Дмитрий Рыков - Та, что гасит свет (сборник)
– Ты что, забыл? У нас же сегодня экскурсия!
– Перенеси на завтра. Я что-то не в силах… Если хочешь, пойди, погуляй сама.
– Идет!
Она быстро собралась, чмокнула его в щеку и выпорхнула из номера.
Борис Антонович выпил три таблетки мовалиса и снова заснул.
Проснулся он через несколько часов от Наташиного щебета. Она трясла его за плечо:
– Боря, Боречка, проснись! Я в маленьком магазинчике такой черный брючный костюмчик нашла – отпад! А к нему оранжевый шарфик с черными узорами. Если бы только видел, что за прелесть! Я хочу его, хочу! Дай денежек, а?
– Бери, – устало отмахнулся от нее супруг.
– Ур-ра! – пропела Наталья, выхватила несколько бумажек из его портмоне и испарилась.
Борис Антонович позвонил на ресепшен, попросил чаю – побольше, целый чайник. Он открыл купленную перед поездкой книгу Уэльбека, листал и с мазохизмом примерял образы его героев на себя. «Беда всего страшнее настигает нас, когда нам покажется, что возможность счастья реальна и вполне достижима», – читал он. «Относительно физической любви я не строил никаких иллюзий. Молодость, красота, сила: критерии у физической любви ровно те же, что у нацизма. Разжигать желания до полной нестерпимости, одновременно перекрывая любые пути для их осуществления, – вот единственный принцип, лежащий в основе западного общества. Сначала ее невозможно будет уговорить, потом она застыдится, когда мы вместе выйдем на улицу, станет колебаться, а стоит ли знакомить меня с друзьями, – и, не раздумывая, бросит меня ради мальчишки, своего ровесника», «Подобно всем очень красивым девушкам, она, по сути, годилась только для секса, и глупо было использовать ее как-то иначе, видеть в ней нечто большее, нежели роскошное животное, балованное и испорченное во всех отношениях, избавленное от любых забот, от любого тяжелого или скучного труда, чтобы целиком посвятить себя сексуальному служению». Нет, ну какая жуть…
Вернувшаяся после похода по магазинам Наталья в одной майке, через которую просвечивали соски, села на кровать, скрестила ноги и стала грызть яблоко, листая только что купленный журнал.
Борис Антонович с кровати в этот день так и не встал.
На следующее утро за ними заехала на машине экскурсовод Мирра. Жена внимательно слушала ее рассказы («Хоть что-то ее заинтересовало!» – подумал Борис Антонович). Они осмотрели кучу достопримечательностей, но в памяти Бориса Антоновича отложились только Брандербургские ворота, бывшее здание гестапо, которое ни русские, ни американцы специально не бомбили, надеясь после войны найти в нем ценные архивы, да подъем на смотровую площадку какой-то высотки, откуда открывался чудесный вид на город. Обедать отправились в швейцарский ресторан, расположенный в «Сони-центре». Наталья с удовольствием уплетала баранину с ананасом, который, по идее, должен был после расщепить бараний жир. «Тридцать шесть евро, – грустно думал Борис Антонович. – И как мы будем жить в своем Верх-Исетском районе?»
Вечером пошли в ирландский паб. Он оказался шумным, с огромным количеством народа. Звучала живая музыка, Наталья кинулась танцевать с какими-то мулатами, было весело, он чуть-чуть оттаял.
Утром на следующий день опять собрались на прогулку. Борис Антонович ужаснулся – он не мог найти цепочку с крестиком! Ни на полу, ни под матрацем, ни в ванной – нигде!
– Наташа! – закричал он. – Я крестик потерял!
– Как потерял?
– Ну не могу найти, и все! У тебя своего нет?
– Ты же знаешь, я не ношу… А потом, чужой крест надевать нельзя.
– Тогда едем покупать.
– Куда?
– Должен же быть в Берлине православный храм. Ведь здесь столько русских!
– А почему именно сейчас? Дома купим.
– Да ты что! – рассвирепел Борис Антонович. – У меня завтра операция! А я без креста! С ума сошла?
Наталья только пожала плечами. Дежурная администраторша на их вопрос ответила, что православный храм находится на православном кладбище, написала адрес и вызвала такси.
Подъехав к кладбищу, они увидели закрытые ворота. Борис Антонович прошелся вдоль забора и нашел приоткрытую калитку. Взяв жену за руку, он потащил ее за собой к небольшой церквушке, возвышающейся среди неухоженных могил. Слева от калитки приютился одноэтажный домик. Залаяла собака. На улицу вышел бородатый мужчина в клетчатой рубашке с длинными рукавами и джинсах.
– Здравствуйте! – поздоровался Борис Антонович.
– Здравствуйте! – ответил тот. – Что вам угодно?
– Нам бы батюшку.
– Я батюшка. А что вы хотите?
– Понимаете, – заволновался Борис Антонович, – у меня завтра операция, а я потерял крестик. Нельзя ли у вас купить?
– Не продаю я крестики, – удивился батюшка.
– Да? – расстроился Борис Антонович. – Что же мне делать? Я боюсь на операционный стол без креста…
– Простите… – расстроился священнослужитель. – Мы с матушкой сейчас трапезничаем. Присоединяйтесь к нам, а там что-нибудь придумаем.
– Нет, нет, что вы! – замахал руками Борис Антонович. – Мы лучше пока по кладбищу походим, подождем вас…
– Как хотите. Здесь есть на что посмотреть… – Священник повернулся и скрылся за дверью.
Держась за руки, они осторожно стали пробираться мимо могил. История разных судеб открылась им. Эмигранты, одни эмигранты… Обер-лейтенант… генерал… княгиня… Российский политик Владимир Дмитриевич Набоков, отец знаменитого писателя Владимира Владимировича, маленький покосившийся черный камень – памятник композитору Глинке… Вся история русской эмиграции на небольшом клочке берлинской земли.
Их окликнул батюшка.
– Вот что могу предложить вам, – сказал он и раскрыл ладонь.
Борис Антонович увидел старинный эмалевый образок с маленьким колечком для шнурка и с облегчением вздохнул.
– Сколько я вам должен? – засуетился он.
– Да что вы, право! Ничего не надо! Давайте благословлю, и идите с богом! – Священник осенил его крестом.
Они вышли через калитку на улицу. Наталья разжала ладонь мужа:
– Дева Мария?
– Вообще-то Богоматерь. Ну да ладно…
В гостиницу Борис Антонович возвратился умиротворенным. В шесть часов должна была заехать Ирина, чтобы отвезти его в клинику, готовить к завтрашней операции.
Фрау Бергер из вещей разрешила взять книги и ноутбук, сменную одежду за ненадобностью велела оставить. В машине ехали молча, волнуясь и чувствуя важность момента. Наташе показали палату, где будет находиться Борис Антонович, объяснили, когда его можно навещать, и вежливо предложили пожелать ему удачи. Мужа она поцеловала холодновато, дежурно. Даже, казалось, хотела ободряюще похлопать его по плечу, но, видимо, удержалась.
Борису Антоновичу объяснили устройство кровати, которая с помощью многочисленных приспособлений могла оказываться в каком угодно положении и принимать форму любого, даже самого искривленного тела. У изголовья, у двери, в санузле у унитаза и даже рядом с душем имелись большие красные кнопки для экстренного вызова медсестры. Ему выдали застегивающуюся сзади длинную больничную рубашку и белые чулки, которые надо было надеть утром перед операцией. Заставили выпить слабительное – «стул» должен был быть обязательно.
В девять вечера приехал доктор Клетцер. Он подробно объяснил смысл предстоящей операции. Над позвоночником, в месте соединения мышц, делается небольшой трехмиллиметровый надрез, вводится тоненькая полая трубочка, через нее лазером вырезается грыжа. Еще вводится маленькая видеокамера, позволяющая видеть весь процесс на экране монитора.
Борис! Еще не поздно отказаться!
Борис Антонович усмехнулся и пожелал Клетцеру хорошего сна, чтобы руки утром не дрожали. Тот улыбнулся, попрощался и ушел.
Борису Антоновичу не спалось. Задремал он только к утру, но его вскоре растолкала толстая медсестра и погнала в туалет. «Стула» не было.
– Вы боитесь? Выходите! – постучала она в дверь санузла через десять минут.
– Я не боюсь! – отвечал он на правильном немецком. – У меня не получается!
– Ну ладно! Время! Нас ждут!
Борис Антонович увидел в палате каталку. Он быстро натянул чулки и лег на нее.
– На живот, на живот! – скомандовала медсестра и выкатила каталку в коридор.
Его загрузили в лифт, подняли на два этажа и по длинному коридору повезли в операционную. Борис Антонович огляделся. Операционная напоминала рубку космического корабля в дорогом фантастическом фильме – от пола до потолка горели разнообразные лампочки, светились мониторы, а вокруг него столпилась куча врачей. Такая толпа – и все ради него одного.
– Как настроение? – спросил Клетцер, уже в повязке, закрывающей лицо.
– Все ОК! – попытался шутить Борис Антонович.
– Это надо снять, – указал Клетцер на образок.
– Нельзя. – Борис Антонович прикрыл его ладонью.
– Я вас прошу, – твердо отрезал Клетцер.
Борис Антонович со вздохом снял образок и оглянулся – куда положить? Карманов-то нет. Отдал врачу:
