Владимир Лидский - Избиение младенцев
– Ляля, это мои дети?
А Ляля, долгим взглядом посмотрев на него, войдя в самую глубину его зрачков, прикусила губу и… застыла… она сидела, не шелохнувшись, и боль её глаз казалась Жене невыносимой; он с тоскою вглядывался в её лицо и искал ответ, потому что понимал, что она ничего не ответит…
Близнецы, между тем, подрастали и становились непоседливыми и безалаберными; выходя во двор, они заводили всех – и старых, и малых, – придумывали весёлые проделки, шалили напропалую и резвились под низкими облаками в окрестностях Кудринки.
5 ноября 1929 года они перелетели Садовое кольцо и приняли участие в открытии московского планетария, на территории которого было множество важных гостей, воспринявших кульбиты и художественные фигуры близнецов изумительным сюрпризом устроителей. Целый час Борис и Глеб развлекали присутствующих небывалым пилотажем, кувыркались, делали фигуры, парные пролёты и изощрённые гимнастические трюки, носились вокруг планетария с красными флажками и воздушными шариками, а потом, подустав, взялись за руки и красивой лебединой парой перелетели в свой двор. Устроители праздничного мероприятия за этот аттракцион были отмечены особой благодарностью Правительства и грамотами Президиума Главнауки Наркомпроса РСФСР. Сам Давид Рязанов жал руки руководству Планетария и представителям Моссовета, которые сумели создать изумительное поднебесное зрелище, которое оказалось действительно достойным такого грандиозного события.
Так близнецы развлекали себя и других, и не было в их жизни большего счастья, чем парить над домами в московском небе, ощущая небывалую свободу тела и духа. Со временем дворник дядя Ильшат стал давать им ключи от двери, ведущей на крышу флигельной пристройки, которая была расположена слева от их квартиры на уровне четвёртого этажа. Огромная плоская поверхность, окружённая узорной балюстрадой, казалась близнецам идеальной площадкой для воздушных стартов, и взлетать с неё было куда приятнее, нежели с земли, где всегда находилось что-нибудь, что мешало или становилось преградой.
Ляля нарадоваться на них не могла, – Борис и Глеб делали немалые успехи в учёбе, а директор школы ставил братьев в пример всем прочим ученикам. По всем предметам они были первыми, пели лучше всех, в физкультуре им не находилось равных, увлекались авиамоделизмом, а модели их неизбежно побеждали на всевозможных выставках и слётах.
17 мая 1935 года после небольшого застолья, устроенного Лялей в честь дня рождения близнецов, они спустились в полуподвал, где проживал с семьёй дядя Ильшат, взяли у него ключи от двери, ведущей на флигельную крышу, отомкнули её и взобрались на балюстраду. В сторону Садового кольца и Пресни город не просматривался, его закрывала громада родного шестиэтажного дома, поднимающегося стеной позади близнецов, а в противоположную сторону были хорошо видны улицы, ведущие к центру, Никитские ворота, линия бульваров и дальше – вдалеке – игрушечный Кремль. Близнецы взялись за руки и взмыли с балюстрады в розовое предзакатное небо. Покружив по периметру двора, они переместились в сторону Вспольного, пролетели над уродливой плешью в начале Малой Никитской, где ещё в прошлом году стояла ныне разрушенная церковь Георгия Победоносца и вернулись в пространство над особняком Миндовской. Внизу уже копошились выходящие в сумерки из подвалов особняка призраки Революционного трибунала и протягивали в небо свои бесплотные руки. Борис и Глеб не любили их и боялись, поэтому они быстро покинули это место и полетели вправо, в сторону Кудринской площади. Там они двинулись вдоль улицы Воровского и быстро добрались до Арбата, а потом свернули на бульвары и выпорхнули в районе улицы Герцена. Они летели так высоко, что прохожие не обращали на них никакого внимания, – силуэты братьев едва читались на фоне темнеющего неба. Москва простиралась перед ними. Позади шумело и играло огнями Садовое кольцо, слева текла освещаемая фонарями река Тверской, справа была видна Волхонка с огромной зияющей дырой на месте Храма Христа Спасителя, а впереди торжественно плыл Кремль, светилась самоцветным стеклом пятиконечная звезда на Спасской башне и блестели позолотою на других башнях ещё не снятые двуглавые орлы Российской империи. Близнецы рванулись вперёд и через несколько минут уже кружили над территорией Кремля. С упоением они прочерчивали воздух между древними башнями и соборами, временами снижаясь к могучим краснокирпичным зубцам оборонительной стены, а потом вновь взмывали над Иваном Великим, над Арсеналом и Сенатом, над Грановитой палатой и Большим Кремлёвским дворцом. Неожиданно послышались им неясные хлопки снизу, и на фоне бликующего в электрических огнях булыжника они увидели маленькие, сносимые в сторону вечерним ветерком клочки белого дыма. Они в недоумении зависли над Кремлём. Внизу бегали люди и стреляли в них. Через мгновенье Борис почувствовал, как пуля обожгла его бедро и, потеряв равновесие, начал падать. Люди внизу радостно загалдели. Борис падал, но контролировал падение; краем глаза он успел заметить, что Глеб тоже начал снижаться, а стрелки на Соборной площади, над которой их заметили, перестали стрелять. Сильно ударившись, близнецы упали под ноги кремлёвской охране…Всю ночь Ляля искала сыновей; морги, больницы и отделения милиции не говорили ничего вразумительного, лишь определённо рапортовали, что никакие близнецы к ним не поступали. Утром она побежала в Спецучреждение, с большим трудом добилась, чтобы там разыскали Евгения, то есть Фёдора Пятихаткина и, плача, попросила его помочь в розыске. К обеду близнецы были найдены, они находились совсем рядом, во внутренней тюрьме Спецучреждения. На братьев уже было открыто дело, которое следователь намеревался связать с процессом Николаева в Ленинграде и с «кремлёвским делом» в столице. Малолетних близнецов собирались пристегнуть к группе сотрудников кремлёвской комендатуры, служащих Кремля и военных, по которым уже с начала года велось следствие. Около трёх десятков человек обвинялись в создании нелегальной антисоветской организации и подготовке покушений на высших лиц государства, в том числе и на товарища Сталина. По близнецам следователь определился очень быстро, их предполагалось обвинить в шпионско-разведывательной работе на территории Кремля с целью передачи руководству преступной группы ценных сведений о нахождении и передвижениях членов Политбюро и Правительства. Дело близнецов обещало стать нешуточным, но Евгений быстро взял его в свои руки. Он немедленно посоветовался с кем надо, тут же вызвал в свой кабинет следователя, который уже радостно потирал руки в ожидании будущих наград, и в течение двадцати минут объяснил ему, что близнецы – это новая секретная разработка советских учёных, предназначенная для диверсионно-разведывательных целей в странах враждебного капиталистического окружения и ему, следователю, равно как и всей команде кремлёвских стрелков, испортивших, между прочим, один из опытных образцов нашего секретного оружия, предстоит ещё отвечать перед советским уголовным судом и перед всем трудовым народом. Следователь был не то что недоволен, а просто сильно испуган, и на следующий день близнецы были дома. Ляля нахлестала их по щекам, а потом стала обнимать, целовать и в конце концов пошла на кухню, зажгла примус и нажарила им котлет. Рана на бедре Бориса оказалась незначительной, пуля прошла сбоку, лишь вырвав небольшой кусок плоти, – обожжённую кожу обработали йодом, перевязали и через пару недель Борис вместе с братом снова бегал по двору как ни в чём не бывало.
Женя продолжал так же регулярно наведываться к Ляле, но благодарить его она не собиралась. Он думал, что после этого неординарного случая Ляля поймёт, что с ним лучше не ссориться, что он всегда поможет, спасёт, если в этом будет необходимость, да и просто поддержит в трудную минуту, что от неё ничего особенного, в общем, не требуется, нужно только вспомнить прежнюю дружбу, прежнюю привязанность, вспомнить то прекрасное время, когда они были счастливы вместе и вернуться в те дни, когда они любили друг друга… Но Ляля оставалась холодна и неприступна.
Тогда Женя решил зайти с другой стороны. Он поднял региональные сводки, посмотрел, что делается в Одессе и окрестностях, испросил по начальству командировку и, попрощавшись с Марией, в беззаботно-радужном настроении отбыл на юг. В Одессе он зашёл в областное Спецучреждение, отметился, поговорил с нужными офицерами, дождался приёма у главного, заказал нужные документы и поехал отдыхать в ведомственную гостиницу. Там он плотно поужинал в гостиничной столовой и вскоре улёгся спать, а утром, проснувшись, попил чаю в буфете, потому что столовая ещё не работала, вернулся в номер, достал из своего холщового сидорка потрёпанный пиджачок, потёртые, давно не стиранные брюки, стоптанные сапоги, мятый картуз, оделся и покинул гостиницу. Доехав до выезда из города, он прошёл пару километров пешком, забрёл в попавшийся на дороге хутор, нанял мужика с телегой и поехал через Усатово в сторону Хаджибеевского лимана. Оставив позади Нерубайское, он расплатился с мужиком и отпустил его. До Змеиной балки оставалось километров пять.
