Фазу Алиева - Цена добра
Диалог их длился долго, в результате Саид обещал на следующем внеклассном чтении рассказать о Льве Толстом и его книгах.
В тот день в мое сердце упало золотое зернышко. Я стала просить у Саида на несколько дней «Анну Каренину». Он согласился, но предупредил: «Листья не сгибать и никаких меток карандашом не делать». И в первый раз в тот день я увидела такую ироническую улыбку на его лице, мол: «Что же ты, девчонка, поймешь из этих книг?».
Хотя я не знала русского языка даже на тройку, содержание книги я поняла. Когда Анна Каренина бросилась под поезд, я ревела. Бабушка и мама не понимали, что случилось. Я коротко пересказала содержание книги.
– Вот ненормальная, – кричала бабушка, – плохо, что ли, ей жилось с таким порядочным мужем! Сидела бы около своего мужа и ласкала бы сына.
– Любовь женщину делает сумасшедшей, нельзя ее обвинять, и любовь дается от Аллаха, – вздохнула моя мама.
Я вернула Саиду книгу на день раньше, чем обещала. Ему очень понравилось, что я обвернула книгу в газету.
– Теперь я хочу прочитать «Войну и мир», – попросила я.
– Это тебе еще рано, я тебе что-нибудь другое подберу, – обещал Саид.
– Я хочу читать только то, что написал Толстой!
– Будет тебе Толстой!
Хотя по школьной программе не изучали творчество Толстого, я в десятом классе прочитала «Войну и мир». Конечно, я многого не понимала, но патриотизм и дух русского человека, его мужество входили в меня каким-то светом, поражали героизм, единство в борьбе с врагом. А позже я поняла самое главное – что все это мне давно знакомо, что я видела воочию многих Болконских – они у нас в каждом ауле. Когда французы ворвались к ним, стреляя во врагов и идя на верную смерть, Болконский (отец) кричал: «Это мой дом!» Разве один раз мы слышали эти слова от Гаджидады, Омардады и многих старожилов маленьких аулов, когда они рассказывали о героях? Нет, мы их слышали много раз.
Когда в Литературном институте мне достался билет, в котором стоял вопрос о патриотизме в романе Льва Толстого «Война и мир», я подытожила свой ответ выводом: в каждом ауле, в каждом уголке нашей Родины есть Болконские. И гений Лев Толстой собрал из сердец и душ таких людей искорки и зажег пожар, который веками будет гореть, алеть для поколений, воспитывая новых и новых патриотов, которые скажут: «Это мой дом, и никому не позволено врываться в него». В конце своего ответа я добавила: «Как точно выразился швейцарский писатель Анри-Фредерик Амьель: «Делать легко то, что для других трудно, – это талант; делать то, что для таланта невозможно, – это гений».
Профессор был покорен моим ответом и почему-то записал имена наших (аульских) «Болконских». Я же всю жизнь осталась верной и преданной Льву Толстому. Потому как он и из моего сердца взял искорку, чтобы зажечь пожар патриотизма, научил меня же по-настоящему, с болью, свято любить свой дом и Родину. Он, Лев Толстой, увидел и в моем крохотном сердце искорку, которая выражается словами: «Это мой дом».
И пусть, распавшись, искры те
Сквозь гущу сумрака глухого
Верны заветной высоте,
В единый свет сольются снова.
Лампа, зажженная на ветру
Сперва очаг, как выколотый глаз,
Зиял холодной чернотой, И мама
У очага стояла, наклоняясь,
И о колено кизяки ломала.
Стояла рядом с красным угольком,
Живой и яркой искоркою взятой
Из очага соседского и ватой
Обложенной заботливо кругом.
«Огонь не гаснет оттого, что от него зажгут другой».
ЛукианСухбат уже перевалило за семьдесят, но ни один человек, не знающий ее возраст, не дал бы ей больше пятидесяти. Она была худая, словно высушенная. Все время бывала в постоянном движении, везде находила себе дело. В семье она оставалась старшей. Благодаря ее трудолюбивым рукам дом блестел, царил аромат чистоты, каждая вещь лежала на своем месте. Жила она с разведенной дочерью, у которой было двое сыновей. Оба ее внука – Магомед и Сайгид – утром, вставая, обращались к Сухбат:
– Баба, что нам сегодня делать?
– Найдется работа всем, вставайте! – отвечала Сухбат.
Дочка Сухбат – Симисхан работала на почте. После развода с мужем она целиком отдавалась работе, беря на себя почти все обязанности почтового работника.
Жизнь же Сухбат сызмальства напоминала вертящуюся карусель. Мать умерла, когда ей не было и пяти лет. Сперва она везде видела следы материнских рук, от каждой вещи шло удивительное тепло, оно грело Сухбат, наполняя ее сердце грустью и печалью. В такие моменты она тайком от отца уходила в другую комнату и нюхала оставшуюся висеть на гвоздях одежду матери, и тогда ее душа наполнялась желанием вновь, хоть разок, увидеть живую маму, положить ей голову на грудь и незаметно уснуть. Сухбат не знала, как назвать эти ощущения, ей не сиделось на месте, она будто металась в поисках какого-то покоя. В такие минуты она шла на крышу дома, смотрела вдаль и погружалась в воспоминания. Вот она, подпрыгивая, идет с мамой по цветущему полю, собирает цветы и дарит их матери. Оба они сияют от счастья и благодарности щедрой земле. Вечером она показывает букет отцу и перечисляет названия каждого цветка.
После смерти матери и цветы казались ей какими-то другими, цвет их стал бледным, аромат застревал в самой гортани, и слезы катились по щекам.
Отец недолго горевал, через пять месяцев после похорон жены он женился на соседке. Зубаржат зашла в их дом такой, какой она была – простой и искренней. Она по характеру очень отличалась от ее мамы. Зубаржат была прямая, говорила – как думала, редко смеялась, не понимала шуток, искала в каждом слове мужа подводные камни. Сухбат она никогда не ругала, но и не ласкала. Но сама Сухбат чуждалась ее, она быстрее старалась уйти из дома. Убиралась во дворе, утром провожала коров в стадо, а вечером встречала их. Так она привыкла к труду.
Зубаржат не родила детей, Сухбат осталась у них единственной. Как бы Зубаржат ни старалась, Сухбат сердцем не чувствовала ее тепла и мамой никогда не называла. Она любила управляться по двору, подметала его, собирала на зиму топливо, и отец ей уже не был таким близким. Сухбат все глубже и глубже уходила в себя, но сидячей жизни она не понимала, всегда находила себе дело. Дом их блестел и сверкал не благодаря Зубаржат, а – неуемной Сухбат. Поэтому Зубаржат решила, что лучшей жены для своего брата, как Сухбат, и не найти. «Она действительно будет солнцем его дома», – думала Зубаржат. И после того, когда она начала делать намеки брату, Зубаир стал присматриваться к Сухбат. Она, действительно, на его глазах превратилась в красавицу. Высокая, стройная, загадочная, потому как мало разговаривала, летучая походка, неуемное трудолюбие покоряли его с каждым днем.
Сообразительная Сухбат, конечно, все понимала, но делала вид, что все остается по-прежнему. Зубаир приходил к ним на правах родственника. Он ей нравился, не потому что был красивый, а потому что принимал активное участие в жизни аула, понимал и разделял горе людей, ходил на свадьбы, а танцевал так, что земля горела под ногами, и все делал от души, не для показухи, по-настоящему, обстоятельно.
Однажды, когда Зубаир пригласил ее на танец, она очень волновалась, чувствовала, как горят ее щеки, дрожат ноги и трепещет сердце. С тех пор она с нетерпением ждала, когда он придет к ним. Сватовство у них было не по аульским обычаям и традициям. Без посредников Зубаир подошел к ней и прямиком сказал:
– Салам, Сухбат, я люблю тебя, если и ты испытываешь ко мне хоть искорку такого огня, я зажгу из нее в тебе пожар.
– Салам! – ответила робко Сухбат, голос ее дрожал, и лицо горело.
Больше ничего не сказав, она убежала в другую комнату и зарыдала. Она не понимала, почему она плачет, слезы ручьями текли по ее розовым, как спелые персики, щекам.
С того дня Зубаир для нее стал другим, она постоянно думала о нем, ждала его, но, когда он приходил, молчала, ее выдавали только глубоко посаженные большие серые глаза. Они моментально зажигались, становились еще ярче и крупнее. Сухбат, раньше не замечавшая зеркало, теперь несколько раз останавливалась перед ним и любовалась собой.
Сухбат уже не любила ходить с подругами в поле, она искала одиночество в горах, где отдавалась мечтам, мыслям о нем. У нее появилась своя вершина, и небо над ним казалось ей голубее, чем где-либо. Думая о Зубаире, она легко преодолевала крутые тропинки, слушала мотивы певчих птиц. Сухбат ни с кем не делилась о своем состоянии и думала, что никто не знает о тайнах ее души и сердца. А разве любовь можно скрыть?! Нет! По одному лишь взгляду влюбленных, пойманному другими, можно обнажить цветущий сад и их мечты. Если в ауле один человек знает о тайне двух сердец, молва распространяется моментально.
Ни разу Сухбат и Зубаир не говорили между собой о любви. Для Сухбат достаточно было услышать это заветное имя – Зубаир, она сразу становилась какой-то невесомой, зажигались ее глаза, и вся она превращалась в летучую, легкую пушинку, в облаках витали ее мысли, чаяния и надежды. Грезы превращали ее в счастливейшую из людей.
