Фазу Алиева - Цена добра
Как-то, выйдя на очередную прогулку, Сухбат и Зубаир, любуясь буйством природы, незаметно дошли до края пропасти. Зубаир встал на острый камень и начал кричать: «Эй, эхо, повтори: «Сухбат, я тебя люблю!» «Я тебя люблю!» – повторяло эхо. Все вокруг наполнилось – «Люблю! Люблю!» Вдруг Сухбат почувствовала сильный толчок, она резко обернулась: Зубаир вместе с камнем, на котором стоял, летел в пропасть. Дикий крик Сухбат разнесло эхом: «Зубаир! Зубаир!» Люди стали прибегать на этот душераздирающий зов. Но было поздно, никто не смог помочь.
Весь аул скорбел по Зубаиру, а Сухбат не могла даже плакать, окаменевшая, она, обняв дочку, не переставала повторять: «Что мы будем делать?!» Криками, стонами Сухбат не выражала свое горе, но на глазах всех сразу сникла, постарела, сгорбилась; когда шла, ноги ее путались, куда шла – забывала, улыбки на ее лице уже никто не видел, кожа на лице стала желтой, обвислой. Она не снимала траур, любила одиночество.
Сын Хабибдада, приехав на похороны отца, побыл дома только месяц. Не было сил, что могли его удержать в ауле. Он оставил матери кучу фотографий, где он был изображен около строящегося моста.
Еще один удар пришлось Сухбат перенести. Дочка решила разводиться с мужем, никакие уговоры матери на нее не действовали. Решение дочери было твердым:
– Муж, мама, должен быть таким, каким был мой отец для тебя! – твердила дочка.
– Твой отец был редкий человек, таких не бывает! – возражала Сухбат.
– Не бывает и не надо, буду воспитывать детей, работать и помогать тебе, мама.
Дочь Патимат с малых лет была очень своенравной и свободолюбивой. «Я сама! Я сама!» – говорила она, даже если мать помогала ей одеваться или причесывать волосы. Она была похожа на мать: такая же летучая походка, неугомонность, но только, в отличие от мамы, много разговаривала. Она всегда замечала проделки ровесников и смеялась над ними. Ушла она от мужа, не предъявив ему никаких претензий. Патимат полностью погрузилась в свою работу.
Сухбат со дня смерти мужа приписала себя к старухам и часто повторяла: «Старый человек – лампа, зажженная на ветру. Магомед, Сайгид, – обращалась она к внукам, – я могу умереть в любую секунду, смотрите, держитесь за маму, помогайте ей во всем».
– Баба, ведь и молодые тоже как лампа, зажженная на ветру, умер же дед Зубаир молодым, – сказал ей однажды Сайгид.
– Такие добрые, порядочные и жизнелюбивые люди долго не живут, – вздохнула Сухбат и пошла разжигать очаг.
Трещал кизяк,
Горел огонь багрово,
Пред ним, редея, отступала мгла.
Его с трудом из хвороста сырого
В потухшем очаге я развела.
Он разгорался нехотя и вяло,
Но миг настал – и пламя, наконец,
Очнулось ото сна,
Затрепетало
И все вокруг окрасило в багрец.
Удивительно сообразительные, понимающие жизнь, добрые и внимательные внуки у Сухбат! Не знаю, что бы с Сухбат было, если бы еще маленькие Магомед и Сайгид как-то не поговорили с ней.
– Баба, – начал Магомед, – ты после смерти дедушки стала другой, очень изменилась, дед Зубаир не хотел бы видеть тебя такой, опустившейся.
– Все время в одном черном платье ходишь, избегаешь людей, – добавил Сайгид.
– Мы хотим тебя видеть нарядной, счастливой, наверно, душа деда стонет, когда видит тебя такой. Ты же сама говорила: то, что Аллах пошлет, надо достойно переносить! – обнял ее Магомед. – У тебя есть сын, который работает и живет в Сибири, и мы – два внука – рядом с тобой. Сними, пожалуйста, черное и одевайся нарядно, нам будет очень приятно и радостно.
Всю ночь Сухбат не спала, думала: «Да, действительно, внуки правы, душа Зубаира на самом деле, наверное, стонет, видя меня такой опустошенной».
Утром она сняла с себя все черное и одела любимое платье Зубаира, выпрямив спину, несколько раз прошлась по комнате, взяла кувшин и отправилась к роднику. Спускаясь по лестнице, она встретила своих внуков Магомеда и Сайгида. Она обняла их, поцеловала.
– Я же еще должна танцевать на ваших свадьбах! – улыбнулась Сухбат.
– Баба, какая ты у нас красивая! – в один голос сказали внуки.
– Это вы открыли мне глаза и спасли, – заплакала растроганная Сухбат.
Немедоносная пчела
Очаг красив огнем,
Что никогда
Не гаснет в нем, —
Трещат ли холода,
Плывут ли по небу густые тучи.
Краса кувшина —
Свежая вода,
Что льется через горлышко певуче.
Высокая и мудрая цена
Проросшего ко времени зерна
На веки вечные заключена
В его уменье превратиться в колос,
Что в ясный полдень и в полночной мгле,
Отяжелев, склоняется к земле
И слушает ее утробный голос.
«Болтун хочет заставить себя любить и вызывает ненависть, хочет оказать услугу – и становится навязчивым, хочет вызвать удивление – и делается смешным: он оскорбляет своих друзей, служит своим врагам».
ПлутархЕсть в горных аулах такие женщины, которые думают, что рождены учить уму-разуму всех остальных. Причем они искренне считают, что вправе вмешиваться во все, делать наставления и поучать всех, они делают это тоном, не требующим возражения, просто так, безапелляционно, думая, что имеют на это полное право. Обычно к подобным людям окружающие относятся снисходительно, потому как понимают, что вреда от них никакого, а польза иногда бывает, но со временем их просто перестают замечать.
Одна из таких, прославленная своими назиданиями, жила и в нашем ауле. Можно без греха утверждать, что она была одной из известных женщин во всех окрестных аулах, которые были построены предками так близко друг к другу, что если прокричит петух, извещая о наступлении рассвета, то ему вторили петухи других аулов.
Шумайсат росла шестой дочерью в семье. Как ни мечтал их отец, так и не дождался сына. Отец Шумайсат – Абдула и мать – Хандулай были неустанными тружениками, они понимали: чтобы выдать замуж шесть дочек, нужно немало. Они умели делать все, были запасливыми и бережливыми, думали о завтрашнем дне. К труду они приучали дочерей сызмальства. С детства девочки умели делать все: убирать, косить сено, молотить зерно, готовить. Кроме этого, они умели шить, вышивать, ткать ковры, ухаживать за скотом. Все девушки были похожи на мать Хандулай – высокие, стройные, а смуглая кожа ничуть не портила их.
Но Шумайсат отличалась от других сестер, она своим поведением подчеркивала, будто несет главную нагрузку в семье, будто семейное благополучие зиждется на ее хрупких плечах. А вечерами, не умолкая, рассказывала все аульские новости: кто кого сватает, когда у кого свадьба, у кого кто родился, чей козленок пропал, кого подозревают в краже. Дочерей Абдулы и Хандулай сватали нарасхват. Быстро и незаметно пришел час, когда и Шумайсат покинула отцовский дом.
Молодая невестка сразу взяла в руки свой новый дом. Она стала учить уму-разуму свекровь и мужа Асхаба. Что бы они ни делали, она находила место, где вставить свое слово. По-аульскому обычаю она не стала называть свекровь мамой.
– Сакинат, вы мало соли кладете в это тесто. Сакинат, между пальцами растекается, надо рассчитывать, сколько воды наливать в муку. Для чуду надо потоньше раскатывать тесто, – звучали в доме назидания Шумайсат.
Сакинат была мудрой и терпеливой женщиной, на замечания невестки с улыбкой отвечала:
– Хорошо, Шумайсат, в следующий раз сделаю, как ты учишь.
Муж ее – Асхаб работал в школе учителем географии. Утром уходил на работу, вечером возвращался. Он сразу стал ручным, но старался не обращать внимания на ее бесконечные назидания, одним ухом слушал, из другого выпускал. Но вечером Асхабу приходилось отвечать на все ее вопросы. Она должна была знать, о чем он рассказывал ученикам, где они побывали на экскурсии. Если он скажет, что они изучали расположение скал горы Акаро, она подсказывала:
– Надо было вам спуститься в ущелье Цоботль, чтобы дети видели, как оно образовалось.
– В следующий раз так мы и сделаем! – отвечал, вздыхая, Асхаб и вновь наклонялся над книгой «География мира», с которой он не расставался.
Сама Шумайсат быстро справлялась с домашней работой и, проводив мужа на работу, носилась по аулу даже на девятом месяце беременности. Походка ее не изменилась, она успевала везде, будто у дорогих ей людей дома пожар, и их дети оттуда выбраться не могут, и как она появится, все решится. Если она застанет сельчанку за шитьем, сперва поглаживала материал руками и изучала шов.
– Так нельзя шить, у тебя между швами может проехать арба, мельче надо делать стежки, так, чтобы шов получился красивым и крепким. Посмотри на мое платье, которое я сшила, если налить воду, капелька из шва не прольется, – говорила она.
В другом доме она учила готовить чуду:
– Что за начинка! У меня творог бывает желтый от изобилия яиц, а почему ты ореховую травку не кладешь?
