Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни
– Думаю, что да, – немного подумав, ответил Владлен. – Главное, чтобы оно обозначало что-то светлое, доброе и при этом сохраняло внутри себя былое название.
– Тогда я знаю такое слово, – сказал Пихенько.
Нюра, подносившая к столу поднос со стаканами, чуть не уронила его на пол:
– Тебе ли знать-то, когда вся Старая Качель ничего не может придумать, – возмутилась жена Жоржа. – Нашему бы теляти, да волка забодати.
– Молчи, женщина! – вскипел Пихенько. – Вот получу гонорар за название, у ног будешь валяться, ни одного шкроба не дам! Вечно позоришь меня, да ещё на людях! Успокоившись, Пихенько обратился к Гарику, собиравшемуся жениться:
– Умную взять – не даст слова сказать.
– Так ты решил, что нашёл нужное название? – официальным тоном обратился к Пихенько член комиссии по переименованию Читы Владлен Смычкин.
– Нашёл, но обнародую его только в присутствии всей комиссии по переименованию.
– Ты не доверяешь мне?
– С некоторых пор…
– С каких это пор?
– А с тех самых, когда ты стал присваивать мои лингвистические находки.
– Я не присваиваю твои находки, я их называю народным творчеством, фольклором, наконец.
– Но деньги за них получаешь ты, а не я и не народ.
– Какой же ты меркантильный, Жорж. Так нельзя. Люди искусства всегда были бедны, и ни за какими деньгами не рвались. Деньги для них – ничто. Не в деньгах счастье.
– И в них – тоже! – упорствовал Пихенько.
– Хорошо, тогда завтра же выезжаем в Старую Качель, если, конечно, ты не блефуешь.
На заседание комиссии по переименованиям явились самые известные и уважаемые люди, которых Пихенько знал по телевизионным передачам или по их фотографиям в газетах или журналах. Обычно он держался в стороне с характерной для него гордой застенчивостью. Он всегда стыдился своей безвестности и мысленно корил себя за попытку подойти к большому политику или популярному артисту: кто я такой, чтобы с суконным рылом да в калачный ряд? Иные его поведение расценивали как неусмиримую гордыню и тоже старались не сближаться с этим колючим на вид человеком. Но вот внезапно для всех и даже для себя Пихенько оказался в центре внимания всей этой почтенной публики, и ему предстояло сказать своё слово, которое могло бы положить конец многомесячным спорам о переименовании околотка под названием Чита. И он произнёс-таки это важное и судьбоносное слово, которое, как ни странно, устроило все стороны, втянутые в это мероприятие. А главное в новом названии, предложенном Пихенько, была заключена смысловая нагрузка, наперёд определявшая удачу и процветание всем жителям того околотка. Как говорится, какое будет у корабля название, так он и поплывёт. Чепуркин одобрительно отнёсся к присутствию Пихенько на общем обсуждении. Когда Жорж произнёс слово «Феличита», которое было тут же принято на «ура», а затем всем собранием навсегда узаконено, как название околотка, то тут Пихенько впервые в жизни ощутил счастье от того триумфа, который он произвёл на столь важном собрании старокачельцев, проходившем на Гужевой площади под фонарём. От фонаря принятое решение назавтра облетело все дальние уголки Старой Качели и повсюду произвело фурор. Но особенное ликование оно вызвало у самих читинцев, которые с этого момента становились феличитинцами. А ещё говорят, что в наше время слово утратило свою значимость. Между тем, жители Бийска тоже проявили недюжинное старание в деле обновления своего имиджа. Они по аналогии с жителями Феличиты пошли на переименование, и назвали своё местечко не иначе, как Колумбийск, а местный колледж, который до этого являлся автомеханическим техникумом, обрёл новый статус и стал именоваться Колумбийским университетом.
Вечер без Нюры
Смычкин не захотел оставаться на веранде и пить самодельную вишнёвку, которую Пихенько достал из своего погреба по случаю отсутствия жены Нюры. Она отлучилась к сестре в Половинку, у которой праздновали рождение первенца. Пихенько сослался на занятость и Аню отпустил одну.
Смычкин по этому поводу съязвил:
– Смотри, Жорж, вот и ты, сам того не зная, отцом станешь.
Пихенько махнул рукой, дескать, не задразнишь.
Смычкин покрутился около приятелей, понаблюдал, как во дворе воробьи волтузили друг друга, и пошёл на Осьмушкинскую гору, куда, как он успел заметить, ушли две девицы в цветастых платьях с туесками для ягод.
Гарик Закирьянович, раскладывая пасьянс, обращается к Пихенько:
– Смотри-ка, наш Смычкин пошёл в гору.
Пихенько отпил вишнёвки из бокала и не сразу ответил собеседнику:
– Да, я согласен, Смычкин пошёл в гуру.
– Ты хочешь сказать, что поэт обзавёлся своими учениками.
– Тянутся к нему в Осьмушке не только хранители фольклора и доярки, но и писарчуки обоего пола.
– Это хорошо. Пусть тянутся ростки нового.
– Однако тянуться они могут, если за ними заботливо ухаживать и хорошо поливать.
– А потом ученики станут его поливать.
– Это уж, как водится.
– Скажи, Пихенько, что бы ты стал делать, если бы на тебя миллион долларов свалилось?
– Да много чего, – почёсывая репу, ответил Жорж. – Наверное, участок бы свой расширил, скупив соседский огород. Соседи всё равно толком не ухаживают за своим участком, только ссорятся вечно.
– Купил бы огород, и всего-то?
– Нет, конечно. Я бы ещё большую библиотеку открыл в Осьмушке и назвал её именем Председателя Старой Качели.
– А зачем имени Председателя? Не лучше ли было бы назвать её именем какого-нибудь классика литературы?
– Что толку от классика, а к Председателю можно на приём попасть, сказать, что вот так и так, господин Председатель, мы с нашей общественностью открыли в Осьмушке библиотеку и назвали её Вашим именем.
– Ну и что?
– Как ну и что? Председатель поймёт, что его любят в Осьмушке и, глядишь, на какую-нибудь правительственную награду выдвинет.
– Ты, брат, предусмотрительный!
Пихенько эти слова Гарика воспринял, как похвалу, и сделал важный вид.
– А что бы ты ещё хотел сделать на миллион? – продолжал допытываться Гарик.
– Отложил бы на чёрный день.
– Закопал бы их в виде клада?
– Может, и закопал бы, – нет, сначала хорошо было бы добыть миллион! – потягивая вино, говорит Пихенько. Я бы эти деньжищи потратил на домашние нужды: на машину, на мебель дорогую, на ремонт дома опять же.
– Тебе обязательно нужно потратить? Только Шкроба упала в карман, ты сразу готов бежать с ней в лавку. Это не рачительно. Денежки, сударь, надо преумножать, то есть вкладывать в дело.
– А что, купить хорошие и нужные вещи для семьи, это разве не дело? Это тоже бизнес. На той же машине можно бомбить. Всё денежки.
– Тоже мне бизнесмен нашёлся: соседский огород скупить решил, бомбила.
– А как ты думал? Вложение в землю – залог будущего. Мои дети и внуки будут обеспечены домом и садом. Поди-ка плохо!
– Но это же мелочь. Ты масштабнее мыслить должен, Пихенько.
– А чего я должен голову ломать над тем, чего нет. Вот появились бы бешеные деньги, тогда бы я и задумался.
– Мечта – это одна из важнейших составляющих в нашей жизни. Без мечты человек – прескучнейшая сволочь. Вот, например, ты слышал про фламенко?
– Хохол какой-нибудь? – Пихенько разливает вишнёвку по бокалам. Надо сказать, что Жорж под вишнёвую наливку становился особенно разговорчивым. Лицо его то и дело расплывалось в улыбке, и в такие минуты от него особенно веяло теплотой и отзывчивостью.
– А что ты о нём можешь сказать? – донимает Гарик Закирьянович. Он знает, что Пихенько сейчас начнёт фантазировать.
– Я думаю, что этот Фламенко жил в далёкие времена и отправился путешествовать на корабле. Была при нём одна бандура и ничего другого. Его и на судно-то посадили для того, чтобы в пути моряков веселил своей игрой. Я так однажды ехал на поезде с солдатами. Взяли меня без денег, но условие поставил их капитан, чтобы я полсотни анекдотов рассказал в дороге. Я им такое выдал, что они и после меня ещё день отлёживались от ржачки. Тот капитан мне письмо прислал и просил к ним в часть приехать с концертом.
– Но ты про Фламенко не дорассказал.
– Ах, да. Судно, стало быть, угодило в шторм, да и разбилось около Геркулесовых столбов о каменные рифы. Один Фламенко и уцелел. И бандура его чудом не размокла. Он плыл на обломке мачты, а инструмент над водой держал. Вот он и оказался среди испанцев. С голодухи стал играть и петь, чтобы накормили бедолагу. Да так и приноровился зарабатывать себе игрой и пением. Кантилена ему очень уж удавалась, плавная такая украинская мелодия. А потом видит, что испанцы танцуют проворно, как нагретые тараканы. И он темп изменил. Бойчее стал играть, звонче, напористей. Очень полюбили его игру в народе.
Правда, со временем испанцы его бандуру переделали немного и гитарой назвали, а мелодии, которые Фламенко наяривал, так и назвали его именем – фламенко.
