Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга I
Ему стоило больших трудов скрыть своё состояние от матери. Повертев в руках книжку, вдруг показавшуюся ему лишённой всякого смысла, он машинально вернул её на книжную полку.
Все последующие дни Далгат не мог думать ни о чём другом, кроме этой помолвки, и как-то даже поймал себя на мысли, что Имран уже и не так ему близок, как прежде. В душе юноши поселилось чувство, которое можно было бы даже назвать неприязнью, если бы оно не граничило так сильно с досадой.
Имран может покорить любую девчонку, так зачем же ему Фарида? Он получит её и тут же остынет, как это не раз с ним бывало. Но если он легко бросал других девушек, то ведь здесь речь идёт о браке. Что делать? Поговорить с Имраном? А может быть, сначала с Фаридой? Сказать ей, чтобы она не соглашалась? А если вдруг Имран ей нравится? И что он может сказать Имрану? Оставь её, займись другими девушками? Или признаться, что он любит невесту своего брата? А тот сразу спросит про отношение Фариды, и что ему ответить? Что он не знает?
Так и не придумав ничего путного, Далгат продолжал жить, скрывая свои мысли и чувства и ощущая всё более растущую с каждым днём неприязнь к своему названому брату.
Глава 9
И вновь в доме Ансара и Айши игралась свадьба, на этот раз сына. А это значит, что и гостей было больше, и свадьба была веселей. Ведь когда из родительского дома уходит дочь, тут нечему особенно радоваться, потому что впереди у неё неизвестность, а вот когда женится сын, то это означает очень даже многое. Это означает прибавление в семействе, увеличение рода, продолжение фамилии… И чья-то дочка, бывшая ещё вчера для тебя чужою, становится полноправным членом твоей семьи и будущей хозяйкой того очага, который ты возводил для своего потомства.
Впервые за много лет Ансар был растроган и счастлив. Глядя на сына, сидящего рядом с невестой в сером новеньком костюме с широким бордовым в полоску галстуком, Ансар испытал нечто похожее на благодарность Создателю за этот день счастья. Приятно было смотреть на Фариду, одетую в белое шёлковое платье с развевающимися складками и покрытую белым шифоновым платком с длинной бахромой по краям, который Айша, подойдя к невесте, опустила с её головы, открыв гостям красивое и нежное лицо смущенной девушки.
И снова доктор Мамаев, несший обязанности тамады, взирал со своего места на длинные ряды гостей, делая знаки есаулам, чтобы они проворней двигались и добросовестнее выполняли свою работу по поддержанию свадебного порядка, и музыканты весело и зажигательно играли до самой ночи свадебную лезгинку, в то время как повариха Саку с той же категоричностью и тем же призывом «Пашёл чё-ё-рт!» шугала нечаянно забредшего на её территорию в поисках водки гостя.
На этот раз на свадьбе присутствовали и родственники Айши, все её племянники и племянницы, вернувшиеся, наконец, на свою историческую родину и обустраивавшиеся сейчас кто в Каспийске, а кто в Махачкале.
Марьяшка, прелестная годовалая дочурка Малики и Юсупа, точно переходящий кубок, передавалась из рук в руки, пока не уснула, наконец, посреди музыки на плече у Шахри.
По случаю свадьбы счастливая и довольная Айша сняла свои извечные чёрные одежды и облачилась в красивое и элегантное платье из синего шёлка с белой атласной розой у выреза. По этому же случаю она надела и драгоценные украшения, подаренные ей Ансаром много лет назад и чудом сбережённые от всевидящего ока НКВД.
Когда жених с невестой вышли в круг, Айша подумала, что большего счастья для матери быть не может. Сын танцует с будущей женой. У него образуется семья, которая принесёт ему потомство, а оно, в свою очередь, приумножит их тухум… А у них с Ансаром появилась ещё одна дочь, Фарида.
* * *На следующее утро все близкие родственники жениха в полном соответствии с кази-кумухскими обычаями поздравили молодую жену, преподнеся ей каждый по украшению из золота с бриллиантами, а Раисат и Гилан, бывшие ахал щар, то есть женщинами, сопровождавшими невесту в дом жениха и остававшимися подле неё в течение следующего дня, одаряли каждого поздравляющего небольшим подарком от невесты и потчевали их чаем с халвой, конфетами и пирогами.
Но самым главным событием первого дня пребывания невесты в доме жениха был курч – национальное блюдо лакцев, изготовленное из сваренной вперемешку с мукой кураги с добавлением мёда и символизирующее здоровье, счастье и благополучие. Курч традиционно делался по особым случаям, связанным со свадьбой или рождением ребёнка. И сейчас все с нетерпением его ждали, и, когда, наконец, женщины разложили по тарелкам золотисто-коричневое кушанье с налитым поверх урбечом, по комнате пронёсся довольный гул тех, кто предвкушал им полакомиться.
Все дни, предшествовавшие свадебным торжествам и замыкавшие их, Далгат испытывал тягостное ощущение некой потери, словно он нашёл какое-то сокровище и, не успев им полюбоваться, тут же его потерял.
Он едва смог заставить себя произнести слова поздравления молодым и тут же отошёл от их стола, сколько ни приглашал его Имран занять место по правую руку от него.
Вечером в своей комнате Далгат попытался честно проанализировать ситуацию и пришёл к выводу, что Имран ни в чём не виноват. Во-первых, он не имел понятия о чувствах Далгата. Во-вторых, он сам явно был влюблён в Фариду и все последние дни буквально летал, переполненный радостным возбуждением.
Далгат понял, что во всём виноват только он сам. Нечего было тянуть с разговором, стесняться, колебаться, а следовало давно признаться ей во всём. Вот и дотянул до свадьбы.
Юноша поклялся закрыть для себя тему Фариды, но даже после этого ещё долго не мог заснуть, думая о девушке и вспоминая её лицо в обрамлении белого шифонового покрывала.
Глава 10
Шахри нездоровилось. Хворь подкралась неожиданно, начавшись с лёгкого недомогания, какие женщина привыкла не замечать. Нытья она не жаловала и потому не стала обращать внимание на периодические приступы слабости, пока однажды не удивилась неприятно, заметив, что слабость всё усиливается. Как-то утром она не смогла подняться с постели, и обеспокоенная Айша, неотлучно находясь рядом, пресекала все её попытки встать и приняться за дела.
С всёвозрастающей тревогой она всматривалась в бледное лицо подруги с заострившимися чертами и скорбно опущенными уголками губ. Ей было страшно. Жизнь то и дело преподносила ей тяжёлые моменты, связанные с утратой близких, и Айша давно уже приучила себя относить все невзгоды к каре за ослушание родительской воли, и теперь её сердце сжималось от нехороших предчувствий, и она гнала их от себя, моля Бога сохранить ей Шахри, заменить которую не мог никто.
Бог, однако, не пожелал внять её мольбам, и однажды Шахри ослабела настолько, что не смогла подняться с постели и осталась лежать. Измученная болью, идущей откуда-то из глубины живота, она смотрела на подругу ввалившимися глазами, в которых сквозила тоска, и, как могла, сдерживала стон, мучаясь ни на минуту не проходившей болью.
– Пришла моя пора, я это чувствую, – с трудом произнесла Шахри однажды утром после очередной бессонной ночи. – Мы с тобой никогда не говорили друг другу громких слов… А теперь я хочу сказать… Спасибо Аллаху, что у меня есть ты! Ты всегда была для меня больше, чем подруга, и больше, чем сестра. Ты – моя половинка. Вместе мы прожили жизнь, и ты во всём мне была опорой…
Айша с тревогой вглядывалась в тёмные круги под впавшими глазами Шахри, во взгляде которых сквозила неизбывная печаль.
– Нет, это ты была моей опорой! – горячо воскликнула она.
– Всегда меня поддерживала, и… мы ещё долго будем поддерживать друг дружку! Скоро ты поднимешься на ноги, и всё будет по-прежнему!
– Боюсь, что нет, родная… Единственное, о чём прошу… береги моего сына… моего Далгатика… У него ведь, как и у меня, нет, кроме вас, никого!
Глаза обеих женщин были полны слёз, так и оставшихся невыплаканными во время этого разговора.
Позже каждая из них за закрытыми дверями своих комнат выплачет переполнявшую её горечь, боль, страдание, а пока что они бодрились одна перед другой, не в силах смириться перед неотвратимым и неизбежным роком.
Айша так переживала за Шахри, что голова её, полная дум и тревог за происходящее, казалось, вот-вот расколется надвое. Шахри серьёзно больна. И половины не осталось от некогда холёной и цветущей женщины! «Так вот и прожила почти всю жизнь одна! – в который уже раз подумалось Айше. – Посвятила свою жизнь жизни моей и моей семьи и даже не попыталась построить себе другую! А ведь могла с её-то красотою и умом… Но нет, предпочла добровольное затворничество и так и не увидела в жизни ничего приятного, кроме разве девичества и нескольких семейных лет с Манапом… Родная моя Шахри!»
Саму же Шахри, измученную бесконечными болями, угнетали мысли о сыне и о том, как он будет жить, когда её не станет. Он так и работал в типографии, а ведь какой умный, грамотный, начитанный, и память у него блестящая, и желание неудержимое знать больше… Кому же, как не ему, достигать вершин во всём!
