Михаил Жаров - Капитал (сборник)
Павел закрыл глаза, и солнце тепло поцеловало его веки.
Сказка…
– Значит, не любишь свою невесту?
– Вырвало бы сейчас на неё, – ответил Павел сквозь дрёму.
Вскочил он от звериного холода. С болью разодрал веки, которые смёрзлись ресницами. Вокруг темень и сплошной снегопад. Форма оледенела и не отряхивалась. Марины не было.
Китайские командирские показывали конец света. Уже пять часов, как Павел должен был вернуться в часть.
Он бежал, рыдал и матерился, а на полпути заметил, что ставит ноги в раскоряку, потому что в паху тянуло и сводило от холода, будто кто вколол туда многократную дозу зубной заморозки.
Марина посмотрела на него сверху и улыбнулась. Вместо велосипеда под ней уже была метла. Чёрная старость застыла в её глубоких морщинах, и ветер трепал её снежно-седые лохмы.
Марина… Мара… Морена… богиня зимы и смерти, она хрипела:
– Расслабились без меня! Я вам яйца-то остужу!
Война, мать и дочь
До его прихода осталось пять минут, а Екатерина захотела спать. Подлое шампанское. Пить бы чай и не курить.
С целью взбодрить себя она набрала в телефоне Свету.
– Без пяти четыре, – вяло пожаловалась Екатерина, – может быть, он не придёт?
– Он всегда точно приходит, если не залипнет, – веско ответила Света. – Боишься? Он больно делает!
– Почему обязательно больно? – оживилась Екатерина.
– Он мастер. Только-только кости не ломает.
– Почему же тогда не в каком-нибудь салоне работает, а ходит на дом?
– У него лицензии нет.
– Откуда же умеет?
– Мать научила. Она раньше в какой-то правительственной здравнице работала.
Екатерина, держа у уха радиотелефон, подошла к бару и одной рукой налила из початой бутылки шампанского.
– Только не спрашивай его про войну, мать и дочь, – наставляла Света. – Залипнет.
– Что ты всё «залипнет-залипнет»? – обиделась Екатерина на загадочный жаргон.
– Значит, замолчит, уставится в одну точку и хоть бей его, бесполезно.
– Что за война?
– В Чечне. Он там, говорит, женщину ел.
– Живую? – возмутилась Екатерина, выронив из губ сигарету.
– Как живую?.. – споткнулась о сложный вопрос Света. – Сначала мы все живые.
– Меня-то не съест?
– Меня же не съел.
– Так ты старая, – вырвалось у Екатерины.
– Чего? – закашлялась Света, видимо, тоже что-то выпивая или евши.
– О! Он идёт! В окно вижу!
Екатерина поспешила с третьего этажа по винтовой лестнице, а Света бросала ей в трубку советы:
– Он сразу, как придёт, моется. От него пахнет. Денег не плати, пока все двадцать сеансов не проделает. Грудь женская, говорит, как коровье вымя…
– Ладно, всё! – рыкнула Екатерина и отключилась. – У тебя самой вымя.
За калиткой стоял, нет, не костолом. Ниже и моложе Екатерины, щуплый. Удивляло, что в глазах его отсутствовал взгляд. Хотя он улыбчиво щурился, но чёрные щёлки не источали эмоций.
– Добрый день, Екатерина Сергеевна! – сказал он проникновенно, будто мечтал о встрече и был влюблён.
– Роман? – отступила Екатерина, смутившись. – Сначала ополоснёшься?
– Обязательно.
Она повела его в тренажёрный зал на нулевом этаже. Не в джакузи же пускать. Хватит с него душевой кабинки.
– Чуть не опоздал, – говорил он по пути. – Читал. Я, когда читаю, могу забыть про всё. Правда, бывает, что также забываю, о чём читал.
– Зачем тогда время тратить? – густо нахмурилась Екатерина.
– Нравится.
– Так-то я тоже начитанная натура, – вежливо поддержала она разговор. – Книги помогают отвлечься от нашего мира, в котором деньги, деньги, деньги…
Оставив Романа в душе, Екатерина вышла на улицу и снова набрала подругу:
– Слушай, а ты мне не дурачка прислала?
– Да, – прямо ответила Света. – Он контуженный. Его поэтому жена бросила. Кстати, забыла сказать! Вином его не пои. Он становится болтливым, не унять.
После душа Екатерина провела его в свою комнату. Хотя он был помыт, но всё равно резко пах чем-то враждебным. Екатерина втягивала носом и вспоминала этот запах. С тех пор, как она обосновалась в трёхэтажном доме с бильярдом и кинозалом, подобные враждебные запахи её не преследовали.
– Где будем? – спросила она.
– На полу, – ответил он.
Екатерина приготовила свежую простыню, взмахнула ею, чтобы постелить на пол, и снова уловила струйку запаха. Вспомнила! Пахло псом. Псиной.
Раздевшись до трусиков и покрываясь мурашками страха, Екатерина легла на живот. Роман щёлкнул колпачком пузырька, и его влажные, в масле, руки легли ей на спину.
После недолгого нежного разогрева он вдруг принялся рвать на Екатерине кожу.
– Ой! Полегче там! – возмутилась Екатерина.
– Хорошее тело! – без жалости приговаривал Роман. – Вам тридцать? Самый вкус! Но раньше вы были полнее, потому что много кожи. Килограмм десять сбросили?
– Девять, – поражаясь боли, выговорила Екатерина. – Что ещё видишь?
– Делали аборт и не один.
– Кто сказал?
– Вижу. Раньше друзья, когда собирались загулять с какой-нибудь, просили меня издалека посмотреть на неё на пляже, и я никогда не ошибался. Всё равно у вас хорошее тело. Таз аховый. Спинка ровная. Мышцы эластичные. Прелесть!
Он переключился на позвоночник, и Екатерина закричала.
– Терпите! – усмехнулся он. – Здесь запущено, гибкость страдает. Но исправим.
– Хватит! – взмолилась Екатерина. – Я слышу, как хрустит!
– Это сейчас больно, а к двадцатому сеансу станете, извините, кончать.
Хруст и крики длились час. Пот с лица Романа сыпал на её раскалённую спину.
Счастьем Екатерине казались секунды, когда Роман отрывался, чтобы полить на руки масла.
В заключение сеанса он принялся избивать её ладонями, отчего Екатерина взвыла до слёз и укусила себя за кулак до крови.
– Всё! – победно произнёс он.
Екатерина встала, пошатываясь.
– Ещё! – сказала она и упала в кресло.
– Что?
– Ножки.
Ползая по полу, он массировал ей ступни, а она сквозь дрёму шептала:
– Божественно…
Спустя вечность он спросил её:
– Что теперь?
Она открыла совсем пьяные глаза и тихо-тихо сказала:
– Там.
Он быстро понял, стянул с неё трусики и приник лицом.
Спустя несколько вечностей Екатерина оттолкнула его голову.
– Больше не могу! А то умру.
На третий этаж она поднималась, держась за стены. Там из бара взяла шампанское.
– Вам нельзя! – сурово высказал Роман. – После сеанса нельзя!
– Тогда пей ты. Заслужил! – вручила она ему бутылку и бокал, а сама легла на софу.
– Ты мастер. Сильный. Умелый, – бормотала она несвязно. – У меня ведь никаких удовольствий. Думаешь, я хорошо живу? Да что ты! Фитнесс, тупые подруги и муж гей, у которого платьев больше, чем у меня. Детей, наверное, так и не заведём… – она смолкла и внимательно глянула на Романа.
От жажды он выпил всю бутылку и игрался пустым бокалом.
– Ты давно для Светы работаешь? – спросила Екатерина.
– Полгода, – охотно ответил он. – Добрая женщина, только платит мало. Очень мало.
– Не переживай. Я не как эта старуха, не жадная. А что ты ей массажируешь?
– Она любит, когда голову. И любит жёсткий секс. Слишком жёсткий. Плети, кровь чтобы.
– Иди! – оборвала его Екатерина. – Завтра также к четырём!
Выпроводив Рому, она металась по дому, плюясь и крича:
– Ну и стерва! Шпиона ко мне подослала! Выведать обо мне решила!
Несколько раз она хваталась за телефон, но в итоге разбила его о стену.
– Ладно, Светик! Я у тебя его перекуплю!
Душ её ещё больше разозлил. Ей захотелось большего и сегодня.
Она взяла другую трубку, благо телефоны имелись едва не в каждой комнате. Где-то в книге вызовов должен был быть Павлик. Екатерина знала, что её муж, перед тем, как начать с кем-либо денежное дело, сначала звонит Павлику и спрашивает одно и то же: «Надо пробить человечка», – вслед за чем ему становится известно, чем человечек питается и во сколько встаёт ночью в туалет.
Ага, нашла.
– Павлик?
– Да, я.
– Это супруга Мики.
– Да, Катюша, что случилось?
– Мне человечка пробить.
– Называй.
– Роман Сотнев.
– Местный?
– Да.
– Что хотим? Связи, источники дохода, компрометирующие данные?
– Да мне где живёт и больше ничего.
– А, ну тогда пять минут. Подождёшь?
Павлик обманул. Адрес он назвал через две минуты.
– Что с ним сделать? – весело поинтересовался Павлик. – Свозить на зелёную? Дадим лопату, чтоб сам себе копал.
– Нет-нет! Мне для другого.
– Смотри. А то всегда обращайся.
Хорошо, что она взяла джип, а не спорт-кар, потому что посёлок, где находился дом Романа, просто-напросто не имел дорог, а не то чтобы они были плохие.
У дома с нужным номером Екатерина вышла, и досада сжала её томившееся сердце. Дом выглядел нежилым. Половина его когда-то обгорела. Забор стоял и лежал, как вздумается.
Екатерине стало жаль себя, зря спешившей, и она решила пойти к дому из одного лишь детского любопытства.
Однако, вступив за калитку, она почувствовала то самое – враждебный запах. Двинулась дальше и запнулась. Посмотрела, за что, и чёрная обморочная волна едва не уронила её. На земле лежала оскалившаяся собачья голова.
