать, вместе со своими увезли в Пермь, там продать нищенкам.
– Пусть пермская милиция нам найдет дорогого сыночка, – пошвыркала носом Галька, – фотографии вот только Олежкиной нету, еще не успели сфотографировать, вы уж у Таисьи Васильевны возьмите.
Надышали в комнате участкового перегаром, написали заявление о пропаже, пошли это дело отметить. Таин дом обошли за три версты: боялись, что та Гальку пришибет. Таким образом, согласно документам, ребенок потерялся в понедельник в деревне Пермской области.
Миша положил заявление в папочку, а папочку, как положено, в сейф. Глухо. В деревне ребенка нет, а если его и впрямь цыганки украли, то шансов найти очень мало. Однако надо отправлять заявку на розыск, за фотографией идти к Таисье Васильевне. Еще собутыльников опросить: свидетели, уж какие есть. Все же подозрительно, на какие шиши эта команда пьянствовала четыре дня?! Может, и впрямь спьяну-то продали ребенка? Тряхнул собутыльников.
– Начальник, пили заработанное! Мы с Геной, скажи, Генакл, в пятницу с утра у Таисьи Васильевны дрова кололи. Она подтвердит. До обеда кололи, а потом она нас отпустила и вперед рассчиталась. Деньги дала и водку. Мы, конечно, не все еще сделали, но мы с Генаклом все дрова у ей исколем. Скажи, Генакл.
– Ладно, зайду к Таисье Васильевне, проверю, за что она вам столько заплатила.
