Борис Хмельницкий - Интриганы
Спустившись в подвал, они оказались в мрачном помещении, где на длинном столе, сколоченном из голых досок, аккуратно лежали утюг, паяльная лампа, каминные щипцы и кнуты, часто используемые извозчиками. А в дальнем углу стояла жаровня с раскаленными углями. Кроме этих предметов, в помещении не было никакой мебели.
– Это бывшая камера пыток, – объяснил Кривошей. – Вы видите перед собой обычные предметы домашнего обихода, с применением которых в средние века у граждан вырывали признания. А на той жаровне раскаляли щипцы для лишения тех, кто шел в отказ, мужского достоинства. А теперь пройдемте в соседнюю камеру, где осмотрим дыбу.
– Не нужно дыбу, – отказались господа.
– Тогда побудем здесь, – безропотно согласился Кривошей. – Я принесу вам скамейку и покажу документальную фильму о способах пыток, которыми пользовались в разные времена в разных странах: в Испании времен инквизиции, в Древнем Египте, в Китае и в НКВД-ГПУ при прошлом режиме. Невероятно отвратительное и антигуманное зрелище. – Кривошей говорил бойко, не запинаясь, но монотонно, как говорят гиды, многократно повторяющие один и тот же заученный текст.
– Не надо фильмы, – вновь отказались господа. – И скамейки не надо, мы лучше так посидим, нам так привычнее. – Закурили и присели у стены на корточки.
– Ну, как хотите, – обиделся Кривошей и, насупившись, стал раздувать на жаровне угли.
В таком положении и застал всех Мостовой, войдя в подвал.
Увидев генерала, предприниматели встали.
– Сидите, сидите, – манул рукой Мостовой. – Не будем чиниться. Вы хотели мне что-то рассказать?
– Раньше у вас не было этого музея, – сказал Ухтомский.
– Верно. Мы создали его недавно, в назидание потомкам. Историю забывать нельзя, забывчивость приводит к ее повторению. С вами, господа, надеюсь, обращались вежливо?
– Вежливо. – Господа правильно поняли генерала.
– Вежливость и терпение – принцип работы СБ. Я задал вам в кабинете один вопрос и до сих пор терпеливо жду ответа. И там за дверью несколько моих сотрудников тоже ждут вашего ответа. Пожалуйста, не тяните.
Волшебное слово «пожалуйста» в сочетании с лежащими на столе предметами домашнего обихода произвело свое неотразимое действие, и бизнесмены начали говорить. В результате этой дружеской беседы стороны пришли к соглашению, по которому генерал получает вывезенные за рубеж деньги в виде благотворительных взносов на техническое переоснащение Службы безопасности, а бизнесмены – свободу передвижения и право продолжать свою деятельность в банковской и иной предпринимательской сферах.
– Как ее продолжать, когда вы обобрали нас до нитки?! – возмутился Ухтомский, считавший себя неприкасаемым в силу занимаемой должности советника губернатора. – Хоть на начальный капитал что-нибудь оставьте.
– Во-первых, я оставляю вам свободу, – усмехнулся Антон Антонович, – что само по себе немало. А во-вторых, не верю, что вы все отдали. Но могу проверить. Я, знаете ли, не так доверчив, как вам бы хотелось, а любопытство, вообще-то, мой порок.
Характеристика, данная генералом самому себе, отрезвила зарвавшегося бизнесмена.
С беглецов сняли цепи, и соглашение было зафиксировано пожатием рук. После чего они были отпущены на все четыре стороны.
– А вы, пожалуйста, задержитесь, – попросил Ухтомского генерал. И, когда они остались вдвоем, перешел на официальный тон. – Значит, так, Ухтомский, вы задержаны по обвинению в сокрытии доходов и неуплаты налогов. Вы имеете право молчать, любое сказанное вами будет использовано против вас.
– За что?! – воскликнул Ухтомский.
– Дерзить не надо, – Генерал нежно улыбался. – Получишь пятерик условно, но отсидишь полтора в КПЗ пока суд да следствие. Все как для своих.
– А если внесу залог?
– Суд разберется. Полагаю, возможен домашний арест. Все, разговор окончен. Руки за спину!
Ухтомский покорно повернулся, и Кривошей с наслаждением заковал их в наручники.
18
До подножия Карпат Калигула добирался на перекладных. На станциях, в ожидании свежих лошадей, отдыхал в трактирах, пил медовуху и поедал пироги с многослойной начинкой. Дорогой слушал протяжные песни ямщиков и любовался природой. На последнем отрезке почтовых лошадей не нашлось, пришлось ангажировать крестьянина с телегой. В долинах предгорья стали попадаться стада свиней. При виде людей в свиньих глазках появлялся панический ужас. Калигулу это странное явление заинтересовало.
– Время сало на зиму заготавливать, – объяснил крестьянин. – А свинья, она хотя и скотина, а порядок жизни знает.
Так, познавая местные обычаи и фольклор, докатил Калигула до Карпат. Солнце уже начало спускаться.
– Дале коню не пройти, – сказал крестьянин. – Дале пешком. Сами видите.
И верно, дорога кончилась. Калигула слез с телеги, сбросил на землю рюкзак и протянул крестьянину монету.
– А за обратный путь? Мы, кажись, за оба конца поручкались.
Пришлось дать вторую монету. Мужик поплевал на деньги, перекрестился ими, сказал «благодарствую» и укатил, оставив Калигулу одного.
Калигула осмотрелся. Перед ним возвышался густой, непролазный лес. Он покрывал склоны гор и тянулся куда-то далеко вверх.
«Ни хрена себе лабиринт! – подумал Калигула. – Да здесь не то что арсенал, здесь вообще живой души не найдешь! И назад не выберешься!» И хоть был он человеком военным, а значит, к лишениям подготовленный еще в училище, такая тоска вдруг навалилась, что ноги держать перестали. Калигула сел на придорожный валун и пригорюнился, ну равно богатырь на распутье. И привиделись ему упругие ляжки барышень-крестьянок в имении и цыпленок табака в ресторане «Арарат». Реальный такой цыпленок, запах прямо в нос шибанул. В общем, было о чем заскучать.
«И на кой хрен меня в армию потянуло?! – думал Калигула. – Советовал же отец по торговой части идти, так нет, вдумалось своим путем. Давно уже был бы замдиректора комиссионного магазина: и почет – в смысле трудовой династии – и зарплата приличная, и навар, и никакой материальной ответственности. А главное – не надо по чащобам рыскать, народ сам все в комиссионку несет».
От этих мыслей Калигула совсем ослаб телом, но тут разнесся над Карпатами чей-то визг и гуд множества трембит. Калигула вскочил и прислушался. Трембиты гудели где-то вдали, а визг звучал поблизости, почти рядом. А затем эхо донесло крик мужчины: «Стой, скаженный!..»
«Нет, не зря мама говорила, что в рубашке родился!» – промелькнуло в голове у Калигулы. Он достал карманный пеленгатор – опытный образец, изготовленный в секретной лаборатории СБ, улавливающий одновременно звук и изображение мин под землей, – и, направив его в сторону мужского голоса, тронулся вперед, следуя указанию стрелки.
Он шел по лесу. Ветки деревьев хлестали по лицу, тяжелый рюкзак гнул к земле. Но он продолжал пробиваться сквозь бурелом, не обращая внимания на неудобства.
Такое мужество было достойно вознаграждено. Миновав лесные преграды, Калигула оказался на большой поляне. На ней, обливаясь потом, какой-то мужик гонялся за огромным боровом. Боров был невероятно толст, но проворен, и легко ускользал от ловца, визжа при этом громче сирен боевой тревоги.
– Гей, казак, допоможи! – заметив Калигулу, крикнул мужик.
От усталости Калигула буквально валился с ног, но честь офицера не уронил, сбросил рюкзак и присоединился к ловцу. Боров, видимо, умел считать, ибо понял, что ловцов стало чересчур много, и решил не за зря отдать свободу. Он остановился, глаза его налились кровью, изо рта повалил пар, и он с громким победным кличем бросился на преследователей.
– Чего это он злится? – устроившись в развилке веток, спросил Калигула мужика, укрепившегося на соседнем дереве.
– С хаты убег, – ответил мужик и с опаской глянул вниз, где боров в ярости подрывал корни. – Не хоче помираты, сучий сыну.
Только сейчас Калигула толком разглядел этого мужика. На нем были плисовые красные шаровары, заправленные в сапоги, и расшитая цветочками жилетка. Но больше всего Калигулу поразили его усы – длинные, свисающие много ниже подбородка – и пучок волос, растущий на темени обритой головы.
– Ты панк, что ли? – спросил Калигула.
– Ага, пан, – ответил мужик. – Самый что ни на е пан, сам бачишь.
– Грицко! – послышался из зарослей женский голос. – Ты дэ ховаешься?..
– То моя жинка, Ганка, – сказал мужик. – Зараз освободымось.
Услышав крик Ганки, боров как-то скукожился, сник и начал по-собачьи отползать от дерева. На поляне появилась дородная женщина в длинной юбке, из-под которой виднелись кокетливые резиновые полусапожки.
– Ты шо там робышь? – заметила мужа женщина.
– Кабан загнав, – пролепетал мужик.
Услышав эти слова, боров издал протестующий крик, что в переводе на человеческий язык могло означать «Он первый начал!».
– Злазь! – Женщина затрясла ствол. Вековое дерево закачалось так, будто на него обрушился ураганный ветер. – Злазь, кому кажу!
