Аркадий Маргулис - Обращение Апостола Муравьёва
Исчезли друзья-приятели, прежде любившие заходить без стука. Галима, сколько стало известно через всемогущего Ворона, вернулась с дочками на родину, в Элисту, и носа в Киев не казывала. Возможно, боялась, но, не исключено, радовалась исходу. Апостол вёл аскетический образ жизни – не предавался вредным привычкам и обходил десятой дорогой женщин, что в его возрасте и положении смотрелось странным. Работал он вдохновенно, однако любой художник устроен так, что не может бесконечно работать в закрома. Как воздух, ему жизненно необходимо признание, где даже посредственный результат – удача. Осечка, наоборот, даёт новый толчок к совершенствованию. Мастер холста худо-бедно имеет возможность выставить работы на потребу дилетантам, на суд знатокам. Пусть даже в подземном переходе. Апостолу, чтобы предъявить миру свои шедевры, предстояло идти в люди и при этом рисковать свободой.
Иногда, оставив на время творческие потуги, Апостол отправлялся «понаблюдать». У пивного ларька на входе в рынок всегда людно. Здесь смешивались и разменивались потоки людей, витали над головой пережёванные рыночные сплетни. Апостол с толпой вливался в упорядоченный хаос рынка, ходил между рядами и внимательно наблюдал, как перемещаются деньги. Мясники принимали бумажки осторожно, измазанными в крови пальцами. У брезгливых продавцов рыбы всегда мокрые руки. Встряхивали, прежде чем взять ассигнацию. Азиаты и кавказцы предпочитали новенькие купюры, местные земледельцы радовались затасканным, в чёрных морщинах рублям.
Насмотревшись, Апостол решился. Новичку повезло, пристроил с десяток четвертных. Завертелось, понеслось.
Марат любил «работать» самостоятельно. Влекло на досужий расчётливый риск – как никогда. На ринге цены бы тому не сложилось. «Работа» в незнакомом городе первым делом предполагала прощупать рынок. Отыскав его и учтя реальную вероятность провала, Апостол сначала выполнял культурную часть визита. Тем более что к полудню зоркие торговцы, набив карманы чепуховой наличкой, теряли бдительность, и базар превращался в гудящий улей, в проблему протиснуться между рядов. Вот и на сей раз ничто не предвещало осечки. Стояла ровная осень, за городом, куда ни погляди – лес, и дышалось сладостно.
Марат понежился на подвесном мостике, побродил в музее космонавтики и затем в краеведческом. Что делать – программа есть программа, и время растрясти полезно. Не поленившись, подался на Тетеревское водохранилище, где обосновался надолго, любуясь монументальностью скалы Чацкого, подгребавшей подолом воду. Впервые изменив намеченному маршруту, отправился на рынок раньше. День подобрался к полудню, намекнув на дождь, и отчётливо почуялось возвращение в Киев не солоно хлебавши.
Ночью с высоты птичьего полёта Колхозный рынок напоминал чёрную трясину в сердце города. Но с первыми лучами болото превращалось в животворное озеро. Не слишком чистое, засаленное разноликой фауной и порой нечистью. Когда вконец прояснится, к рынку начнут стекаться покупатели. Сперва их стайки – сплошь страждущие бессонницей, но вскоре они объединятся в разношёрстные потоки, заматереют и сольются в половодье.
Марат Игоревич размышлял о схожести судьбы с театром. Мать, фанатичная театралка, впервые понесла сына в «храм Мельпомены» между вечерними кормлениями, свято надеясь, что паломничество в одухотворённую обитель останется в памяти ребёнка с младенчества. Возможно, именно это обстоятельство предопределило дальнейшую судьбу чада. Притворство, враньё, кривляние, ранее считавшиеся моветоном, получили право на резонность. Оказалось, блеф и манерничанье актёров не только возможны, но и возвысятся публикой до духовных ценностей. Телевидение, кино – о других свойствах. Плоский экран отображает действо как раз на границе условности. Всё, что за ней происходит, изначально неправда. В театре, то есть в жизни, часто иначе. Человек, родившийся в семье комбайнёра, пытается убедить окружение, что он Калиостро. Ему, обладателю банальных способностей, удаётся легко надуть зрителей. Почему же мошенник, обходивший квартиры под видом участкового лекаря, попутно совавший в портфель то, что плохо лежит, хуже актёра, чьё притворству мы поощряем кровно заработанными деньгами. Отчего такая несправедливость: первый – негодяй и отброс общества, второй – гений, достойный подражания.
На рынке Апостол высматривал подходящего для процесса партнёра. Упитанные азартные хохлушки, торгующие растительной и животной снедью, пронзительно внимательны и осторожны. Живчик еврей, виртуозно сбывающий эрзац-украшения, невероятный дока, на грош не проведёшь. Его хоть сейчас в оперетту или напёрсточником на железнодорожный вокзал. А вот цветочник из удобрённого нефтью Азербайджана, кажется, не пуган. Такие столько уверены в своей исключительности, что ей в заслугу заносят наивность чудака, купившего жене розу. Рассчитывается в звон хрустящим четвертаком, наверняка из заначки.
В логической цепочке Марата оказалась единственная и всё же непредвиденная червоточина. Чернявый коммерсант был пуган. Причём так основательно, что сразу согласился сотрудничать с ментами, прибравшими на проверку ассигнацию, одну из оставшихся после прокорма птенчиков Ворона. Тогда, год назад, молодого лезгинца из уважаемого рода Сагид-баев, жители горного селения Храх-Уба, отправили в Россию на подъём. Односельчане сложили в стопку трудовые тысячи, зафрахтовали грузовой АН-26 и загрузили в брюхо аэроплана щедроты урожая. Рамизу Сагидову повезло сразу. Уже в аэропорту Киева аксакал при галстуке и очках в золочёной оправе, предложил совершить оптовую сделку, перекупив весь товар вместе с расходами на фрахт. Ударили по рукам. Оптовик отбыл в неизвестном направлении, а счастливый Рамиз вернулся домой на поезде, время от времени открывая чемоданчик, чтобы похрустеть свеженькими баксами. Выгодное мероприятие почти разорило богатое селение Храх-Уба, односельчане едва не порвали на американский флаг филейные части джигита. С тех пор Рамиз Сагидов жаждал отмщения. Когда хитрованы из ментовского сословия попросили его о невинной услуге – обращать внимание на оборот девственных четвертных и пятидесятирублёвых купюр, он сразу же согласился. Заветный чемоданчик, когда-то превративший его в пожизненного должника односельчан, был нафарширован фальшивыми ассигнациями.
Вторая ошибка Апостола, вернее, слабость, состояла в его брезгливости к мёртвым цветам – именно так воспринимались стебли, лишённые корней. Вместо того, чтобы купить букет, получить сдачу и отправиться на поиски следующей жертвы, Апостол разменял четверть сотни одной-единственной мёртвой розой. Лезгинец угодил в цель, ублажив сотрудников правоохранительных органов: просили обратить внимание, он и обратил. Более того, указал покупателя. Вы, товарищи, жаловались: «Наша служба и опасна и трудна» – примите на покаяние гражданина с портфельчиком. Менты знали своё дело – у Марата Игоревича Муравьева-Апостола оказались три тысячи рублей подделанными купюрами. В отделении первым делом принялись за составление протокола.
– Назовитесь… Кто вы, – приступил к делу следак.
– Художник, – устало ответил Апостол. Король фальшивомонетчиков имел право претендовать на солидный уровень.
Обманутый в лучших чувствах горец не испытал удовлетворения от свершившейся мести, она осталась безликой. Зато Апостол оказался там, где по нему давно тосковали.
Мгновенно пришла в сильнейшую активность милицейская иерархия. Информация была незамедлительно доложена министру МВД. Марат Игоревич Муравьёв-Апостол получил статус особо опасного государственного преступника. С тем и повезли его в столицу. Плотный, как у президента, эскорт. Машины с мигалками впереди закамуфлированного автозака, автобус с элитным подразделением «Беркут», и позади мотоциклисты… Силовики полагали, что арестован рядовой исполнитель и цепочка потянется к развитой группировке. Их ждало разочарование: Апостол оказался непревзойдённым одиночкой.
Во время следственного эксперимента Марат попросил качественную спецбумагу и коробку любимых бельгийских карандашей. Затем на глазах у высокопоставленных гостей в полчаса срисовал казначейский билет, и на место тотчас вылетела группа экспертов. Опытные работники Госзнака оказались поражены точностью подделки. Визуально отличить фальшивую купюру от подлинной они не смогли, потребовалась специальная экспертиза.
Марата Игоревича Муравьева-Апостола ждало пожизненное заключение. Осудили его на пятнадцать лет, для этого потребовались невероятные деньги и всё влияние Киевского смотрящего. В тюрьме Апостола должны были встречать, как генерала, но приблатнённый торчок едва не попутал рамсы. Марат тогда не знал, что положенец Хан простил ему расправу над своим ставленником по единственной причине – из-за двух маляв, полученных из разных уголков необъятной Родины. Одна свалилась из далёкого Иркутска от крепкого вора по кличке Лютый, и одновременно другая – от смотрящего по Киеву, старого и очень почитаемого вора, отзывавшегося на погоняло Ворон. Как получилось, что за малоизвестного блинопёка вступились сразу два мощнейших авторитета, Хан не представлял, но и ослушаться не решился.
