Владимир Шали - Вечные деревья исчезающего сада-2 (сборник)
Молчаливый созерцатель загадочных метафизических глубин и перво сущностей жизни или романтический бунтарь, подложивший взрывчатку под это молчание и жалкие пределы нашей эфемерной жизни, решивший докричаться до неба? А он и то и другое сразу:
Необходимо одичанье,
Чтобы судьбу свою понять.
Необходим момент молчанья,
Чтобы совсем не замолчать.
Вдохновение, ясновиденье, прозрение, пророчество – вовсе не есть карманный дар, который всегда при тебе. Это всегда импульс и само произвольная вспышка. Они приходят и уходят. И снова приходят, на миг озаряя тёмные подвалы человеческих душ.
Это живая работа противоречивость духа, его мощная у поэта био энергетика, порождающая обжигающие ассоциативные импульсы.
Непредсказуемые! И не подстать ли эта противоречивая работа духа изначальной противоречивости жизни?
Да и кто скажет с точностью, как обстоит дело? Мир изначально гармоничен, как казалось Тютчеву, и только человеку не прорваться сквозь свои диссонансы к этому первоначальному звуку? А может быть, он изначально – «вековечная давильня» и как раз человеку внести в этот мир гармонию, как показалось Заболоцкому? Или мир изначально нейтрален, и это сам человек истязает его своими диссонансами, желая внести в него меру своей гармонии? Любой однозначный ответ примитивен. Вот и у поэта бездонная по смыслу формула: «– не хочется нарушать гармонию больной земли». Больная гармония! Невероятно, но это так. Болезнь и гармония – «разноодинаковы».
Кто здесь гармонию нарушил,
Великий грешник иль святой?..
Художник вносит в мир гармонию, но это трюизм – он продирается к ней через диссонансы, и ссадины остаются на теле его творений. Поэт перед листом белой бумаги терзается, «омрачая белизну словами, знаками, сомненьем». Не наполняет его гармонией, но замарывает его незапятнанную чистоту. Вот ещё тонкое наблюдение:
«Ещё, ещё дватри штриха – вся загублена картина».
Загублена гармония! Вы наслаждаетесь полнотой жизни? А поэт знает, как она опустошена: «От пустоты любви до полноты изъяна…»
Словом, лучше уж ничего не делать, чем вносить в этот мир разрушение и разобщение: «Сей разобщённый шумный хор вещает трепетному миру свой самовластный приговор».
Это позиция мистикасозерцателя – ничего не делать. Но не поэта.
Даже в момент мнимого бездействия:
«Глядит душа в момент молчания всему звучанию в глаза!»
Здесь, как говорится, кто кого! Жестокий поединок взглядов.
Вопрос о назначении поэзии – главный для всякого настоящего поэта, хотя не он первый им задаётся, возникает предварительный вопрос об истоках его поэзии. Первое стихотворение его попросила сочинить Наташа Кучинская, легендарная любимица нашего поколения, всемирно прославленная гимнастка.
Ну да, есть в «Истории одного молчания»: «А ты, любимая, летишь победоносно по Европе… И говорю: забудь меня, оставшегося на Востоке…». Вот он и сам выплыл тут же, как частный вопрос об истоках.
Восток и Запад – важнейший смысловой узел в творчестве поэта. Два типа цивилизации и мироотношения.
Ещё важнее другое. Прототипом здесь невольно стала личность незаурядная, посягнувшая испытать в своём роде пределы человеческих возможностей, а это ключевая и самая больная мысль для поэта, будь это всего лишь чудак Миша Ляхов – изобретатель махолёта, или даром божьим гимнастка, или отчаянный Нансен, или ВанГог, или, наконец, поэт и его назначение.
Здесь мучительный клубок мыслей – о возможности прорыва за положенные пределы. О прорыве подлинном и мнимом. О тяжком и жестоком бремени стать легендой или мифом при жизни. Миф обернётся миражом: «Миф и мираж – как братья близнецы».
И ещё: «Магия легенды – это бесподобный обман, которым обладают немногие».
И еще: «Меня всегда восхищала та грандиозная пропасть, которую может выкопать общество между двумя живыми людьми. Имя пропасти – магия, сущность пропасти – легенда, ибо, не будь ямы, где взять крутые берега мнимого величия?»
И здесь мы совсем близко к вопросу о назначении поэзии.
Перемахнуть через пропасть? Но как? Одним прыжком не получится, а тройной прыжок не годится. Что же остаётся – полёт?
Дайте мне пропуск
В заоблачный ряд,
Там, где апостолов поступь.
Это не просто лететь наугад —
Дайте мне скорость!..
Тонет мой остров,
Цепляясь за жизнь,
Брошенный остров.
Дайте мне скорость —
Я выберусь из
Пропасти в пропасть.
Крест Гермеса Трисмегиста, Или 33 Молитвы о Равновесии
Вступление
«Что вверху – то и внизу, что внизу – то и вверху» – такова Божественная Вертикаль трижды Великого Гермеса Трисмегиста. Но (и), если перенести этот основополагающий вселенский Закон Герметизма на Горизонтальный Уровень Человеческого Бытия, возникнет Крест Гермеса – Крест Нерушимого равновесия между Добром и Злом.
Первая Молитва о Равновесии. Закрытое Пространство
Однажды спросил Странник: «Скажи, учитель, какова моя жизнь, если первую часть жизни я обирал бедных родителей, а вторую часть жизни я обирал собственных детей». Я ответил ему: «Эта жизнь состоит из двух частей, которые тебе не принадлежат. Значит, у тебя не было, нет и не будет своей жизни». Но спросил меня Странник: «Кому тогда принадле жат две части жизни». Я ответил: «Ни тебе, ни родителям, ни детям, ибо у тебя не было родителей и не было детей, так как тебя и самого не было.
Тогда сказал Странник: «Ты прав, учитель, я стал твоим учеником». Я отве тил: «Да, ты ученик, а я твой учитель, ибо так же грешен. И подобно моим грешным ученикам, я возненавидел мир и его грехи, и это был великий грех. Знайте, что желание обойти ближнего без обмана – великий обман.
И было великое противоречие в том, что, подобно моим грешным ученикам, я беспредельно возненавидел порочный мир, но силы мои были таковы, что я и плюнуть как надо не умел – и стало казаться мне, подобно моим грешным ученикам, что негодяи как будто не умирают, а Подлецы вроде вечны. И тогда вспомнил я историю жизни одного нашего поэта, который так сопереживал всему миру, что умер от ненависти, жалости и презрения. Перед гибелью он написал, что все, с кем он спорил или ругался – был прав или не прав – все они на вид и в конечном счете оказались плохими людьми. И его предположения были доказаны временем. И назвал я его моим грешным учителем и ещё больше возненавидел порочный мир. С того времени стали являться мне стран ники – похожие друг на друга, слова и поступки которых были ненависть и обман. А после и все остальные жители превратились в сплошной караван близнецов. И одних, подобно моим грешным ученикам, я назвал братьями, а других – детьми. И сказал я мужьям: «По облику ваших жен я могу узнать род ваших занятий и образ жизни». Но и гадать не надо, ибо воздух стал прозрачным, а женщины и мужчины – поразному одинаковы. И подобно моим грешным ученикам, я возненавидел мир, и это был великий грех. И настало время, когда, увидев раз, я уже знал, что будет потом, потому что воздух стал прозрачнее, а человек откровенней в пороке. Но были и такие, что, прикрывшись бородами и учёными разговорами, говорили о свободе и правде. И не было никого развратней и лживей их. И подобно моим грешным ученикам, я назвал их близнецами, ибо они были поразному одинаковы. И ещё скажу вам, что каждый до известной поры живёт в тумане. Но вот воздух становится прозрачнее, и всё приобретает чёткие границы. И это страшно, ибо если смотреть на людей как на нечто отвлечённое, то в прозрачном воздухе слабая оболочка веры рассеивается, и, подобно моим грешным ученикам, я вижу кругом одних зверей. Когда же кровожадные звери, убивая друг друга, приходят ко мне за покаянием, я говорю им, что всякое раскаяние – лишь следствие преступления. И какая польза от слов грешного сына над телом мёртвого отца – теперь ничто, теперь ничто не поможет. Он так и не успел простить в последний раз. И отвечу я грешному сыну: «Не плачь – даже если ты не виновен, то станешь виновным, ибо не одна душа оклеветана, не одна судьба изувечена. И во всём повинны ложь и дурная молва.
Преимущество лжи перед справедливостью примерно такое же, как преимущество сидящих перед проходящими мимо. Сидящий обозревает, обсуждает, в то время как идущий должен просто идти мимо.
Но не сокрушайтесь, что несправедливость сильней правды. Ложь и справедливость – это две чаши, которые всегда в равновесии, ибо все мы поразному одинаковы – иногда сидим, иногда идём».
Вторая Молитва о Равновесии. Закрытое Пространство
Египта Неразличённое Мерцание полупрозрачное увидеть можно только через Краску Ветхую Времени, ибо всякое Прозрение лишь в Темноте возникает. Из света в Тень летит духовный Прах, и между Деревьями высокими, словно Кустарник, Ложь размножается. Но если не было Совести у самого Света, то возможно ли, чтобы Светом рождённые Совесть имели. В Жажду Исчезновения превращается самой Жизни Желание. Из Глубины самого Объёма Столкновений идёт Очертаний Возрастание. Пространство Проникновения создаётся так. Но в Пространстве Невозможного Положение для себя возможное выбирать – это Право унизительное: не убили ещё, но убить хотят, не унизили ещё, но хотят унизить. Ибо в Тело Государя Яд проник с Кровью или с Молоком Кормилицы, неизвестно, но в Книгах этих начертанных – Власть Слов оценить способны мы – пусть Книг этих не открывали. Не вечен Город, не вечен Египет – вечна лишь Жажда Захвата Крепостей. Вечно лишь Проникновение одних в других. Но Человека, самого маленького даже, – Сны Неразличённые – не способно осветить Солнце Беспощадное.
