Виктор Дьяков - Золото наших предков
Почувствовав, что Пашков все же не может так сразу переключиться с эквивалента на истинные ценности, он с улыбкой без предупреждения приступил к очередной лекции:
– В прошлый раз мы закончили художниками-передвижниками, а сегодня поговорим…
– Извините, Виктор Михайлович, я вас перебью. Мы не только о передвижниках говорили, но и о меценатах. А я хочу опять о нашей реальности сказать. Вот гляжу я на нынешних богачей. Наш хозяин конечно пешка, мелкота. Но мне кажется и прочие сверхбогатые, кто смог миллионы наши хапнуть такие же гниды. Разве они такие как Третьяков, Мамонтов, Бахрушин, разве дадут они хоть копейку на искусство. Черномырдин даст – не верю, Брынцалов даст – не верю. Они же примитивные малокультурные люди, хоть и очень хитрые. Алекперов, Абрамович, Березовский – они не русские, им вообще русская культура до фени.
– Сергей, не будьте так строги к нынешним нуворишам. Они же насыщаются после советского «голодного пайка». Предки Третьяковых и Бахрушиных тоже ведь были заурядные, неграмотные купцы. Ждать меценатства можно только от потомков нынешних денежных воротил, от сытых, рождённых в сытости. А насчёт нерусских богачей… Русская культура настолько притягательна, что легко затянет в свои «недра» сделает своими почитателями не только русских. И по-том, вы всех собак вешаете на сумевших разбогатеть, на ничтожную пока кучку насыщающихся. Далеко не всё от них зависит, ведь в России всегда политика была весомее экономики. К сожа-лению и сейчас куда больше зависит от политиков, нежели от богачей. А вы думаете наши политики, те у которых фактически в руках власть, по настоящему высокообразованные, культурные люди? – Матвеев замолчал, ожидая реакции Пашкова, но тот лишь недоуменно пожал плечами. – Помните, когда ещё Хасбулатов был спикером парламента, на одном из заседаний госдумы он, профессор Плехановской академии, обронил фразу, её тогда по всем телеканалам транслировали: «Всё перемешалось в доме Обломовых». И это не намеренная ошибка, он искренне считает, что где-то у классиков русской литературы написано так. Это у него всё смешалось в мозгах, для него, что Обломов, что Облонский, без разницы. Но это чеченец, человек весьма далёкий от русской культуры. Самое удивительное то, что зал, в котором находились и Гайдар, и Чубайс, и Явлинский и прочие вроде бы высокообразованные по советским понятиям парламентарии, этот зал совершенно не отреагировал, никто даже не рассмеялся, они тоже не читали, или читали вполглаза, и Толстого, и Гончарова. И никто из дикторов телевидения, телекорреспондентов, телеведущих, на этот ляп внимания не обратил. А ведь эти люди гуманитарии, литературу изучали, сдавали множество экзаменов…
6
Ножкин довольно быстро нашёл место для «передислокации» и Пашков получил команду на подготовку складов к переезду. Ознакомиться с новым местом поехал Калина. Он противился переезду, но новое место ему понравилось. То были помещения, принадлежавшие некому энергетическому предприятию, и внешне они смотрелись довольно неплохо. Единственно, что оказалось крайне неудобно, на работу теперь предстояло тащиться через весь город, на Северо-Запад, тогда как почти все сотрудники фирмы жили на Юго-Востоке.
Институтская администрация на подготовку «Промтехнологии» к переезду ответила предупреждением, что пока фирма не заплатит долг за аренду, ни одна машина с имуществом не покинет территорию. Шебаршин, до того почему-то уверенный, что сумеет «наколоть» институт, забегал как ошпаренный, забыв о своём неуёмном желании разделаться с кладовщиком. К тому же сейчас, на время переезда ему дорог был каждый человек – ведь предстояло погрузить, перевезти и разгрузить несколько тонн сырья, имущества и оборудования.
Институтское начальство ещё раз пугнуло, не пропустили через проходную сотрудников фирмы, после чего Шебаршин, наконец, решил слегка раскошелиться, заплатить часть долга. А ближе к концу октября первая партия имущества и сырья была погружена на КАМАЗ. Сопровождал этот груз Пашков. Загружать огромную фуру пришлось и ему вместе с рабочими. В кабину КАМАЗа он садился с подгибающимися от усталости ногами… Но отъехали сначала недалеко. На пересечении шоссе Энтузиастов и Нижегородской улицы образовалась автомобильная пробка, которая не рассасывалась часа полтора.
– Ну, вот и у нас то же самое, что на Западе было в семидесятых. У нас всё повторяется с временным лагом тридцать-сорок лет, – саркастически изрёк Пашков, глядя на безбрежное море всевозможных автомобилей, простиравшееся и сзади, и спереди.
Шофёр с автопредприятия, с которым обычно имела дело фирма, удивлённо взглянул на него. Примерно ровесник Пашкова, он, однако, не помнил, что лет тридцать назад советская пропаганда с радостью сообщала об автомобильных пробках в западных городах. Дескать, вот как плохо у капиталистов, какой у них бардак, не то что у нас, в светлом царстве развитого социализма. При этом упускалось, что пробки там от слишком большого количества частных автомашин, почти по штуке на семью, а в светлом царстве… Зато пробок действительно не было.
До нового места КАМАЗ добрался уже поздно вечером. Там дожидался Калина, приехавший на метро. Он организовал разгрузку силами местных рабочих, которые по совместительству согласились работать в фирме. Из этого Пашков сделал вывод, что часть старых рабочих решили уволить и заменить новыми. Пашкова не могла не обрадовать такая перспектива, ибо в числе уволенных на этот раз непременно должен был оказаться и Карпов. Он, совместитель, не мог уволится с прежнего места, с завода, где проработал много лет, и только там благодаря старым заслугам отца его могли терпеть, дать возможность доработать до пенсии.
Тем не менее, новое место пришлось Пашкову не по душе, он словно предчувствовал, что долго здесь не проработает. Фирме представили целый этаж административного корпуса под цех демонтажа, лабораторию и кабинеты, под склад готовой продукции – подвальное помещение, а под склад сырья, расположенный рядом во дворе, сборный ангар-сарай. Этот сарай произвёл на Пашкова удручающее впечатление: стены из тонких железных листов, шиферная крыша, щели в которые затекает дождевая влага, задувает ветер… Новые рабочие-совместители сразу стали «доставать» Калину вопросами о зарплате – им здесь после восемнадцатого августа вообще перестали платить.
Разгрузку закончили уже около девяти вечера. Домой Пашков и Калина ехали вместе на метро.
– Говоришь, четыре года квартиру здесь ждал? – вдруг спросил Калина расслабившегося, убаюканного перестуком вагонных колёс Пашкова.
– Четыре года, – устало подтвердил Пашков, пытаясь потянуться, чтобы унять боль в пояснице, ставшей следствием пережитого погрузочно-разгрузочного дня.
– Всего четыре года? – покачал головой Калина.
– Ничего себе всего. Мы с женой, знаешь, как намаялись пока ждали, переживали то ли будет квартира, то ли нет. Все четыре года на нервах.
– Зато ни рубля не заплатили своих. С тобой за твою службу хоть как-то рассчитались. Вообще, счастливые вы люди москвичи, – позавидовал Калина, но спокойно, не злобно.
– Ну а ты, что несчастливый? Ты же тоже москвичом стал, – буркнул в ответ Пашков.
– Стал… Только чего это стоило, и стоит. Я ведь тоже бесплатную квартиру заслужил и есть она у меня в Алма-Ате. Да, только, чувствую, бросать её придётся, или за бесценок продавать. Там жизни не будет. И здесь я тоже себя своим никак не могу почувствовать. Такой вот фокус Сергей.
– Да брось ты Петя, привыкнешь.
– Да нет, это по наследству. Род у нас такой. Родители мои, где ни жили, везде пришлыми считались и всегда за дарма вкалывали. Целину подняли, всё здоровье там оставили, никто не то что спасибо, доброго слова не сказал, ни советская власть, ни казахи. Чувствую и здесь меня то же самое ожидает, – Калина вздохнув откинулся на спинку сиденья.
– Ты Петя, это… – Пашков наклонился к уху Калины, – Ты не особо рвись-то, не напрягайся. Эти, Шебаршин, Ножкин, они тоже спасибо не скажут, и уж тем более не поделятся. Ты лучше сам о себе подумай… Ну ладно, Иваныч, до завтра, пошёл я, моя станция.
Пашков поднялся и вышел, а Калина остался сидеть, собрав на лбу сильно его старящие морщины, он выходил на следующей станции. Дома его встретила встревоженная жена:
– Господи, Петя, почему так поздно?
– Так получилось… машину долго ждать пришлось, в пробке застряла, потом разгружали уже в темноте.
Сын и дочь сидели в комнате и смотрели телевизор. Сын после курса лечения чувствовал себя неплохо. Дети вообще гораздо легче матери адаптировались к Москве. Дочь как-то сказала, что впервые за последние шесть лет не чувствует себя представительницей низшей расы, чьи предки много задолжали расе ныне господствующей. Стал забывать о том, что всего полтора года назад со страхом отправлялся в школу и сын. А Калина, глядя на увлечённых фильмом детей, и усталую жену, как никогда остро ощутил, что в деле обустройства своего гнезда он далеко не так «продвинут», как на работе: в квартире не хватало так много необходимых вещей. Они пользовались старой мебелью. Её прислала тёща контейнером из Алма-Аты, когда стало ясно, что на покупку новой деньги появятся не скоро. Почему-то Калина, считавший себя человеком очень практичным, вновь совершил непрактичный поступок, влупил, тогда перед отпуском, все оставшиеся от продажи радиодеталей деньги в этот предмет роскоши, телевизор, явно не вписывающийся в старомодно-советский интерьер. Потом он пожалел, после того как ненароком проговорился Пашкову о покупке большого «Сони». А тот возьми, да и спроси:
