Валентин Бадрак - Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)
Я начал терять терпение. Все эти слова казались правильными, но не более правильными, чем заявления медиков. Я не мог уловить тонкостей.
– Но как именно вы применяли эти знания?
– Мы оставили большой город. Я отказалась от синтетической пищи, научилась очищаться. Стала применять физические упражнения несколько иного толка – расслабление и воздействие на тонкие тела.
Чем дальше мы продвигались, тем пустыннее становилась дорога. Казалось, мы двигались к окраине мира.
– Но как же вы тут живете? Ведь надо же чем-то заниматься в жизни, чтобы не зачахнуть, не заскучать?
– О, дел тут сколько угодно! Я занялась цветами и пчелами – тем, о чем давно мы мечтали с мужем, но до чего руки не дошли. Четвертый год мы тут живем, и я бы чувствовала себя совершенно счастливой…
– Так, я не понял! – раздался рык сзади. – Это что, камень в мой огород?
Она вздохнула и промолчала.
Мы подъехали к довольно просторному дому, окруженному невысоким забором и большой разлапистой елью перед ним. Я заметил в глубине плодовые деревья и орех с сочными листьями. И сразу вспомнил, как говорил Свириду: «Вот куплю домик у леса, тогда не поминайте лихом». Мне тут понравилось. Но удар тупой боли в животе тут же вернул меня к действительности – все мгновенно прояснилось. Меня ждал Израиль. Я поежился и быстро попрощался с новыми знакомыми.
Обратный путь к дому Свирида я преодолел механически. Я пытался размышлять о том, что сказала мне эта женщина, но выходило мало толку. Хирургия и химиотерапия были реальностью. Рассказ Евсеевны казался фантастической повестью, мало похожей на реальность. Если она такая умная, то что ей мешало вылечить своего сына от алкоголизма? Что-то не клеилось в этой истории. Но одна фраза въелась в мое сознание. «Чтобы спасти тело, мы его разрушаем, забираем его заболевшую часть. И каждый четвертый – жертва такого наказания собственного тела». Мне вдруг стало совершенно ясно, что после операции я уже никогда не буду таким, как прежде, никогда не сумею выполнить сложное физическое упражнение. Как я буду дальше жить, как буду зарабатывать на жизнь? Сидеть на шее у Свирида?
Я похолодел от мысли, что так меня могут кромсать и кромсать, пока оставшийся кусок туловища окажется неспособным существовать. Но это же мучительная экзекуция!
Я почти подкатил к дому, и вдруг меня передернуло: у дома стояло несколько милицейских «тойот» с мигалками и не менее пяти гражданских автомобилей разных марок. От греха подальше я попросту проехал мимо и, уже поравнявшись с домом, приметил «мерседес» Свирида, весь изрешеченный пулями. Из стекол сохранилось лишь заднее – как видно, стреляли с близкого расстояния. Вот так денек! В шоке, не зная, что делать дальше, я проехал несколько кварталов. Мой мобильный телефон подал сигнал – номер был незнакомый, и я не ответил. Черт, что же делать?! Без всякой цели я въехал в Киев. Было пять часов пополудни – окружная дорога уже начинала забиваться плотными пробками из машин. Вот так дела! Телефон зазвонил еще раз – опять незнакомый номер. И тут меня осенило – надо срочно выбросить телефон, ведь меня будут искать. А машину? Машину-то, может, и не будут – она нигде, кроме рыбалок, не светилась. Я съехал на обочину. «Так, – приказал я себе, – успокоиться. Что бы ни произошло. Ты жив, у тебя есть деньги. Купить телефон, карточку и выехать из Киева. Но сначала записать пару номеров». Выписав для верности номера других охранников Свирида и одной женщины из обслуживающего персонала, я решительно швырнул свой телефон в траву».
6Лантаров отложил тетрадь. Неужели это все происходило с этим вот человеком?! На героя детективной истории, сурового типа с криминальным прошлым Шура совершенно не походил. «Лучше умирать на коврике, чем на операционном столе», – повторял ему Шура каждое утро, когда начиналась борьба с негнущимся телом. Молодой человек подумал, что за каких-то три месяца Шура заметно перекроил его систему ценностей, и это казалось невероятным.
Он вспомнил, как спросил у Шуры: неужели ему никогда не хотелось увидеть старых друзей? Тех, например, с кем когда-то ходил на боевые операции в Афгане или учился в военном училище? Шура ответил пространно: «Я слишком оторвался от того прежнего мира. Не в смысле «возвысился», а в смысле «ушел далеко в сторону». Тот, кто ходил на боевые в Афгане и кто учился в Рязанском десантном училище, был совсем другим человеком. Между нами теперь – непреодолимая пропасть». На лицо Шуры легла тень мимолетной грусти. Но разве это не его добровольный выбор?
Как-то Лантаров спросил Шуру, за что он так любит Альберта Швейцера, человека, которого так мало знают?
– За то, что он – настоящий! – тут же выпалил Шура, даже не задумываясь над ответом. – Представь себе, живя в непроглядных дебрях Африки, он отказывался даже от вина. Говоря, что не может себе позволить пить вино, зная, что столько людей в мире страдают, недоедают. Думаешь, ему было легко идти всю жизнь путем жестких самоограничений? Успешный писатель, создававший популярные книги на двух языках. Музыкант, собиравший полные концертные залы в Европе. Врач, добровольно отправившийся на край света. Полагаю, тропа аскезы тяжела для всякого. Но его стойкость даже в мелочах делает сильнее всех других, живущих после него. Он – титан действия. Но я также знаю, что каждый шаг давался ему нелегко. И потому, когда мне становится особенно тяжело, я обращаюсь к нему через книги, высказывания, портреты, вживаюсь в его трудности и его борьбу, и мне становится легче управляться со своими.
Шура призадумался и затем убежденно добавил:
– А с утверждением, будто его мало знают, я не согласен. Его не знает только досужая молодежь да ослепленные дурными идеями люди – милитаристскими, экстремистскими, политическими или какими-нибудь иными. Таким раньше был и я, да и ты…
Лантаров ясно почувствовал, что его нисколько не тянет повидаться с Владом Захарчиковым и всем тем гнилым бомондом, который он когда-то боготворил. Он не хотел видеть даже Веронику, перестал ее вожделеть – какой-то странный перелом произошел в душе и во всем мировосприятии.
– Знаешь, что для меня остается главной загадкой? Это то, как ты пришел ко всему этому. Я не пойму, как человек, который с детства учился воевать и познал такую страшную вещь, как война, мог прийти к духовным ценностям?
– А у меня выхода не было. Мне помогли истории других людей, которые прошли через внутренние преобразования. Например, меня потрясла незаурядная история Шри Ауробиндо. Парня с безупречным образованием, который в молодые годы ради независимости Индии встал на путь политической борьбы и терроризма. В какой-то момент он был приговорен к смертной казни, но отсрочка приговора спасла его. Пережив душевные потрясения и глубокую внутреннюю трансформацию, он обратился к философской мудрости и йоге. Стал духовным лидером, знаменитым общественным деятелем и автором «Интегральной йоги». А чего стоит история Миларепы, полусвятого, которого называют великим йогом Тибета? Когда-то из мести он уничтожил несколько десятков человек, но затем осознал ошибку и круто изменил свою жизнь. Мне было очень важно уяснить, что это вообще возможно. Что человек способен меняться, эволюционировать в процессе своего короткого жизненного пути.
– Но когда ты был на войне, она ведь тебя захватила?
– Да, это правда. Я думал, что война откроет мне путь к немеркнущим лаврам… А она лишь пробудила во мне лютого зверя и заточила клыки. И я стал обнажать их даже там, где можно было бы и обойтись.
– А как ты думаешь, саму войну можно искоренить?
Шура рассмеялся в ответ, и в смехе том было много горечи.
– Никогда! – ответил он очень убежденно. – Война – это инфекция в чистом виде. Отрава, которая влечет, как наркотик. Правда, это только один из тех могучих вирусов, которые поработили человека. Одни поддаются ему, желая из середнячков превратиться в героев, сверхчеловеков. Другие – ради банального обогащения и примитивного желания высвободить дьявола, который дремлет в глубинах естества каждого из нас. Человек думает, что достигает уровня Бога, хотя на самом деле слепнет от власти, предоставленной Сатаной.
– Выходит, человек не властен над своей судьбой, ведь его могут втянуть в убийственную войну?
– Отчего же? И тут история нам помогает. Возьми хоть семью Рерихов, обосновавшихся в Гималаях на высоте четырех тысяч метров. Труднодостижимый дом без удобств, обитель вечной тишины и покоя. Это лишь один пример. Десятки, тысячи мыслящих людей бежали от красноармейской и белогвардейской чумы в восемнадцатом и двадцатом годах. А потом целые потоки людей хлынули из Европы в Америку – от нацистской, гитлеровской заразы. Да так было всегда – предусмотрительные диогены обитали в своих бочках, размышляя о смысле жизни, пока дурковатые цезари избивали друг друга за мифические идеи.
