Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)
– Ну что, – сказал Витя, поднимая наполненную до краев рюмку, – не будем долго намазывать на хлеб, а просто выпьем.
В тот вечер пил Витя отменно, так что его ответственное лицо в скором времени раскраснелось и стало смахивать на довольно безответственную рожу. Закусывал он тоже недурно. Прочие мало от него отставали, и посетители-гуцулы стали поглядывать на наш стол с насмешливым удивлением. Видимо, умение повеселиться и пожрать, столь щедрой волной захлестнувшее центр, восток и юг Украины, до западных ее областей докатилось тихим прибоем. От водки и еды сделалось жарко, мы все чаще, поодиночке и компаниями, выходили на улицу – покурить и просто подышать морозным воздухом. Я встал у изгороди, выпуская в тихую до хруста зимнюю тьму голубые струйки дыма. Вокруг неровным силуэтом темнел лес. Над ним раскинулось ясное небо в звездах. Внутри ресторана заиграла музыка, сливаясь с шумом голосов и звоном посуды. Я докурил и бросил фильтр с остатком сигареты в снег, но возвращаться в ресторан не хотелось. Тут ко мне чуть заплетающейся походкой приблизился Павел.
– Привет, – сказал он.
– Вообще-то, виделись сегодня, – ответил я.
– То не в счет, – заявил Павел. – То мы трезвыми виделись… А теперь мы пьяные.
– Верно, – согласился я. – Привет, Паш.
– Привет. Пошли… это… пожурчим.
– Неохота в ресторан возвращаться.
– И мне неохота… Пошли в лес журчать… Как эти… ручейки.
– Ну пошли.
Мы отошли от шумного ресторана и углубились в чащу, где росли ели по соседству с буками.
– Ты кого выбираешь? – спросил Павел.
– В смысле?
– Ель или бук? Шо описывать будешь?
– Да мне без разницы.
– Тогда я бук выбираю…
– Достойный выбор.
Мы расположились под двумя соседними деревьями, льющимися звуками разнообразя ночную тишину.
– Майкл, – проговорил Павел, задрав голову вверх и рассматривая ночное небо меж кронами деревьев.
– Чего?
– А в Америке звезды на небе такие же?
– Почти. Только их пятьдесят штук, и к ним приделаны красные и белые полоски.
– Как приделаны?
– Не знаю… Специальным клеем, наверное.
– Майкл, – снова сказал Павел.
– Чего?
– Шо ты мне брешешь?
– Про что?
– Про клей. Я… это… вообще-то, доверчивый. Но про клей ты мне брешешь… Ведь брешешь?
– Брешу.
– А зачем? Я задумался.
– Интересный вопрос, – сказал я.
– А ответ?
– Ответ, наверно, тоже интересный.
– А какой?
– Да я, Паша, точно не знаю. Одни врачи говорят, что обмен веществ такой, другие, что группа крови такая.
– Так ты… это… болен?
– Я, Паша, очень болен.
– Заразно болен?
– Очень заразно. Ты бы журчал от меня подальше. А то, сам знаешь, воздушно-капельным путем…
– Ничего себе, – пробормотал Павел, на всякий случай упрятывая хозяйство обратно в ширинку. – Раньше… это… предупредить не мог?
– Ладно, не бойся, – успокоил я его. – Набрехал я. Наврал. Пошутил. Нет у меня обмена веществ. И группы крови нет.
– Совсем?
– Совсем.
– Как же ты дальше будешь?
– Как-нибудь. Выкручусь. Хошь, один секрет расскажу?
– Давай.
– Никакой я на самом деле не американец. И в Америке никогда не был.
Паша осклабился.
– Ты… это… хорош брехать, Майкл. А то совсем заврался. Не американец он…
– Да, – задумчиво проговорил я, – вот и ответ.
– Какой ответ?
– Почему я брешу.
– И почему?
– Хочу, чтоб мне верили. А правде не верят. Пошли еще водки выпьем. Воздушно-капельным путем…
Мы вернулись в ресторан. Группа наша меж тем рассыпалась. Одни вышли на улицу подышать воздухом, другие танцевали. Краешком глаза я заметил Ярика и Лесю, интимно прижавшихся друг к дружке в медленном танце. За столом осталась лишь Тася, над которой, чуть покачиваясь, возвышался пьяненький гуцул. Рядом, в качестве поддержки, застыл его чуть более трезвый на вид приятель.
– Хочу вас погуляты, – галантно объяснял гуцул.
– Как это? – испуганно спрашивала Тася.
– До бумцика запросыты.
– Не понимаю…
– Курва… Танцюваты прошу.
– Я не хочу.
– Так нэ можна, що нэ хочэшь… Прошу до бумцика… Гуляты прошу…
– Эй, – сказал я, подходя, – ты глухой? Не хочет она, шоб ты ее гулял.
Гуцул удивленно глянул в мою сторону.
– Ты хто? – спросил он.
– Чорт, – привычно отозвался я.
– Якый чорт?
– Такый чорт, шо под мостом сидит.
Гуцул посмотрел на своего приятеля.
– Е такый чорт, – авторитетно кивнул тот. – Казалы добри люды… Як нич, так пид мостом сыдыть, матюкаеться, падлюка, добрым людям в харю снигом кыдае…
– От най и йдэ пид мост. – Гуцул снова повернулся к Тасе: – Прошу цивильно до бумцика, курва…
– Эй, – я ухватил его за плечо. – Шо непонятно? Не будет она с тобою бумцик делать.
– Майкл, – вмешался Павел, – а давай я его… это… по морде тресну.
– Уже й по морди! – Гуцул возмущенно обратился к своему другу.
– Е таки, – снова кивнул тот. – Понайидуть у гости и добрых людэй по морди трискають.
– Майкл, – опять вмешался Павел, – а не надо по морде. Ты это… плюнь в него… воздушно-капельным путем.
– Шо значыть плюнь? – обиделся гуцул. – Це вже, курва, просто паскудство. Це вже йты на двор и бытыся.
– Вольдэмар, нэ гарячкуй, – остановил его приятель.
– Вольдэмар? – изумился я.
– Но. А шо? Пишлы бытыся.
– Пишлы.
– Майкл… я это… с тобой! – заявил Павел.
– Не надо, – сказал я. – Ты за Тасей присмотри. А то Вольдемаров друг така падлюка, шо тэж можэ до нэйи з бумциком прычыпытыся.
– И таки люды е, – философски кивнул приятель-гуцул.
Мы с Вольдемаром вышли на улицу.
– Ну, – сказал я, – сразу бытыся будэмо или покурим сперва?
Вольдемар задумался.
– Запалымо, – проговорил он. Затем достал из кармана пачку «Дойны» и протянул мне: – Прошу.
– Дякую, – поблагодарил я. – «Столичные» будешь?
– Давай.
Мы обменялись сигаретами и закурили.
– Файна нич, – заметил Вольдемар.
– Ага, – согласился я.
– Погода у цю зыму така… дужэ файна.
– Факт.
– Урожайи, ачэй, файни поспиють…
– Но. Будэ свято добрым людям.
– Твоя чичка? – неожиданно спросил Вольдемар.
– Чего?
– Дивчына, кажу, твоя?
– Аа… Не совсем.
– А нащо впэрдолывся?
– Чего?
– Нащо встряв, кажу?
– А так.
– Тэж вирно… Файна чичка.
Вольдемар бросил в снег окурок. Мой полетел следом.
– Ходимо до залы? – сказал Вольдемар.
– А бытыся?
– Та ну його… Холодно.
– Так надо водки выпить.
– Маеш рацию [77] . Пишлы.
Когда мы вернулись, Павел и Вольдемаров приятель сидели друг против друга за столом с рюмками в руках. Тася куда-то исчезла.
– А щэ таки е, – рассуждал вслух гуцул, – що ты до ных як добра людына, а воны до тэбэ як паскудный диявол…
– Кто такие? – сурово спрашивал Павел.
– Та хоч жона моя… О! – Он заметил меня с Вольдемаром. – Вже побылыся?
– А то, – сказал я. – По всьому снигу кров.
– Ну, так сидайтэ, выпьемо.
Вольдемар разлил водку по рюмкам. Неожиданно вернулась Тася в сопровождении Вити и официанта.
– Вольдэмар, – с упреком молвил официант, – ты що тут хулиганышь?
– Я? – возмутился Вольдемар. – Нэ маю такойи звычкы.
– Кажуть, побывся з кымось.
– Клэвэщуть. Хто сказав?
– Оця чичка и отой бурмыло [78] .
– Кто? – не понял Витя.
– То, пэвно ж, вы, панэ.
– Нет, что еще за бурмыло?
– Это такое деликатное обращение, – объяснил я. – Садись, Витя, водочки выпьем.
– Так милицию нэ зваты? – на всякий случай уточнил официант.
– Вэтэрынара позовы, – буркнул Вольдемар, – щоб вин тоби клизму зробыв.
– Ты мэни щэ подэкуй! [79]
– Вид подэкуя слышу.
Официант ушел. Витя присел к нам за стол. Тася наклонилась ко мне.
– Спасибо, Майкл, – тихонько сказала она.
– Не за что, – ответил я.
– Есть за что. Ты за меня вступился.
– И что?
– Ты ведь не за каждую бы…
– Само собой, за каждую.
– Ты серьезно?
– Совершенно.
Тася некоторое время стояла молча. Затем взяла со стода бутылку с водкой, налила себе рюмку, выпила залпом и закашлялась.
– Гаряча чичка, – покрутил головою Вольдемар.
– И таки бувають, – привычно отозвался его приятель.
Тася налила вторую рюмку.
– Хватит, – сказал я.
– Не твое дело.
– Мое. Выпьешь всю водку, а нам что?
– Да подавись ты своей водкой! – Тася выпила рюмку до дна, швырнула ее на пол, разбив вдребезги, с грохотом поставила бутылку передо мной и выскочила из зала.
– Мае характэр, – заметил Вольдемар.
– Забагато характэру, – уточнил его приятель.
– Дура, – подытожил Витя.
* * *Из ресторана мы вышли около полуночи, нетрезвой кавалькадой двинувшись в сторону турбазы. Небо совершенно расцвело от созвездий, под полукругом луны переливался снег, темно-зеленая, почти черная, река пробегала по снегу змеящейся лентой, брызгая и пенясь, шумел водопад.
– Бывает же на свете красота, – задумчиво проговорил пьяненький Витя. – Ведь можем же, когда захотим… Американец!
