Валентин Бадрак - Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)
Лантаров осторожно, будто боясь испугать, прикоснулся к руке девушки, медленно взял ее в свою ладонь – она была такая же горячая, как и рука Шуры.
Девушка не противилась. Только бы она простила его – он никогда ее больше не обидит!
Оставшись в доме Шуры, они проговорили всю ночь, исповедуясь друг перед другом, не стесняясь выступающих слез горечи. Лантаров развел огонь в камине, и они так сидели за чаем, как когда-то с хозяином этого жилища. Несмотря на посетившую этот домик смерть, в нем не было страшно – тут осталась позитивная энергия умиротворенного отшельника. Им было тут уютно.
– Хочешь послушать одну вещь, – тихо прошептал он, слегка наклонившись к Полине. – Одну из его любимых песен, он редко, но слушал ее со своего телефона. Потом я однажды записал ее с радио.
Не дожидаясь ответа, Кирилл вытащил из кармана мобильный телефон, быстро отыскал нужную мелодию. Из коробочки полился старый мотив, который все так же, как и в канувшем в Лету веке, пронизывал душу насквозь, заставляя ее трепетать, подобно молодому листику на внезапном ветру. Строгий, воинственный голос пел:
От героев былых времен
Не осталось порой имен,
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землей и травой…
То была песня, которую Шура пел в далекой загадочной Рязани, в воздушно-десантном училище, чеканя строевой шаг. То была песня, с которой они проходили стройной, неколебимой мощью, сотканной из здоровья, молодой несокрушимой силы, десантной удали и извечной, воспитанной готовности идти в любое сражение. Из человеческих тел, сцепленных вместе невидимой нитью, потенциальных героев и убийц одновременно, воспитанных могучей государственной машиной и всегда востребованных. Это была одна из тех песен, которые они не сговариваясь пели страстно, вкладывая всю душу. Наконец, это была одна из тех немногих песен, которая воспитала его. Он так хотел быть героем…
– Знаешь, он много раз вспоминал один любопытный исторический фрагмент – о Сократе и его уходе. Говорил, что Сократ выпил смертельный сок цикуты потому, что устал. И что – только подумай – смерть является трагическим концом только для малодушного обывателя. Для настоящего человека смерть – всегда возрождение, переход.
«Может быть, в другой, новой жизни его душа по-настоящему раскроется, достигнет тех высот, к которым стремилась в этой, но не сумела подняться…» Такой оказалась их общая мысль, одна на двоих.
– Может быть…
Она неожиданно прильнула к нему, осторожно положив голову на грудь.
Лантаров забылся в этих волнующих, нежных объятиях.
Эпилог
Минул год. Мир, выхаркивая страх и трепет, пережил обещанный прорицателями конец света-2012. Великий переход состоялся, и человечеству, как утверждали некие посвященные, была выдана отсрочка. Убийц или убийцу Шуры не нашли, и в этом факте заключалось зловещее многоточие его многослойной жизни.
Кирилл с Полиной поженились, и жена взяла фамилию мужа. В многообещающем 2013 году Бог позволил им зачать ребенка. Умная медицинская машина спрогнозировала: у них будет мальчик.
Лантаров усердно работал и расширил свою деятельность до поставок экологически чистых продуктов из сел стокилометровой зоны в столицу и динамично развивающиеся пригороды. В новом году у него уже работало четыре человека. Но поставки меда, особой пчелиной продукции и редких зеленых насаждений оставались эксклюзивным товаром, сердцевиной его нового, набирающего обороты бизнеса. Он собрал все дневники Шуры и решил, что опубликует их – ведь втайне именно к этому стремился его учитель. Эти пухлые, сплошь исписанные тетради были мечтой о бессмертии души, жаждой оставить след, и Лантаров, как ему казалось, расшифровал желание друга.
По весне они установили на могиле Шуры памятник. Простая гранитная плита с выбитыми именем, фамилией и годами жизни. Лантаров настоял на том, чтобы перенести на отполированную часть камня парашют с надписью. То была строчка из песни:
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землей и травой…
Однажды Лантаров проснулся ночью, и Полина почему-то не спала – что-то тревожило ее. И он прижал молодую жену к груди, совсем как маленькую беззащитную девочку. И она уснула, согревшись и успокоившись. А он долго лежал с открытыми глазами и думал: отчего его сердце переполняет невиданная, ранее не испытуемая нежность, неизвестное, но безумно приятное умиление от этих тихих сонных объятий? Какое-то светлое, трепетное чувство, похожее на озарение и бьющее откуда-то глубоко изнутри его, как ключ с кристально чистой водой. И он подумал, что, может быть, это и есть самое важное чувство, та самая великая и всеобъемлющая любовь, далекая от стремления к пресловутому оргазму, которая уже одними только объятиями и прикосновениями, запахом волос, чудным ароматом тела делает мужчину и женщину близкими, доверяющими друг другу. И Лантаров хорошо знал, что Полина – его надежда и опора: когда ему будет плохо, она обязательно окажется рядом. И, засыпая в сладких объятиях, он еще раз успел подумать, что это и есть самое великое счастье – вот так засыпать вместе и так же вместе просыпаться, а все остальное будет происходить легко и понятно, как в волшебной сказке о счастливой паре.
Может, вся наша земная жизнь и есть то пресловутое чистилище, о котором твердил Шура? А рай – всего лишь восхитительная, яркая мечта, несбыточная, как и все другие? Но, если так, почему тогда тут, в этом мире, появляются такие ошеломляющие периоды просветления, неизбывного, истинно райского счастья? Именно они убеждают, что весь этот мир – тоже рай. Только недоступный для тех, кто прилагает мало усилий. Потому что, если только мы этого по-настоящему хотим, мы должны сознательно и терпеливо строить свой маленький, непостижимый, земной рай.
