Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Саша уже оправился от потрясения. Он заговорил снова – как показалось Андрею, чересчур сухо и официально.
– А где сейчас Каштальянов может быть?
– Сказал, что поедет в РУВД, на улицу Крупской.
– Гагик, поезжай туда, найди Каштальянова и побеседуй с ним. Объясни ему, в чём дело. Может быть, и ты чем-то следователю поможешь. А я. как бы это ни было печально, должен встретиться с Веталем.
– Всё-таки, может быть, ты откажешься от этой дурацкой затеи? Митьку Веталь тебе вовек не простит. Это – единственный перспективный мужик в их семье, родная кровь. Веталь хоть и не южанин, но с этим очень считается. Кроме того, у тебя и с другими урками старые счёты. Там не только Митьку тебе припомнят, но и многих других. Ты сам говорил, что в «Крестах» про тебя много на стенах писали – клялись рассчитаться.
– Андрей, другого выхода нет! Нет, понимаешь?
– Да есть же! Послушайся Геннадия хоть раз в жизни! Не желаешь ему уступать – уступи мне. Я ещё раз попробую найти одного человека. Положение ещё можно исправить. Который час? – Андрей с трудом завернул рукав дублёнки. – Пять минут третьего. Ещё вагон времени, не психуй!
– Какой вагон, Андрей? Его практически не остаётся! – Сашка говорил ещё более страстно и убеждённо, чем всегда. – И ничего уже не исправишь, раз пошла серия убийств. Скажу тебе прямо – я уже один раз связывался с человеком Веталя. Они требуют явки кого-нибудь из нашего отдела. Достаточно высокого уровня – чтобы вести переговоры. Может быть, мне повезёт, и удастся отодвинуть этот кошмар. Хоть в заложниках останусь, только пусть добавят время…
– Ты считаешь, что у тебя получится нормально поговорить с Веталем? Это после суда-то над Митькой, где ты ему «червонец» требовал? Я что-то сильно сомневаюсь…
– Я потом жалел, что не потребовал расстрела! Тот парень остался в живых. Следовательно, я не мог просить «вышку». А так бы… Я тебе не рассказывал про этого человека, конкурента Стеличека на эстраде. Грант Гугель-Авин сейчас передвигается только в коляске. Митькины дружки позвоночник ему сломали. Уже отсыхает рука и начинает неметь левая половина туловища…
– Да лучше бы подохнуть сразу! – заметил уставший от безделья Гамбарян.
– Согласен, – грустно сказал Минц. – Так вот, я не хочу больше терять время. Веталь взбесится и может даже первоначальный срок не выдержать. А так сорвёт на мне зло и согласится ещё подождать. Я буду просить минимум четыре часа добавить. Так что, Андрей, пожелай мне удачи.
Озирский схватил Минца за плечи, встряхнул его и заглянул в лицо. Губы капитана дрожали, и зрачки пульсировали – в крематории этого так и не смогли добиться.
– Делай, как знаешь. Не мне учить других благоразумию. Мы с Аркадием сейчас на Литейный поедем, можем тебя прихватить. А Гагик пусть к Каштальянову едет. Только я бы на твоём месте один к Веталю не шёл. Возьми кого-нибудь ещё для страховки…
Андрею резал глаза прозрачный январский день. Во рту появился солёный привкус – только уже не крови, а слёз. Они с Сашей вышли из «Волги» и направились к «рафику», а Гагик, кивнул обоим на прощание, рванул в Невскую прокуратуру.
Ледяной ветер обжёг их лица, но всё-таки оба некоторое время смотрели в сторону Навалочной, куда уехала «Волга». Сунув малиновые от мороза кулаки в карманы замшевой дублёнки, прищурив слезящиеся глаза, Андрей жалел, что не смог отговорить Сашку от рокового шага. Надо было умолчать по Зауличева, пусть бы ехал к нему домой. Глядишь, и упустил бы время, не потащился сегодня к Веталю. А там и Обер нашёлся бы – не навеки же он пропал…
Перед его глазами вставала зелёная стена в «Крестах», где гвоздём была выцарапана клятва отрубить голову «прокурору, суке, куму». Ниже подпись – Инопланетянин. Такой был сценический псевдоним у племянника Холодаева. Ниже Стеличек добавил: «5 лет общего. Не забуду мать родную, дядю и Усвятцева!» Андрею очень не хотелось верить в серьёзность намерений девятнадцатилетнего Дмитрия. Но он знал, что все Холодаевы, потомки царского генерала, клятв своих никогда не нарушали…
ГЛАВА 4
Что-то острое царапало щёку. Оно было колючее. Резко пахло – кажется, хвоей. Кроме этого слабенького покалывания тело уже ничего не чувствовало. Потом те же щекочущие уколы Минц ощути у кисти руки и попробовал пошевелить пальцами. Он ободрал кисть до крови о торчащий сук. И боль вернула его к жизни. Значит, жива только рука, а остальное уже умерло. Очень пахло ёлкой. И аромат этот напоминал детство, счастье, покой. Новый год с конфетами и мандаринами, с хороводами, санками и лыжами…
Саша понял, что лежит на чем-то твёрдом, без подушки. Голова свисает вниз, а ноги, наоборот, торчат кверху. Он подумал, открывать ли глаза. А вдруг холодаевские бандиты только того и ждут, чтобы добить окончательно? Выходит, он действительно жив. А ведь толстый мужик с раскосыми узкими глазами уверенно сказал Веталю, коверкая русские слова: «Не надо больше вешать! Сама подохнет, тащите на свалка!»
Это слова были последними, которые удалось услышать. Сознание стремительно угасало, но он сумел запомнить эту фразу. Получается, сейчас отдыхаем на свалке. Саша открыл глаза, но даже от такого слабенького усилия голову пронзила острая боль. Она стрельнула в шею, в живот, в обе ноги. А следом во всё тело проник влажный, душераздирающий холод.
Над Сашиным лицом качались полуосыпавшиеся еловые ветки с остатками «дождика», серпантина и конфетти. Он понял, что действительно находится на свалке, куда после Нового года выбросили ёлки. Значит, он жив, да ещё и свободен. Никто к нему не подошёл, не пихнул ногой в бок, не ткнул в висок дулом пистолета. Только вот где она находится, эта свалка? Не может же она быть прямо у дома Веталя…
«..но ты будь осторожен, слышишь, Сашок? Не ходи на встречу один… Митьку Веталь тебе вовек не простит… Это родная его кровь…»
Голос Озирского словно ещё раз прозвучал в тишине – будто Андрей был рядом. Всё верно, Блад – в бандитских делах опытный. Но и Минц – тоже не новичок. Он так думал до сегодняшнего дня. А теперь понял, что действительно совсем не знает людей.
Да, Саша помнил про племянника Веталя, и самого его не считал херувимом. Но до такой откровенной подлости не доходили даже преступные главари. Для Веталя та, давняя история с Дмитрием была главным фактором, определяющим все его поступки. К тому же он решил, что на Горбовского и прочих угрозы взорвать самолёты, похоже, не действуют. И то сказать – ни они сами, ни их родственники этими рейсами не летят, А на других можно и наплевать – бабы новых нарожают.
Поэтому Холодаев решил потребовать явки на встречу кого-то из сотрудников отдела борьбы с организованной преступностью. Конечно, он не рассчитывал на встречу с самим Захаром, но ещё больше удивился, когда увидел Минца. Там, на пустынном перроне в Белоострове, Веталь не поверил своим глазам. Бывший прокурор, похоже, спятил – припёрся на верную гибель. Вряд ли он забыл про суд, про Дмитрия. Значит, надеется, что Веталь не посмеет ничего ему сделать. Конечно, менты где-то рядом находятся, страхуют своего. Но ничего, Веталь не из пугливых. Никто из них, желоторотых, не бывал в настоящем бою. А он был, и не раз.
Похоже, ему выпал шанс расправиться с давним Митиным врагом. Никто этого прокурора не просил являться к Веталю. Но раз явился – получи по заслугам. Хочешь показать своим, что не боишься мести уголовников – покажи. Только приятно тебе не будет – обещаю…
Холодаев очень быстро свернул переговоры и объявил Минца своим заложником. Тут же, прямо при нём, дал указание своим людям сообщить обо всём Горбовскому.
– Так и передай – не пропустят золото, получат не только авиакатастрофу, но ещё и «двухсотого» на отдел. Если им прежних мало – тогда пожалуйста. Вздёрну его прямо в доме на перекладину – я не слабонервный…
Саша уяснил для себя, что лежит на еловых ветках, ими же заваленный – как настоящий труп. Видимо, бандиты решили, что мусор мёртв. Даже контрольный выстрел не сделали, потому что к тому времени Веталь уехал, и люди его зашились. Но жизнь каким-то образом сохранилась, потому что Саша всё время помнил их с Андреем занятия и читал мантры.
Ему казалось позорным умирать в петле, и он изо всех сил старался выжить. Только последняя, смертельная, всепоглощающая боль заставила его потерять сознание. Узкоглазый Рафхат Хафизов решил, что сделанного хватит, и ошибся. А сейчас надо встать, выбраться отсюда, чтобы ночью не замёрзнуть. А то обидно будет – повесить его не сумели, а на свалке всё-таки дозрел.
Минц внезапно всё вспомнил и вздрогнул, волнами разгоняя боль по телу. «Я тут лежу, спокойно думаю о самолётах! А ведь прошло, должно быть, уже много времени. Предпринял ли Горбовский со товарищи что-нибудь для спасения людей? Ищут ли меня? И почему не явились на то место, что назначил Веталь? Его люди вернулись и заявили, что там никого не оказалось. Следовательно, ментам до меня нет никакого дела. А раз так, то я остаюсь полностью по власти Холодаева с бандой, и лично отвечу за всех. Даже за карточные проигрыши за меня спросят, аа уж на потерянное золото – само собой…»
