Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет…
– Знаешь, я тут развелся с женой, и мне неплохо бы сменить обстановку и зализать раны, – сказал мне Соколов.
– Серега, да мы тебе столько языков найдем для зализывания, что еще на заливное останется. Как тебе заливное из языка с хреном? И в уши тебе будем дифирамбы петь. Специально для тебя разучим «Down on the corner» и «Venus» – ваши коронки из «Горного Короля». А твои не обидятся?
– Да нет… Мы в июле как раз решили разбежаться до осени.
– Кайф… Поиграем вместе, вина попьем, девок потопчем, – обольщал я.
– Во-во… Особенно девок. Буду топтать с ненавистью.
– Дурень, им это еще сильнее понравится, потом не отвяжешься, – авторитетно заявил я.
– Ладно, полетели. Готовь море портвейна и бочки девок… Че-то я с девками запутался.
– Хорошо, горы девок и море портвейна.
– Пусть будет так. Let it be…
И мы полетели на юг, в Вишневку. И играли танцы, играли в кайф – так обычно бывает с новым музыкантом. А вечером, вернее, ночью отправлялись к тете Ане на Республиканскую, дом 4. Там всегда было в ассортименте вино в розлив и свежие, с грядки, помидоры и огурцы. И были девчонки, и кто-то уходил от стола в ночь, а Соколов оттаивал.
В нашей компании была девушка, секретарша с химфака МГУ Лена Леньковская, которую все величали Ленек. В меру красивая, в меру стройная, в меру веселая и остроумная и невозможно целомудренная. Кеслер «на слабо» меня завел, что с Леньком у меня ничего не получится. И я завелся – распушил перья, анекдоты рекой, гитару не выпускал из рук, и первая высота была взята. Ленка согласилась со мной отлучиться на обрыв послушать «что скажу». А Ленек была почти штатной певицей «Буревестника» и при удобном случае пела «Summer time» и «Словно сумерек» из репертуара «Поющих гитар». И я утащил ее на обрыв, который над морем, обсудить творческие проблемы. После артподготовки и рекогносцировки местности я решил приступить (это уже на обрыве, куда обычно ходили за энтим самым) к решительным действиям. Но моя рука была отвергнута так убедительно, что я засомневался в истинности фразы «Если женщина говорит „нет“, то это означает „может быть“». В тот раз я понял, что если полезу за подтверждением этой мысли, то получу по хлебальничку.
– Славка, отстань… Да отстань, я тебе говорю… Лучше мне расскажи про Серегу, – полусерьезно отбивалась Ленка.
– А что, понравился?
– Дух захватывает.
– Может, посодействовать?
– Ох, уговорил, речистый… Пошли к тете Ане, а то он чего-нибудь подумает.
– А я? – сжигая последние мосты, спросил я.
– Славка, да покажи, кто тебе по нраву, я тебе любую приведу.
– И это за Серегу? – продолжил я торг.
– А за Серегу еще двух.
– Заметано.
И мы вернулись в сад к тете Ане, и Ленек села, как бы случайно, рядом с Серегой.
А через два дня Соколову захотелось выговориться, и он полночи мне рассказывал, что у него ничего подобного не было и что по возвращении в Москву они женятся.
VI
Захотел выговориться… Знаете, когда сейчас читаю всякую «литературу» в мягкой обложке, умещающуюся в карман, постоянно натыкаюсь на сцены соблазнения главной героини или просто описание трах-тибидоха, причем эти сцены появляются как бы для поддержания температуры повествования, а может быть (о, ужас), для привлечения молодой читательской аудитории. Любопытно, что автор умудряется описать чувства и чаяния как героя (мужской особи), так и героини (слабого и чаще всего беззащитного существа). Как он может правдоподобно это все описать, декларируя себя либо мужчиной, либо женщиной, для меня остается загадкой. Поэтому, когда читаю о том, что он жадно обхватил ее своими ненасытными руками и рот его безжалостно начал целовать ее губы, покусывая их и облизывая и стараясь своим языком заполнить ее уста… Ладно, в это я еще поверю, если автор – дядька и вспомнил, как он, бывалоча… Но когда тот же дядька с той же силой убеждения вещает мне, что ноги ее стали ватными, а бедра подались вперед к неземному наслаждению, то думаю, это сам он (автор то есть) где-то прочитал и бесстыдно, не перевоплотившись в даму, втирает нам о наслаждении, которое в этот вечер было разлито в воздухе. И я решил тоже описать подобную сценку. Правда, используя поэтический ряд.
Язык твой отыщет заветную дверцу.
И закончился круг, и взрывается сердце.
А потом не спеши, будь и нежным, и смелым,
Наслаждаясь любимой душою и телом.
А у нас же с Серегой все было значительно прозаичнее. Степень уважения нашего барабанщика к своей Даме была столь высока, что я не осмелился бы даже спросить: «Ну, как?» Ему самому, хотя за плечами у него уже был неудачный брак, хотелось поделиться своим восторгом, удивлением, радостью.
– Славок, ты не представляешь, она – девочка.
– Была или есть?
– Знаешь, я решил на ней жениться, поэтому скажу, что была.
– Да… Ее можно занести в рубрику «интересно, что»…
– И не только туда. У меня было достаточное количество женщин, но чтобы вот так с первой ночи… Я не верю… Представляешь, что это было какое-то притяжение, которому невозможно было противостоять… Чума.
– И… – попытался я заполнить паузу, глядя на замолчавшего Соколова. И он продолжил:
– Мы сразу же начали искать жилплощадь.
– И что, все было занято?
– Ну, обрыв… ты понимаешь… Мы пошли в сад…
– Там же змеи?
– От этого все было только ярче!
– Конечно… Тут тебе и змей-искуситель, и яблок, правда, еще зеленых в достатке.
– Да, дружище, какая-то библейская история, – поймал мою ироничную волну Серега.
– А ребра-то ты у себя проверял? Все на месте?
– Там пара человек за Ленька хотела мне ребра пересчитать, но я отбился. Потом сам свои ребра потрогал, порядок. Знаешь, я думаю, что свою Женщину я создал из песни.
– Главное, чтобы песня из моды не вышла…
– А мы ей новую аранжировку придумаем.
– Слушай, извини, что к земному… Знаешь, я себе облюбовал очень хорошенькую гостиницу «Тому, кому негде», – сказал я.
– И где это? – с интересом спросил Серега.
– Не знаю почему, но никто не догадался и не использует сцену в зеленом кинотеатре. После демонстрации фильма за экраном очень комфортно. Душа, правда, нет, зато море под боком.
– Забудь… У меня с Леньком какое-то неземное состояние – состояние какого-то непрерывного оргазма.
– Серега, придется, извини, теперь менять свои музыкальные пристрастия. Девушка у нас обожает традиционный джаз и песенки из репертуара сам знаешь кого…
– Перевоспитаем.
– Думаешь «Thеm» ей будет любо?
– Любо, братцы, любо и «Animals» полюбит, и всяких «Kinks».
– Не захочет, заставим!
– Нет, все произойдет добровольно.
VII
Юг, море, впечатления от игры с новой группой и, конечно, Любовь – вот составляющие хорошего состояния духа Сереги Соколова в то лето 1972 года. Июль пролетел. В Вишневку приехал основной наш барабанщик Саша Жестырев, и Король Гор, да что я – Горный Король загрустил.
– Ты знаешь, а мне понравилось с вами… И в жизни, и на сцене. И даже то, что вы поете по-русски, меня не раздражало. Я видел, что людям это по душе.
– Да, Серега, ты что? Это же обман зрения… – пытался я вывести Соколова из серьезки.
– Я же понимаю, что этого не должно быть, но это было, черт возьми.
– Да, придется «Them» отодвинуть, и Толяну изловчиться и спеть что-нибудь по-русски.
– Нет, я не потерплю в «Горном Короле» разброда и шатаний. Мы будем верны рок-н-роллу и умрем, распевая «Gloria».
– И все вместе – «Вихри враждебные веют над нами».
– Нет, правда, вы что-то во мне сломали, – сказал Сергей.
– Да нет же, мы в тебе взрастили ростки нового…
– Ладно, все равно тебе спасибо за лето, за музыку, за Ленька. С тобой нельзя серьезно разговаривать.
– Ну, за Ленька ты нам еще не раз проставишься…
– Проставлюсь-проставлюсь… А вот насчет репертуара и творческого лица…
– Если серьезно, то объясни мне, мил-человек, что ты так не жалуешь русский язык? Ведь ты сам себя обездоливаешь, когда поешь на американском языке, языке наших классовых врагов, – спросил я.
– Почему ты так говоришь? Ведь оперу поют на итальянском, и ничего, и запросто во всех театрах звучат Верди и Пуччини.
– А в русских – Чайковский и Бородин, причем на русском.
– Ну вот вы с Кеслером напишите достойных рок-н-роллов на русском, тогда мы… Кстати, можете и Градского подключить.
– Напишем или нет, не нам судить, но попробуем.
На том наша искусствоведческая беседа с Соколовым закончилась… А вскоре он улетел в Москву. Месяц август Ленек страдала без Сереги и моя жилетка не просыхала от ее слез. А в сентябре в Москве они встретились, и мы их «потеряли». Любовь, братцы мои, непростая штука. Как мы, я имею в виду «Мозаику», и предполагали, Серега попытался не только ввести русский язык как второй государственный в «Горном Короле», но и подтянуть Ленька в качестве солистки. Получился этакий «компот» ресторанного разлива, и произошел бунт на корабле, смысл которого – «нас на бабу променял».
