Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Готтхильф и полгода спустя, сидя в машине неподалёку от крематория, вспоминал, как Каневский вздрогнул, будто от удара. Его остренькое личико с большими голубыми глазами сразу заострилось, как у мертвеца. Зная характер хозяина, Каневский решил не искушать судьбу. Он уже не мог остаться в живых, и думал только о том, как заработать лёгкую смерть.
Филипп, развалившись в кресле и закурив «Кент», открутил назад плёнку, включил воспроизведение и с интересом прослушал весь их разговор с Веталем от начала до конца.
Потом похвалил:
– Молодец! На то и техника японская… Диктофон твой?
Каневский облизнул губы. Он стоял перед Филиппом навытяжку, и его редкие усики мелко дрожали.
– Н-нет.
– Кому литеришь*? – спокойно, даже дружелюбно спросил Филипп. – Отвечай сразу, облегчишь участь.
– Б-бладу. – Каневский и не думал запираться, понимая, что в противном случае его станут пытать.
– Интересно… Я тебя при найме проверял. Знал, что ты не из ментовки. – Филипп стряхнул пепел, с интересом глядя на Каневского. По серому лицу водителя ручьями тёк пот. – Ты был ко мне заслан?
– Нет! Это случилось позже, шеф. – Каневский молил Бога лишь об одном – чтобы его убили сразу, из пистолета. Ответы отскакивали от его зубов, как горох от стены.
– Володя, – мягко, по-отечески обратился Готтхильф к ментовскому агенту, – ты что, проигрался ему? Был должен, и он потребовал в уплату пасти меня? Скажи, не бойся. Это пойдёт в смягчающие обстоятельства. Но я, конечно же, всё проверю. Ну?
– Нет, долгов у меня перед Бладом не было. – Каневский, одеревенев внутри, успокоился и перестал заикаться.
– Садись. – Готтхильф указал на кресло.
Володя подчинился, так же равнодушно глядя в окно поверх головы шефа.
– Сколько он тебе положил? – Филипп глубоко затянулся дымом уже третьей сигареты. Он пока ещё ничего не понимал. – Это первый вопрос. И второе – тебе было мало того, что я давал?
– Он мне не платил ни копейки, – ровно, как автомат, отозвался Каневский, взглядом прощаясь со своей последней белой ночью.
– У него был на тебя компромат? – Готтхильф сверкнул глазами цвета яркой молнии из-под золотистых бровей. – Он взял шантажом? А, Володя?
– Нет, компромата не было.
– Где вы познакомились?
Филипп наконец-то получил возможность допросить завербованного Озирским человека и узнать, по каким методикам тот работает. Володька был отлично устроен, а теперь ему придётся умереть. Он знал об этом, когда соглашался работать на ментовку. На что же надеялся? На «авось»? Очень уж легкомысленно – ведь риск так велик…
– Познакомились в сауне.
– Давно?
– Месяц назад.
– Литеришь давно?
– Тот же месяц.
– Ого! Значит, прямо сразу начал? Даже не раздумывал?
– Раздумывал. Полчаса.
– Он знал, что ты – мой водитель?
– Похоже, что знал. Но быть чьим-то водителем – само по себе не криминал. Шантажа не было, клянусь. – Каневский окончательно поставил на себе крест и обрёл душевную твёрдость.
– Ты что, шизоид, Володя? – Филипп потушил окурок в серебряной пепельнице-лилии. – В картинки не продулся, компромата он на тебя не имел, не шантажировал, не платил… Тогда в чём дело?
– Он обаял меня, шеф. – Володя смотрел прямо в глаза Филиппу.
Тот наморщил лоб:
– Не понял…
– Я не так выразился. Не подумайте плохо…
– Про Блада такое подумать сложно – с его-то бабами. Да и ты не промах. Продолжай.
– Понимаете, шеф, Блад – авторитет от рождения. Дело даже не в том, что он каратист, что внешне очень красивый, что характером крут. В нём есть что-то такое… Я не смог сопротивляться.
– Он тебе просто приказал? И ты исполнил?
– Он не приказывал. Просто предложил, и я согласился. Он – кумир, понимаете?
– Твой? – криво усмехнулся Готтхильф.
– Вообще. Блад имеет в душе искру Божью…
– Красиво звонишь, Володя. – Филипп устал и решил кончать разбирательство. – Скажи сразу – других среди моих людей он не вербовал?
– Клянусь – не знаю! – Каневский говорил правду, и Филипп ему поверил. – Он же не будет вербовать их при мне. И при трёпе таким никто не поделится. Агенты не должны знать друг друга. Один попадётся – всех потянет…
– Получается, что ты попался первым. И как тебя угораздило?..
Филипп встал, снял пиджак, вынул из наплечной кобуры пистолет. Володя всё понял, и радость зажгла его глаза уже неземным светом. Значит, застрелит! Заслужил. Обер не заставит мучиться, если не захочет – стреляет он классно.
– Андрей давал мне гарантии безопасности. Обещал ни при каких условиях меня не сдавать…
– Вот! А ты сразу во всём признался. – Филипп любовно вытер браунинг кусочком замши. – Ты верующий?
– Да… Я крещён.
– Даю пять минут на молитву. По истечении времени ты встанешь, отойдёшь к стене и повернёшься ко мне затылком. – Филипп не спеша навинчивал на ствол глушитель. – В качестве ментовского агента я оставить тебя жить не могу. Но служил ты мне до последнего времени хорошо, претензий к тебе я не имею. Смерть твоя будет лёгкой – обещаю.
Каневский проглотил слюну и вытер набежавшие на глаза слёзы:
– Благодарю вас, шеф…
Через семь минут всё было кончено. Пуля вошла Каневскому в затылок и выпала из внутреннего угла левого глаза. Смерть получилась мгновенная, и крови почти не было – лишь окрасилась розовым застывающая на щеке слеза…
… Филипп вздрогнул, очнулся. Кисляков просил приехать в половине шестого, а сейчас пять пятнадцать. Надо спешить, потому что в машину позвонил Сеня Уссер-Ювелир и заявил, что в крематории возникли неожиданные осложнения. А Семён Ильич ждёт важного звонка из Нью-Йорка и очень просит Обера разобраться в запутанной ситуации вместо него.
Поскольку Филипп скооперировался с Уссером и Холодаевым для проведения операции «Нильс Бор», они должны были постоянно находиться на связи и по мере возможности помогать друг другу. Операция имела целью переправку двадцати килограммов золота девяносто восьмой пробы через финскую границу, в распоряжение Ады Холодаевой. Сразу же после получения стопроцентной предоплаты поставщики обязались через Аврору Гандара дель Рио и ту же самую Аду направить Веталю партию «томпсонов» с боеприпасами и прочего разнообразного вооружения. Прейскурант передали Веталю по родственным каналам.
Семён, который раньше заведовал ювелирным магазином в Киеве, в конце концов, попался. Он сел на семь лет, полностью отбыл срок в Красноярском крае, но с «золотыми делишками» так и не завязал. Два года назад он в четвёртый раз переменил фамилию, став из Вица Уссером; заключил брак с крупной мошенницей, давно уже эмигрировавшей в США. Ривочка-то и собиралась звонить мужу по каким-то их личным делам.
Филипп же, как непосредственный участник операции и автор её кодового названия, должен был сегодня в последний раз встретиться с Валерой Кисляковым. И получить от него подтверждение того, что всё готово, путь свободен, и риска нет.
Уссер и Холодаев вообще-то не любили с кем-то делить свои барыши, и третьего всегда считали лишним. Но на сей раз у них не осталось выхода. Люди Веталя выяснили, что все способы, которыми до сих пор пользовались «гонцы», таможенниками учтены. Основные исполнители головокружительных вывозов и одновременно любовницы Холодаева – Дездемона Кикина и Власта Сорец – подтвердили, что пытаться проскочить на «авось» глупо. Нужен новый, оригинальный способ, ещё не занесённый в кондуиты «тамги».
Смирившись с этим, Веталь принял решение обратиться к Филиппу Адольфовичу Готтхильфу, бывшему казахстанскому бандиту, более того, киллеру своей группировки. Сейчас бывший отморозок заведовал химической лабораторией в НИИ. Он абсолютно честно защитил кандидатскую диссертацию и сейчас писал докторскую. Несмотря на то, что Готтхильф пользовался репутацией циничного и равнодушного убийцы, алхимика и отравителя, Холодаев убедил Уссера пригласить его к сотрудничеству.
По слухам, Дездемона была категорически против дружбы Веталя с Филиппом. Она утверждала, что проклятый немец, в конце концов, угробит и Холодаева, и Уссера, и ещё кучу их приятелей. Веталь же считал, что без Готтхильфа огромную партию золота из страны не вывезти. А, значит, они проворонят отменный товар. К тому же Холодаев с Готтхильфом были почти что земляки, и это их сблизило. Филипп родился в сорок девятом году, в Лисаковске, что в Кустанайской области Казахстана. Его родителей, Адольфа Готтхильфа и Ирму Штольц, выслали туда соответственно из Ленинграда и Саратова.
Виталий же увидел свет двадцатью одним годом раньше, в Караганде, тогда ещё не имевшей даже статуса города. Он тоже был сыном репрессированных ссыльных – дочери генерала царской армии Олимпиады Комаровской и сына владельца алмазных рудников Константина Холодаева. Оба деда Веталя были расстреляны красными.
