Александр Филиппов - Аномальная зона
Эдуард Аркадьевич, прикрыв от волнения глаза, воочию увидел себя на трибуне Генеральной ассамблеи ООН или, на худой конец, Страсбургского международного суда, услышал свою речь – обличительную, произнесённую срывающимся от благородного негодования голосом, толпы репортёров, сотни микрофонов и телекамер, своё одухотворённое лицо на экранах телевизоров всех стран, в первых строчках новостей, а то и в неурочных экстренных выпусках с броскими анонсами: Человек, который открыл архипелаг ГУЛАГ! В России ничего не меняется! В застенках сталинского режима! Правозащитник обвиняет! И всё это о нём – Марципанове…
Эдуард Аркадьевич, подойдя к столику, выпил ещё кедровки и в возбуждении зашагал по комнате. Вот он, уникальный и неповторимый, дающийся человеку раз в жизни шанс вырваться из безвестности, стать мировой звездой, сделать головокружительную политическую карьеру! Надо только не суетиться, всё тщательно продумать, разведать, собрать доказательную базу, может быть, если удастся, даже сфотографировать – не совсем же они дикие здесь, должен быть у них фотоаппарат, а уж потом, найдя пути отхода, рвануть отсюда к чёртовой матери, навстречу мировой славе, почёту и уважению…
Взлетев в мечтах на головокружительную высоту, он ещё несколько раз приложился к кедровке, почти опустошив графинчик. Полёт его фантазии прервал некстати негромкий стук в дверь. Эдуард Аркадьевич торопливо отставил рюмку:
– Да-да, пожалуйста…
Это опять была Октябрина. Но как она отличалась от давешней – горничной-старшеклассницы! Перед ним предстала красивая дама в облегающем её фигуру плотно, послушно следуя волнительным выпуклостям тела, платье тёмно-вишнёвого цвета, с глубоким декольте и шарфиком – белым, невесомым, как облако, уютно опустившееся на округлые плечи.
Шагнув за порог, она охнула, замахала руками, разгоняя слоящийся по комнате дым, и притворно-строго попеняла:
– Товарищ Марципанов! Не бережёте вы своё здоровье! У нас тут воздух такой целебный: дышишь и надышаться не можешь! А вы эту дрянь курите… Фи!
– Я… Думаю всё, волнуюсь, – смутился Эдуард Аркадьевич.
– И то верно, – согласилась Октябрина, по-хозяйски распахнув окно настежь. – Столько лет с родным дедушкой не видеться! Я, как узнала, прямо заплакала. Это так трогательно…
– А уж я-то как рад! – подхватил взбодрённый изрядно кедровкой Марципанов. – Это ж прямо наваждение какое-то. Такая удача! Вы даже представить себе не можете, как мне повезло. Этот ваш посёлок.. лагерь… Это ж так интересно!
– Ещё бы! – посуровела вдруг роскошная гостья. – Шпионы так и лезут, разнюхивают, что у нас здесь и как. Но ни один пока не прошёл незамеченным. Кругом одни враги, но мы не просто выживаем, а живём хорошо, с каждым годом всё лучше и веселей! И доказательством тому – сегодняшний приём, организуемый Хозяином. Позвольте препроводить вас на бал!
– Бал?! – приятно изумился Эдуард Аркадьевич.
– Самый настоящий! – вновь став обворожительной, грудным голосом подтвердила Октябрина. – Живём мы изолированно, гостей не привечаем, а тех, кто без спросу приходит, – к стенке ставим или в каталажку сажаем, – хохотнула она. – А тут такой повод! К Хозяину внук приехал! Как же не отметить это событие?
«Приехал – не то слово, – хмыкнул про себя Марципанов. – Прилетел! И шлёпнулся на голову давно потерянного и забытого дедушки. Как говорил по подобным поводам незабвенный наставник и учитель, совесть нации академик Великанов, так, конечно, тоже бывает. Но настолько редко, что практически никогда не бывает!»
– А костюмчик-то на вас как влитой, – отступив на шаг, окинула взглядом Эдуарда Аркадьевича Октябрина. – Я сама выбирала. Только глянула – и сразу определила и рост, и размер. – И подставляя Марципанову кокетливо круглый локоток, добавила многозначительно: – У меня на мужиков глаз острый…
3
Торжество, как оказалось, планировалось в расположенном неподалёку клубе, где, кроме прочих мероприятий, проводились ещё и банкеты по случаю свадеб сотрудников, празднования юбилеев и прочее в том же духе. Об этом Эдуарду Аркадьевичу поведала Октябрина, пока они шли с ней под ручку, аккуратно ступая по высланной лиственничными плашками улочке.
Вечерело. Солнце спряталось за макушками сосен, и посёлок погрузился в таинственный полумрак. Кое-где засветились огоньки в окнах домов.
– Интересно, – поддерживая разговор, заметил Марципанов. – Тайга вокруг, а здесь – ни комара, ни гнуса. Чудеса!
– Мы, марксисты-ленинцы, верим только в рукотворные чудеса, – выдала ему Октябрина. – У нас давно, лет тридцать назад… это ещё до моего рождения было, – кокетливо добавила она, с дамской непринуждённостью намекнув на свой возраст, – один зек-умелец сидел. И сконструировал установку… ультра… или инфразвуковую какую-то, я в этом плохо разбираюсь. Но с тех пор за три километра от лагеря ни одной мошки не встретите.
– Да, талантливый народ у нас по зонам сидит, – с сочувствием, забыв, где находится, брякнул Эдуард Аркадьевич.
– И хорошо! И прекрасно! – с жаром подхватила Октябрина. – Если бы этот человек на воле где-нибудь в капиталистическом обществе оставался, разве бы смог раскрыть свой талант, реализовать способности?! Кто бы там озаботился тем, чтобы разная мелкая сволочь кровь трудящихся не пила? А у нас – пожалуйста! Выдвинул рацпредложение, специальная комиссия рассмотрела, признала полезным – работай, внедряй. А тебе за это и пайку дополнительную, и, если нормально себя ведешь, распорядок дня, все режимные требования соблюдаешь – бесконвойка по отбытии половины срока, лет через десять, а после – выход на вольное поселение. Это, считай, свобода полная. Всё по-честному, по справедливости.
– А если… кто-то режимные требования не соблюдает? – как бы невзначай полюбопытствовал Марципанов.
– Ну тогда на него взыскания накладываем дисциплинарные. Карцер, барак усиленного режима, перевод на тяжёлую физическую работу. Некоторых, особо несознательных, к тачке цепями приковывать приходится. А самых неисправимых – в шахту.
– Что за шахта? – удивился бывший правозащитник.
– Т-с-с… – прижала палец к губам Октябрина. – Это служебная тайна. Но вы её, думаю, скоро узнаете…
До Эдуарда Аркадьевича донеслась музыка. Оркестр не слишком складно выводил «Синий платочек», заметно налегая на ударные.
– А вот и наш клуб, – указала на двухэтажное бревенчатое здание с красным флагом, вяло трепыхавшемся над крыльцом, Октябрина. – Весь народ уже в сборе. И Хозяин здесь. Вон его машина стоит.
Действительно, возле клуба, словно смирный конь у коновязи, приткнулся к тесовому забору большой, сверкающий хромом и тускло отливающий чёрным лаком, лимузин. Подойдя ближе, Марципанов с удивлением узнал в нём доисторический, торжественный и громоздкий, как катафалк, «Опель» – явно трофейный, с военных лет. У крыльца клуба толпился народ – офицеры в парадной форме, дамы в экзотических для наших дней нарядах – платьях, расклешенных книзу, в затейливых шляпках, с сумочками, которые вертели в руках, затянутых в белые нитяные перчатки. Такие фасоны Эдуард Аркадьевич видел только в доставшемся ему в наследство от бабушки толстенном томе книги «Домоводство», изданной в 1953 году.
Завидев Марципанова в сопровождении Октябрины, народ расступился. Офицеры, вытянувшись, взяли под козырёк, дамы с готовностью заулыбались, по-щучьи скаля зубы, через один укрытые золотыми коронками.
«То-то же! – не без злорадства подумал правозащитник, улыбаясь ответно и благосклонно кивая. – Давеча шлёпнуть меня хотели, кишку в желудок толкали, а теперь в струнку тянетесь! Нет, есть, конечно, и в тоталитарном способе управления свои преимущества…»
По широкой, покрытой красной ковровой дорожкой лестнице, Эдуард Аркадьевич с Октябриной прошествовали в банкетный зал.
Просторное помещение было залито золотым светом. Сияла солнечными лучами огромная, на сотню, не меньше, лампочек, люстра на потолке, сверкали золотые погоны, звёзды и лычки на парадных кителях приглашённых, золотились серьги, кольца, браслеты и цепочки на дамах, посуда на длинном, человек на сто, не меньше, столе, тарелки, вазы и рюмки, похоже, тоже были из золота. Народ толпился в части зала, свободной от столов. Пол здесь был выстлан хорошо надраенным паркетом тёплого, медового цвета.
Опять грянула музыка – старинный марш кавалеристов Будённого. Оркестр, состоящий из двух десятков музыкантов в полосатой зековской униформе, располагался на балконе, над головами гостей, и наяривал рьяно, старательно дуя в трубы, пронзительно визжа скрипками, бухая тяжело барабанами и звякая медными тарелками так, что закладывало уши.
Внезапно музыка смолкла, и наступила полная, звенящая от напряжения тишина, испугавшая Эдуарда Аркадьевича.
