Виктория Габышева - Любовь, или Пускай смеются дети (сборник)
Под открытым окном фыркает чей-то автомобиль. Зойка хмурится и силится перевернуться. Встать бы и закрыть фрамугу. Комната вымерзла, никакая батарея не спасает. Автомобиль снова фыркает и протяжно гудит. Зойка из последних сил зажимает руками уши. Она ненавидит машины. Особенно эти клаксоны, что ассоциируются у нее только с одним словом: «Конец!»
Зойка тогда ничего не успела понять, она даже не испугалась и не зажмурилась. Она будто со стороны услышала, как закричала мама, а папа отчетливо и как-то, как она потом вспоминала, безучастно произнес: «Это конец!» Митяй не сказал ничего. Он спал. Так и остался спать в своем детском кресле, только уже навсегда. Их зажало в искореженном грузовиком «жигуленке» – родителей и братика. А Зойку выбросило. Две царапины на ноге и ссадина на щеке – вот и все физические увечья. С моральным, конечно, сложнее. Зойка молчала полгода. К ней водили каких-то странных людей, которые показывали картинки, просили что-то нарисовать, о чем-то рассказать, ласково гладили по голове и утверждали, что они ее понимают. А Зойка хотела только одного: чтобы все они раз и навсегда исчезли и перестали ее донимать своим пониманием, в котором они не могли смыслить ровным счетом ничего. Семилетний ребенок один-одинешенек, и эти взрослые с картинками и ласковыми речами. Взрослых водили врачи. А врачей, наверное, просила бабушка. Во всяком случае, каждый раз, когда в Зойкину палату заходил очередной психолог, бабушкин потухший взгляд оживлялся надеждой, и Зойке было даже неловко, что она не может оправдать этих надежд.
Зойка заговорила, когда однажды бабушка не пришла. Так и спросила:
– А где бабушка?
– Приболела, – и глазом не моргнув, ответила медсестра. – Не переживай, придет скоро. Ты только не молчи больше.
И Зойка молчать перестала, пошла на поправку. Только бабушка все не шла. Неделю не приходила, две. А на третью Зойку одели в какое-то чужое платье, вывели из палаты и поставили перед совершенно незнакомой женщиной.
– Здравствуй, Зоя. – Она приветливо улыбнулась и протянула руку. – Меня зовут Инга Константиновна.
– Угу. А где моя бабушка?
– Зоинька, твоя бабушка пока не может тебя забрать, поэтому ты какое-то время поживешь с нами.
– С вами?
– Ну да. Со мной, с другими воспитателями и ребятами.
– Ребятами?
– Ну да. В детском доме. Не волнуйся, тебе у нас понравится.
– Не понравится.
– Зря ты так думаешь. – Женщина взяла Зойку за руку и уверенно повела к выходу из больницы. – У нас прекрасный коллектив. Дети… – Зойка послушно плелась рядом. Она не слушала, что ей говорила Инга Константиновна. Она думала о том, что папа так боялся попасть в детский дом, что даже сбежал с родного хутора. А куда бежать ей – Зойке? Ей даже не шестнадцать, а только семь, и нет никаких сил выдернуть свою ладошку из сухой, крепкой руки незнакомой тети, что ведет за собой и говорит, говорит, говорит какую-то ерунду о том, какая замечательная жизнь ждет Зоиньку в детском доме.
И началась эта прекрасная жизнь.
– Зоя, ну что ты все стоишь у окна? Дует, простудишься.
– Я бабушку жду.
– Зоя, иди сказку слушать. Сейчас «Снежную королеву» будем читать.
– Не хочу. Я ее наизусть знаю. Мне ее мама часто читала.
– Ну так, может быть, ты сама расскажешь или почитаешь?
– Нет!
– Отказываешься, потому что не умеешь читать. Давай с тобой будем учиться.
– Меня бабушка научит, когда поправится.
– Зоя, тебе в сентябре в школу. У нас все детки, которые идут в школу, уже умеют читать.
– А я не пойду в вашу школу!
– Это почему же?
– Я в Зареченске пойду. Мы туда с бабушкой поедем. И будем там жить с дедушкой.
– С дедушкой? – Зойка, конечно, не могла уловить замешательства в голосе воспитательницы.
– Да. У него там знаете, какое хозяйство? Он потому и не приезжает за мной, что не может все это оставить. Коровы, козы, поросята, дом большой, а еще сад, огород. Знаете, как мы там жить хорошо станем! И не пойду я в эту вашу школу! В зареченскую буду ходить вместе с Танькой.
– С какой Танькой? – Воспитательница с опаской оглянулась на тихоню Таню Ивлеву, что в сторонке заплетала косы одноглазой кукле.
– С Громушкиной.
– А… – с облегчением вздохнула наставница. – Ну хорошо.
– Зоя, почему ты не пьешь компот? Он сладкий.
– Это гадость!
– Зоя, так нельзя говорить. Повара работают, стараются.
– А моя бабушка в таких случаях говорила: «Это ж каким местом надо стряпать, чтобы такое дерьмо получилось!»
– Зоя!
– Компот – дрянь. Я его пить не буду.
– Сама ты хорошая дрянь.
– Я на вас бабушке пожалуюсь.
– Зоинька, – Инга Константиновна, заведующая детдомом, заглянула в комнату, – пойдем со мной. К тебе там пришли.
– Бабушка! – Зойка побежала сломя голову. – Нина?! – В кабинете заведующей сидела тетка. По-прежнему яркая, красивая, модная. Зубы у Нины белые, щеки румяные, юбка короткая, туфли на шпильке. Волосы собраны в конский хвост, руки прижаты к груди:
– Зойка! Какая ты худенькая!
– Так ведь не ест ничего, – сокрушенно заметила Инга Константиновна, – вы хоть скажите ей!
– Ниночка, – Зойка уткнулась лицом в теткины колени, обхватила их руками, – я теперь буду кушать, обещаю. Вот вернемся в Зареченск, я сразу целого поросенка съем, договорились? Мне собираться, да? Я мигом, хорошо? Инга Константиновна, там мой мишка из больницы очень Саше Звонцевой нравится, так я ей оставлю, хорошо? Ниночка, мне и собираться не надо. Можем уже идти. До свидания, Инга Константиновна. Меня, наверное, бабушка с дедушкой заждались. Они ведь старенькие, им ехать тяжело. Тем более бабушка болеет. Вот они тебя и прислали, Ниночка, правда?
– Зой, – Нина отвела глаза, – я тебе тут чемоданы привезла.
– Какие чемоданы? Зачем? – Зойка почти хохотала в голос. Она была счастлива. Она уезжает. Она спешит домой к родным, она приплясывает от нетерпения.
– С тряпьем твоим. Платья вот, брюки, бельишко. В общем, все, что нашла в доме, то и сложила.
– Хорошо. Не голой же мне в Зареченске ходить, а новое вам, наверное, накладно покупать. Нин, я все понимаю. Я буду старое носить, пока до дыр не протрется. Я аккуратно буду, только бы расти помедленнее. Ну, поехали уже, поехали.
– Зой, – Нина затеребила край своей юбки, – мы не поедем никуда.
– Почему? – Улыбка все еще сияла на Зойкином лице. – Там же хозяйство, дедушка.
– Зой, дедушка как про маму твою узнал, так и помер. У поросят стоял, там и свалился прямо в очистки картофельные. А бабку нашу парализовало. Сидела она в твоей палате, сидела, надеялась, надеялась. А ты уперлась бараном и молчишь, вот и довела старушку до инсульта.
– Да что вы такое говорите?! – Инга Константиновна подскочила к Нине. Ее всегда спокойное лицо пылало от гнева, ноздри раздувались совсем как у любимой дедушкиной кобылы Красули.
– Нин! – Зойка в каком-то ступоре не обратила внимания на обвинения тетки. – А Красуля где?
– Какая еще красуля?
– Лошадь.
– Я почем знаю, какая из них красуля, какая нет. По мне так они все на одну морду. Продала я хозяйство и дом. На кой мне все это. Я тоже хочу в городе пошиковать.
– Значит, мы тут остаемся? – Зойка снова улыбнулась. Не так широко, как минуты назад, но все так же радостно. – Ну и хорошо. Я уже тут привыкла. С тобой и с бабушкой вообще легко будет.
– Зой, ты остаешься тут, то есть в детдоме. Так будет гораздо лучше для всех.
Зойка затряслась. Плечи заходили ходуном, колени задрожали, из глаз хлынули потоки слез.
– Ниночка, для меня нет! Я не хочу здесь! Я домой хочу! Я с тобой хочу! Я к бабушке хочу!
– Зоя, бабушка в больнице. А когда немного оправится, если оправится, поедет в специальный пансионат для таких, как она, и будет там жить.
– Почему там? Почему не с тобой?
– Она лежит все время, а мне работать надо.
– Так и работай себе, а я за бабушкой стану ухаживать.
Нина запрокинула голову и громко захохотала:
– Ой, не могу! За бабушкой ухаживать она будет! Кто ж тебе даст-то?
– Ниночка, ты только забери меня, а мы уж справимся как-нибудь.
Нина ухмыльнулась. На мгновение в ее озорном, каком-то бесовском взгляде мелькнуло нечто похожее на жалость, но это была всего лишь секунда. В следующую тетя уже качала головой и отвечала:
– Не могу, Зоинька, не могу.
– Ниночка, но я прошу тебя!
– Зой, хватит верещать! Сказано тебе, не могу!
– Зоя! – Инга Константиновна положила свою руку на плечо девочке и сжала его с сочувствием. – Нина сейчас не может, но если у нее поменяются обстоятельства, то она сразу тебя заберет, правда, Нина? – спросила с нажимом заведующая.
– Ну это само собой, – тетка беспечно пожала плечами, – коли поменяются, так я прямиком разбегусь и заберу племяшку.
