Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)
– Чего? – отозвался я.
– В Америке такая красота бывает?
– Не знаю.
– Не бреши. Так и скажи, что не бывает…
– Витя, ты помолчать можешь?
– Могу…
Несколько минут наша группа молча стояла на мосту, глядя на воду.
– Просто сердце замирает, – нарушил тишину Витя. – Знаешь, о чем я сейчас думаю?
– О чем?
– Я думаю: шо ж такое «бурмыло»?
– Какое «бурмыло»?
– Забыл? Официант меня так в ресторане назвал.
– И правильно сделал.
– Обидеть хочешь?
– Не хочу.
– А все равно обижаешь. Посмотри на меня…
– Ну?
– Нет, ты внимательно посмотри…
– И что?
– Видишь, какой я обиженный?
– Вижу, – хмыкнул я, теряя остатки романтического настроения.
– А знаешь, кто меня обидел?
– Знаю. Хочу извиниться – за себя и за природу.
– Принимается… – кивнул Витя, безвольно уронив голову на грудь. – Опять же – река. Ты как американец меня поймешь… Если у истоков своих вертеться, так и останешься ручейком… Родничком… Будешь бить из-под земли и вокруг расплескиваться… А чтобы стать рекою и во что-то впасть, нужно набраться… Не в том смысле, конечно… Нужно набраться смелости и убегать, убегать от истока… Течь надо… Жить надо… Надоело мне все, американец.
Витя замолчал. Затем вскинул голову и объявил, обращаясь ко всем:
– Лекция закончена. Прошу проследовать на турбазу.
Через пару минут мы были на месте, но расходиться по комнатам не хотелось. Одни закурили, другие просто стояли и негромко разговаривали.
– Слышь, Майкл, – сказал Павел, – а где твой друг?
– Какой?
– Ну этот… Ярик.
– Не знаю, – ответил я. – У него сегодня романтический вечер. Он, кажется, достучался до сердца глухого красавицы томной…
– Ты о ком?
– О Лесе.
– Или, к примеру, дерево, – напомнил о себе Витя. – Чем дальше от корней, тем выше в небо… А то бы одни пеньки росли… Американец, мне хочется в небо!
– Надо было в космонавты идти, – ответил я. – Паш, Серега, – добавил я тихо, – если у Ярика что-то наклюнется, можно у вас в номере переночевать? Не хочется им мешать.
– Без проблем, – ответил Павел. – Разместимся.
– А Ярик, типа, сразу с двумя замутил? – уточнил Серега.
– В смысле?
– Ну, этой… подружки Лесиной… Ее тоже чет не видать.
– Таси.
– Ну да, Таси. Шустрый твой Ярик. Не ожидал от него.
– Я тоже.
– Американец! – позвал меня Витя.
– Что?
– Забери меня в Америку.
– Что ты там делать будешь?
– Найду что… Я человек серьезный, партийный… Такие всюду нужны.
– Смотри, Витя, уволят тебя с работы за такие разговоры.
– Не уволят. Некому увольнять… Все хотят в Америку.
– Так уж и все?
– Все. Дерево хочет в небо, река хочет к устью… Силы притяжения перестают действовать… Связи рвутся, все расползается на куски…
Неизвестно откуда появился вдруг Ярик, запыхавшийся и, кажется, испуганный.
– Там… это… – Он перевел дыхание. – Тася.
– Что Тася? – не понял я.
– У водопада…
– Что у водопада?
– Сидит… и плачет.
– Тьфу на тебя, Ярик, – с облегчением выдохнул я. – Зачем ты людей пугаешь?
– Она… это… идти не хочет.
– Куда?
– Никуда. Говорит, что там и останется. Меня Леся за тобой послала. Она у водопада, с Тасей…
– Умная девочка, – подал голос Витя. – Все – к водопаду. Скатимся по нему в реку и уплываем… Далеко-далеко…
– Заткнись, – оборвал его я. – Пошли, Ярик.
Мы зашагали обратно к реке.
– Она пьяная совсем, – рассказывал Ярик. – Говорит, что ты сволочь. А когда Леся согласилась, что ты сволочь, чуть глаза ей не выцарапала.
– Давно пора, – буркнул я.
– В смысле?
– Не обращай внимания. Как у тебя с Лесей?
– Изумительно! – оживился Ярик. – Я влюблен, как никогда в жизни. А вдруг получится…
– Что получится?
– Ну это самое…
– Так ты влюблен или тебе просто этого самого хочется?
– Мне так хочется, что я почти влюблен.
Из-за поворота навстречу нам вышли четверо – Леся, Тася и два милиционера. Леся держалась чуть поодаль, а Тасю милиционеры вели, ухватив с обеих сторон под локотки.
– Добрый вечер, – сказал я.
– Добра нич, – ответили милиционеры.
– Что случилось?
– А тоби дело?
– Мне дело.
– Это наши ребята, с турбазы, – вмешалась Леся.
– Ага! – захохотала Тася. – Наши… Один сволочь, другой дурак! Майкл, ты сволочь, ты прелесть! – Она престала хохотать и разрыдалась.
– Теперь бачэтэ, шо случилось? – покачал головой один из милиционеров. – Пьяная, то плачэ, то смиеться. Ругаеться. И бэз докумэнтив.
– Куда вы ее ведете?
– В отделение при турбазе. Розбыратыся будем…
По их физиономиям, раскрасневшимся и блудливым, как у котов, было понятно, как именно они намеревались разобраться с Тасей.
– Отделение отменяется, – заявил я.
– Это с какого ж перепугу?
– С такого. Это моя девушка, понятно?
Тася перестала рыдать и удивленно глянула на меня.
– Шо значыть твоя? – спросил второй милиционер.
– То и значит. Я ее парень, она моя девушка.
– Шо ж ты ее одну у водопада бросил?
– Недоглядел. Поссорились мы. Тась, прости меня, я был неправ.
Тася ничего не ответила, продолжая изумленно меня разглядывать.
– Прощаешь? – спросил я.
– Прощаю… – ответила, наконец, Тася.
– Отпустите ее, мужики, – сказал я милиционерам.
– У нее, между прочим, отец в киевском горкоме работает, – влез Ярик. – А он, – Ярик ткнул пальцем в мою сторону, – вообще американец!
– Шо ты нас пугаешь, – буркнул первый милиционер. – Подумаешь, киевский горком… Киев далеко. Еще амерыканця какого-то приплел…
– Он пошутил, – сказал я, нехорошо покосившись на Ярика. – Обыкновенный у нее папа. И я никакой не американец, а просто себе человек. Такой же, как вы. Только дурак, что с девушкой своей поссорился. Мужики, будьте людьми, дайте нам помириться.
Милиционеры переглянулись.
– Наказать бы его, – молвил первый, – шоб дивчат у водопада нэ кидал. А якбы она з горя в речку прыгнула?
– Я бы тоже прыгнул.
– Ладно, – с неохотой сказал второй, – нехай забирает свою ляльку. Выпить в отделении хоть есть шо? – спросил он у первого.
– Бутылка гары е [80] , – ответил тот.
– Ну гара так гара. Сопьешься чэрэз этих влюбленных…
– Так мы пойдем?
– Та идите уже…
Мы повернули обратно к турбазе.
– Майкл, – сказала Тася, – это правда?
– Что?
– Что я твоя девушка?
– Давай сейчас не будем об этом.
– А когда?
– Когда-нибудь.
– И куда же мы идем?
– На турбазу.
– А дальше?
– Посмотрим.
Возле турбазы нас поджидала остальная группа.
– Все в порядке? – поинтересовался Серега.
– В идеальном.
– А что, вообще, случилось-то?
– Ничего особенного. Девушки засмотрелись на красоты водопада. Ладно, спокойной ночи.
– Майкл, – сказал Павел, – так ты к нам?
Я посмотрел на Тасю.
– Нет, – ответил я. – В другой раз.
– Ага, – кивнул Павел, – понятно.
– Американец! – крикнул Витя.
– Что?
– Пришли мне из Америки статую Свободы.
– А жена твоя не приревнует?
– А жену мою я тебе в Америку отправлю…
– Договорились, – кивнул я. – Спокойной ночи.
Мы зашли в холл.
– Ну что, – сказал я, – по комнатам?
– По каким? – не понял Ярик.
– Я с Тасей – к нам, вы с Лесей – к ним.
– С какой стати ты распоряжаешься? – зло спросила Леся.
– Не нравится – можем наоборот. Мы с Тасей в ваш номер, а вы с Яриком…
– А если мне по-другому хочется?
– Можно и по-другому. Мы с Яриком идем к себе, вы с Тасей к себе. И спокойно спим до утра.
– Нет, – сказала Тася. – Майкл, я к тебе хочу.
– Тася, ты уверена? – Леся, сощурив глаза, посмотрела на подругу.
– Уверена, – с вызовом ответила та.
– Ты просто пьяная.
– Неправда. Я уже почти совсем трезвая.
– Смотри, не пожалей.
– Не пожалею.
– Леся, – вмешался я, – а чего ты, собственно, хочешь?
– Ничего, – ответила Леся, бросив на Тасю змеиный взгляд. – Пойдем, Ярик.
Осчастливленный Ярик изобразил мне на прощание викторию, и они с Лесей удалились. Мы с Тасей вошли в наш номер.
– Может, вина хочешь? – предложил я. – У нас, кажется, еще осталась бутылка.
– Нет, не хочу. Майкл, ты мне так и не ответил: я твоя девушка или нет?
– А разве обязательно быть чьей-то?
– А разве нет?
– Не знаю. Как-то нелепо всю жизнь быть чьим-то. Сперва ты чей-то ребенок, потом чей-то возлюбленный, потом чей-то муж…
– Так ведь это хорошо.
– Думаешь? А когда же быть собою?
– Разве нельзя принадлежать кому-то и быть собой?
– Нельзя. Или можно. Или можно, но я не умею.
Я присел на кровать. Тася села рядышком.
– Какой ты странный, – сказала она. – Такой вроде легкий, а на самом деле тебе тяжело.
– С чего ты взяла?
– Так мне кажется. А, может, ты чего-то боишься?
– Боюсь.
– Чего?
– Щекотки.
– Если шутишь, значит, боишься. Я тоже боюсь.
– Чего?
– Многого.
– А больше всего?
– Я очень боюсь терять. Наверное, потому, что долго привязываюсь. А когда привяжусь, то уже не могу расстаться.
