Виктория Лебедева - В ролях
Обзор книги Виктория Лебедева - В ролях
Виктория ЛЕБЕДЕВА
В ролях
Повесть
Признаюсь, мне в последнее время изрядно поднадоела всякая это такая условная проза. Нынче ведь правят литературный бал различного сорта и качества фэнтези, антиутопии и другие гипотетические тексты сослагательного наклонения, повествующие о том, что могло бы быть в России, а не о том, что происходит у нас на самом деле и в наши дни – для кого счастливые, а для кого и окаянные. Боятся, что ли, креативные писатели нашей суровой действительности? А может, отдельных ее властных представителей, которые нынче крепко взялись за телевидение и журналистику, но пока что, слава Богу, не лезут в собственно художественную литературу. Многие как бы апокалиптические авторы пугают как бы подмигивая и пришепётывая: я, господа, ужас и макабр описываю, я – крутой интеллектуал, я матом ругаюсь, но вы же понимаете, товарищи, что все это – понарошку и к действительности отношения мало имеет, мы ж с вами люди просвещенные, политкорректные, одной крови, да?
Это – элита, а вот и с другого, попсового боку – менты, ворьё, офисный планктон, одуревшие от денег насельники Рублевки. Чернуха, переходящая в гламур и возвращающаяся обратно.
Виктория Лебедева – реалист. Плюс – качественный прозаик, знающий цену букве, слову, предложению. Добавляющий что-то еще к сумме тех знаний о человеческой натуре, которые дала миру русская литература.
Она принадлежит к небольшому кругу писателей «новой искренности», которые с каждым годом все увереннее и увереннее заявляют о себе. Будь это наиболее среди них известный автор трогательной «Нефтяной Венеры» Александр Снегирев, или Марта Кетро, вчера еще исключительно «сетевая писательница», или московский врач Мария Ульянова, или только-только делающая первые шаги во «взрослой литературе» Татьяна Замировская из Минска, или обнинский ученый-экономист, он же оригинальный прозаик Петр Ореховский.
Литературная судьба у этих литераторов складывается трудно, что не вызывает лично у меня никакого удивления. Автору не тусующемуся, не кучкующемуся, не желающему плыть в струе всегда трудно – что при советской власти, что при антисоветской, что при нынешней.
Вот почему я с удовольствием и сам прочитал, и вам рекомендую новую повесть Виктории Лебедевой. Она о людях и для людей. История современной сибирской «душечки» – знаковая, узнаваемая, образная. «Что с нами происходит?» – некогда спрашивал Василий Шукшин. «Вот что с нами происходит», – отвечает ему из XXI века Виктория Лебедева.
Евгений ПОПОВ
Глава 1
Галина Алексеевна любила Любочку без памяти. Память же об отце ее старательно из сердца вытравляла-вымарывала, отчего сменила Слюдянку на богом забытый Выезжий Лог. Да и что, скажите, было вспоминать, кроме собственной глупости, горячих южных речей да переспелого черного винограда, которым заедала клятвенные обещания жениться и увезти – к джигитам, солнцу и витаминам. Но к джигитам и солнцу заезжий шабашник, то ли грузин, то ли армянин, отправился в гордом одиночестве, побросав на поле любовных битв нехитрые трофеи, а под сердцем – ее, Любочку.
Бабка у Галины Алексеевны была женщиной старой закалки. Не посмотрела ни на то, что единственная внучка, ни на то, что уже почти тридцать и полное право имеет решать за себя сама: отказала от дому – и точка. Вот и оказалась беременная Галина Алексеевна в Выезжем Логе.
Аборигены на Галину Алексеевну смотрели косо, особенно бабы. В селе царили скука и грязь, и так было жалко бесцельно загубленной жизни! Тут-то и выдумала вместо подлого кавказского шабашника грека – интернационалиста, спортсмена, коммуниста и просто красавца, геройски павшего на далекой солнечной родине от руки коварного мирового империализма.
Поначалу никто, конечно, не поверил ни одному слову, но стоило Любочке появиться на свет, и злые языки были прикушены. А еще Галина Алексеевна вышла замуж за местного.
Любочку, эту хорошенькую черненькую бесовку, просто невозможно было не любить! Всем, что необходимо для женского счастья, щедро оделила ее природа: и вьющиеся смоляные локоны, и ямочка на левой щеке, и матовая смуглая кожа, и большой чувственный рот, и пара стройных ножек, и огромные глазищи, темные и сладкие, словно южный виноград. Когда Галина Алексеевна смотрела на Любочку, ей хотелось немедленно посадить девочку на колени и дать вкусненького – конфету или пряник, а потом целовать и тискать, зарывшись носом в пахнущие солнцем кудри.
Жизнь наладилась. В леспромхозе семья считалась за элиту, Любочка была как-никак дочерью бригадира, пусть и приемной. А все-таки Любочкина мать – городская, не деревенщина какая-нибудь и желала дочери лучшей участи. Если Галине Алексеевне случалось прочесть в газете «Правда» об успехах советского балета, она тут же видела Любочку в розовой пачке на сцене Большого театра – Любочка высоко подбрасывала стройные ножки в шелковых чулках и пела громким голосом – совсем как Любовь Орлова; когда же в клуб привозили кино, Галина Алексеевна, сидя рядом с мужем в темном зале, всегда представляла Любочку в роли главной героини, будь то почетная доярка или заграничная миллионерша. (Второе предпочтительнее – у этих хрупких девушек из трофейных фильмов были такие пышные, такие богатые платья!) «Жизнь ученых, – в который раз пересматривая фильм «Весна», рассуждала Галина Алексеевна, – тоже по-своему неплоха…» Вообразить Любочку знаменитым советским математиком или химиком было, конечно, намного сложнее, чем балериной или кинозвездой, но и тут материнское воображение, слепое, словно сама Фортуна, вполне справлялось, услужливо рисуя перед глазами линейку, пробирки и белый накрахмаленный халатик на два пальца выше колена.
Планы заметно поскромнели уже на первом году обучения: в школе дела с самого начала пошли неважно, девочка не вылезала из троек. В результате от карьеры врача, космонавтки и ученой Галина Алексеевна, скрепя любящее материнское сердце, отказалась. Но кино и балет ведь никуда не девались, для этого, по мнению Галины Алексеевны, учиться было совершенно не обязательно, особенно для кино.
Галина Алексеевна вообще не слишком верила в пользу обучения – Любочку за тройки ругала не слишком. Но материнская энергия требовала выхода, и девочка восьми лет от роду была отдана в кружок художественной гимнастики в соседнее село, куда отчим, Петр Василич, пользуясь служебным положением, после обеда гонял леспромхозовский автомобиль. Девочку постоянно тошнило, машину приходилось останавливать. Но Галина Алексеевна была непреклонна, и в результате Любочка научилась стоять на руках, делать колесо и садиться на шпагат.
Любочка росла и расцветала. Положительно она была рождена для красивой жизни. «Стоит только подтолкнуть ее в нужном направлении, – думала Галина Алексеевна, – и жизнь пойдет как по маслу». Она подолгу беседовала с дочкой – обстоятельно, словно со взрослой: учила житейским хитростям, советовала, с кем да как себя вести, по мере сил расширяя девичий кругозор. Воспитательная работа принесла свои плоды – Любочка рано научилась угождать мальчикам и не обращать внимания на девочек. Мальчики решали за Любочку задачки и дрались за честь донести от школы до дома ее портфель, девочки Любочке завидовали и заискивали перед нею или же фыркали презрительно, но фырканье тоже было результатом зависти: ведь Любочка была в Выезжем Логе первая красавица.
Еще предметом тайной девичьей зависти были Любочкины наряды – шикарные и воздушные, совсем как в трофейных фильмах. И ведь что самое обидное: эти королевские туалеты пошиты были вовсе не из заморских шелков и бархатов, а из «веселых ситчиков», которые завозили в сельпо, – шить Галина Алексеевна действительно умела. Шить у нее, строго говоря, получалось гораздо лучше, нежели обогащать девичий кругозор, и Любочкины платья всегда оказывались куда богаче, чем ее представление о природе вещей.
Любочке очень нравилось, когда мальчики из-за нее дрались. Она их даже подначивала – обещала портфель одному, а в последний момент отдавала другому, просила решить какой-нибудь пример позаковыристее, допустим, Васю, а списывала у Пети. В итоге после уроков за школой случался очередной «мужской» разговор, отрывались пуговицы и рвались рукава, зрели синяки на насупленных физиономиях. Мальчишкам такие баталии даже льстили, среди общей уравниловки давая почувствовать себя рыцарями и воинами. Да и Любочка стравливала их вовсе не со злости, а ведомая неистребимым самочьим инстинктом, который не по зубам никаким революциям и коммунистическим строительствам.
Однажды, по малолетству, Любочка спросила у Галины Алексеевны:
– Мам, почему со мной девчонки не дружат?
– Завидуют, – зевнула мама. – Но это даже хорошо.
