Виктория Лебедева - В ролях (сборник)
В доме сделалось шумно и весело. Те, кому не хватало места в Любочкиной спальне, ночевали в зале – на диване, на ковре, мостились поперек кухни на раскладушке. И во всех она, пользуясь старыми связями, старалась принять участие: одному устраивала концерт в библиотеке, где его с восторгом встречала команда белоголовых культурных бабушек, другому помогала выставить картины в холле какого-нибудь окраинного ДК, третьего пристраивала в родной театр на «Кушать подано!», а однажды из жалости подобрала на набережной тощего патлатого саксофониста, невообразимо грязного. Правда, утром накормленный и обихоженный саксофонист бесследно исчез, прихватив с собой все Любочкины золотые украшения, но это была ерунда, издержки – среди шумной бесшабашной молодежи Любочка вновь почувствовала себя юной и желанной – живой.
Мальчики научили Любочку пить сладкое крепленое вино и курить тонкие коричневые сигаретки с ментолом. Они повадились просить ее, пьяненькую, встать на руки или пройтись колесом, и она хохотала вместе с ними, когда короткий домашний халатик опадал до подмышек, оголяя стройные ноги и кружевные трусики. Любочка взамен учила мальчиков культуре. Даже когда закуски в доме почти не было, трапеза всегда была сервирована при салфетках, ножах и вилках, а знаменитый спирт «Рояль» разведен в изящном хрустальном графинчике.
Конечно, всякое бывало. Случались даже драки, и однажды один музыкант сломал нос одному художнику, а соседи позвонили в милицию. Но Любочку это не пугало. В конце концов, она даже гордилась немного, что ей давно не двадцать лет, а за нее до сих пор мальчишки бьются. Она черпала энергию от их горячих рук, от молодой поспешной жадности, взамен щедро отдавая каждому самое лучшее, что у нее было, – свое прекрасное неувядающее тело. К тому же они все были такие талантливые! Лестно было ощущать себя служительницей Муз, хозяйкой творческого салона. Любочка ни минуты не сомневалась, что преданные рыцари кисти и пера заставят память о ней жить в веках. А значит, она, Любочка, никогда не состарится.
О продаже квартиры она и думать забыла. Матери не писала, Илюшеньке тем более (уж очень была обижена). Но не такова была премудрая Галина Алексеевна, чтобы, взявшись за дело, не попытаться довести его до конца. Два года терпеливо прождав от дочери хоть весточки, а дождавшись в итоге бессодержательной глянцевой открытки к празднику, она поняла, что ее опять не послушали, в который уже раз, и, поохав, самолично отправилась в Иркутск.
Вместо эпилога
Банк был выбран Галиной Алексеевной с особой тщательностью и прогорел через неделю.
След Любочки затерялся.
Одни говорили, что она вернулась к матери в Выезжий Лог, вторые утверждали, что, наоборот, нашла нового любовника и переехала с ним в другой город, а может, даже за границу, чем черт не шутит, третьи (и это, конечно, были женщины) клялись, что видели ее, пьяненькую и оборванную, в скверике у вокзала.
В проданной квартире поселилась приезжая семья с двумя детьми, ничего не знавшая о старых хозяевах.
Общежитие драмтеатра передали кожно-венерологическому диспансеру.
В бывшей Любочкиной комнате была теперь регистратура, и портрет женщины-кошки, вырезанный между окнами безымянным художником, еще некоторое время радовал посетителей, неумолимо проступая сквозь густой слой зеленой масляной краски. Но вскоре в диспансере сделали капитальный ремонт и стены зашили белой евровагонкой.
Уроки музыки Повесть
Урок 1
– Смотри, нотка «си» строится на третьей линейке! – говорила мама, и мальчику представлялась длиннющая деревянная линейка, которую мама доставала со шкафа, когда шила. А на этой линейке, как на трамплине, сидел, болтая ногами, смешной черный таракан – нотка «си».
– Нотка «си» строится на третьей линейке, на третьей. Ты запомнил?
И мальчик рассеянно кивал в ответ. Ему было непонятно, почему белые клавиши лежат все вместе, дружно в ряд, а черные – по отдельности, то по две, то по три. А еще он думал, что, если ему захочется разом нажать на самую первую и на самую последнюю клавишу, руки придется раскинуть широко-широко, как в детском саду во время зарядки.
– На какой линейке находится нотка «си»? Повтори! – потребовала мама.
Мальчик поднял на нее близорукие глаза и втянул голову в плечи. Он помнил и линейку, и смешного таракана, болтающего ногами. Но какая была эта линейка? Длинная, деревянная… Мальчик забыл.
– На какой? Повторяй же! Ты что, уснул?!
Но проклятая цифра, как назло, не вспоминалась. Мальчик еще сильнее втянул голову в плечи, зажмурился и тут же схлопотал подзатыльник.
– Болван! – закричала мама. – И в кого ты только такой уродился, прости Господи! – Выкрикнула и осеклась. Мальчик сжался в комок на вертящемся стуле перед пианино.
– Сережа, Сережа! – позвала мама и тяжело поднялась от инструмента. – Объясни хоть ты ему, не могу больше! Этот оболтус не может запомнить, на какой линейке строится нота «си»!
– А вот я ему ремня! – бодро пробасили из коридора, и мальчику захотелось исчезнуть – насовсем, чтобы никто-никто не нашел.
…Вчера во дворе мальчик видел, как соседский Колька с мамой и папой играют в снежки. И Колькина мама смеялась, и папа, и сам Колька. И даже Колькин Тузик, кажется, смеялся тоже, катаясь рядом в сугробе.
Мальчик завидовал Кольке. Во-первых, тот учился аж во втором классе, во-вторых, у него был Тузик, и в-третьих – в самых главных, – у Кольки был настоящий папа, а не чужой дядя Сережа. Все-таки здорово мальчик наподдал Кольке тогда, давно, еще летом! Нечего было обзываться и зазнаваться нечего! Подумаешь, большой какой выискался! Правда, потом Колькина мама нажаловалась его маме, а мама – противному дяде Сереже, и был толстый кожаный ремень с солдатской пряжкой, предмет тайной зависти мальчика, и не дали пирогов с голубикой, и не разрешили смотреть телевизор аж до самого воскресенья. Но все это была ерунда, потому что мальчик действительно здорово наподдал тогда соседскому Кольке.
Мальчик ненавидел Кольку – за то, что Колька ненавидел его. И еще ненавидел проклятое пианино, потому что из-за него мальчика не любила мама. Мама же не Колька, она ведь уже большая, она не стала бы не любить мальчика за то, что он такой ушастый, толстенький и в очках. Значит, это проклятое пианино было во всем виновато! И по ночам, засыпая, мальчик мечтал, как было бы здорово, если бы этого дурацкого пианина в доме вообще не было – чтобы проснуться утром, а вместо пианина – пустой угол. А еще мечтал, чтобы вместо чужого дяди Сережи у него был настоящий папа.
Если бы у мальчика был настоящий папа, большой и сильный, ну хоть как у соседского Кольки, чужой дядя Сережа ни за что на свете не ударил бы маму и она бы не плакала, запершись в ванной, и ещё мальчику никогда больше не пришлось бы называть папой чужого дядю Сережу. Мальчик бы встал у двери, и сказал: «Уходи, вот мой настоящий папа!», – и не пустил бы чужого дядю Сережу в дом. Настоящий папа – не то что дядя Сережа – не пил бы водки, и можно было бы так же, как Кольке, выходить с родителями во двор и играть в снежки, и мама бы смеялась, как Колькина, и не давала бы мальчику подзатыльников за глупую нотку «си», за потешного черного таракана, сидящего на краю швейной линейки, свесив тоненькие ножки.
Но настоящего папы у мальчика почему-то не было. Про папу мальчик помнил только огромные ботинки в коридоре под вешалкой, блестящие, как черные пианинные клавиши. Мальчик думал, что когда черные клавиши по три, это он сам, мама и настоящий папа, а когда по две, то это они с мамой вдвоем, без папы, и смотреть на две черные клавиши было очень-очень грустно. Мальчик мечтал, засыпая, что когда он вырастет большой, то будет работать изобретателем и изобретет такое пианино, где черные клавиши будут всегда по три.
Но пока мальчику было всего-то шесть лет. Чужой дядя Сережа с ремнем нависал над ним и говорил громко, хоть уши затыкай:
– Нота «си» строится на третьей линейке, ты меня понял? На третьей, на третьей, на третьей!
В комнате все гуще пахло перегаром, тяжелая пряжка со звездой – массивный квадрат с прозеленью – качалась у мальчика перед глазами, и черный таракан, сидящий на краю линейки, представлялся уже не забавным, а зубастым и страшным, большим-пребольшим, размером с целое пианино.
Урок 2
Чудо случилось в конце апреля, в пятницу. Сначала, словно легкий ветер по первой листве, по коридорам прошел шепот. Новый, усилившийся порыв шепота прокатился по школе на второй перемене, а уже на третьей прямо под дверью директорского кабинета материализовались три строгие полные тетеньки в мелких химических кудряшках и строгих же серых костюмах.
Конечно, не было бы ничего такого чудесного в их появлении, не будь эти тетеньки и эти костюмы из самой Москвы! Тем более что приехали они не просто так, а ведомые славной целью – охотой за молодыми сибирскими талантами. Они уже исколесили весь Красноярский край и вот теперь двинулись по Иркутской области – с севера на юг.
