Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Аркадий притих – он не мог в такой момент ёрничать. Андрей выпрыгнул на притоптанный снег, который ярко блестел под солнцем. Из-под сугробов торчали голые прутья кустов.
– «А в стену вбит железный крюк, а на крюке висит мужик…» Видишь, Аркаш, даже песня есть про это дело. О, привет, Константин!
К ним быстро подошёл высокий худой брюнет в очках, с усиками и бородкой. Фотограф уже закончил снимать и прятал аппаратуру в чехол. Эксперты, приставив к стене будки лестницы, пытались разыскать место, где могли остаться пальцевые отпечатки. Впрочем, Каштальянов считал это занятие бессмысленным – на таком собачьем морозе убийцы должны были быть в перчатках.
– Кто обнаружил? – Андрей курил, заходя с разных сторон. Задрав голову, он внимательно рассматривал тёмное, хмурое лицо повешенного.
– Гражданка Балахонцева с переулка Слепушкина. Гуляла тут утром с собакой. Её шестьдесят, так «скорую» вызывать пришлось. Но в больницу не взяли, только укол сделали. Сейчас приходит в себя в сорок пятом отделении. А мы вот здесь мёрзнем…
– Кто его так вздёрнул, интересно? Личность погибшего установлена?
– Пока нет. Сейчас в карманах поищем. – Каштальянов рассеянно наблюдал за тем, как тело снимают с будки. Да чего там, всё ясно. Долг не отдал, бутылку не поделили, козлом кого-то назвал… Для них ведь жизнь – копейка. Тебе ли не знать? Пойдём, вроде, документы имеются…
Сыщицкая интуиция Костю не подвела. Во внутреннем кармане грязного, когда-то тёмно-синего пальто с каракулевым воротником обнаружили пропуск на имя Зауличева Николая Фомича. По нему же в считанные минуты установили предприятие, где покойный работал. Пока санитары укладывали труп на носилки, чтобы везти в морг, а Каштальянов куда-то названивал из машины, Андрей совсем заледенел. Пронзительный ветер, который часто бывает зимой в поле, свистел со всех направлений.
Озирский растёр лицо перчатками и заглянул в кабину:
– Ну что, Константин, очередная банальщина? Тогда спасибо за информацию, и я поехал.
Каштальянов подобрал свой дублёный балахон до пят и наморщил лоб.
– Он – кладовщик, забулдыга. Никто особенно на заводе не удивился. К нему даже в рабочее время какие-то сомнительные личности заходили. Все знали – Колька Зауличев плохо кончит. А что, тебе это интересно?
– Кладовщик? – Андрей вздрогнул.
Каштальянов назвал предприятие, и Озирский словно врос в снег. Как раз оттуда официально направлялась в Финляндию соляная кислота. Значит, Зауличев имел отношение к операции «Нильс Бор». Заразы, обгадили имя великого человека…
– Премного благодарен за информацию!
Озирский решил пока Каштальянову ничего не рассказывать. Тот вцепится, как клещ, и не отпустит, пока не выудит всё подчистую. А Андрею нужно срочно ехать в Управление. Предсказание Петренко начало сбываться, и возникла необходимость обеспечить безопасность других людей, причастных к неудачной транспортировке золота.
Кроме того, Озирский не терял надежду разыскать Обера. До половины шестого вечера оставалось ещё достаточно много времени. Пока Каштальянов беседовал с членами своей группы. Андрей от греха подальше прыгнул в «рафик». Калинин газанул.
– В Управление, и поскорее! Это уже все границы переходит…
Калинин включил в салоне печку. Пока ехали по Невскому району к центру, стало сыро и душно. Двое курящих мужиков в тяжёлых зимних одеждах сами себе создавали массу неудобств. Андрей крепко задумался о том, что же теперь делать, и по сторонам не смотрел. Аркадий же обратил внимание на «Волгу», припаркованную у поребрика на углу Глиняной улицы и Глухоозерского шоссе.
– Андрей, это не наши, случайно? – Он забылся и пихнул друга локтём в бок.
Озирский протёр ладонью ветровое стекло, подышал на разбитые пальцы.
– Стой! Чёрт, Аркашка, куда тебя несёт?..
– Андрей, ну здесь же лёд! Сейчас встанем…
Озирский пулей вылетел из «рафика» и еле успел ударить кулаком по дверце. Сидящий за рулём Гагик Гамбарян уже собрался тронуть «Волгу» с места. Двигатель работал, и легковушка буквально плавала в вонючем дыму.
Рядом с Гамбаряном сидел Сашка Минц. Но, если бы Андрей не свистнул своим особенным, пиратским образом, он вряд ли поднял бы глаза. Сейчас же капитан влез на заднее сидение и увидел, что Сашка страшно расстроен и утомлён. Всегда голубые белки его жарких восточных глаз стали розовыми, как у кролика. Андрей отметил, что ещё не видел Минца в такой дублёнке, но слышал о ней давно. Сашка прошлой весной купил её у какого-то морячка.
– Привет честной компании! – Андрей пожал обоим руки. – Сашок, Гагик, что вы здесь болтаетесь? Горбовский отправил? По делу о золоте?
– А-а, привет! – грустно отозвался Гамбарян и поёжился в совершенно не подходящем для такой погоды сером демисезонном пальто.
Минц обеими руками схватил Андрея за запястья.
– Ты сам-то откуда? Вот уж не ожидали…
– Мы с Аркадием с Тепловозной улицы едем. Слыхал про такую? Я, например, никогда. Это в Рыбацком. А перед этим был в аэропорту – ты же знаешь…
– Да, конечно, знаю. А что там, на Тепловозной?
– Дядьку повесили. – Андрей решил пока придержать информацию. – А у вас как дела?
Несмотря на свою железобетонную выдержку, Сашок выглядел сейчас сломленным, обессиленным.
– На Глиняной живёт жена, вернее, уже вдова начальника поезда, Семёнова Конрада Денисовича. Того самого, в чьём составе везли бутылки…
Андрей даже приоткрыл рот и похолодел от ужаса перед всемогущей машиной уничтожения. Тонкое лицо его с изящно выступающими скулами вытянулось.
– Он что, умер?
– Петренко оказался прав, нужно отдать справедливость. – Минц смотрел на спидометр, хотя стрелка стояла на нуле. – Полтора часа назад, в больнице номер семнадцать на проспекте Солидарности, Семёнов отошёл в мир иной, оставив жену с тремя детьми. Мы оттуда вернулись на Глиняную – конец не близкий, больница на правом берегу. И сообщили трагическую весть Зинаиде Вилоровне. После этого пришлось её ещё и допрашивать. А это так страшно – хуже всего, ты знаешь. – Саша тяжело вздохнул. – Я будто бы неделю кирпичи грузил. Семёнова, к сожалению, не то, что допросить – увидеть не сумели. Зинаида Вилоровна нам только сейчас рассказала, что муж был вчера очень расстроен. Как я понимаю, именно из-за того, что в составе обнаружили контрабанду. А сегодня, рано утром, к нему явился дружок с бутылкой портвейна. Зина клянётся, что видела его впервые. Имени не знает, но муж обрадовался гостю, провёл на кухню. Там они много курили, пили этот портвейн. Вернее, пил Семёнов, а дружок его угощал. – Минц приподнял над сидением свой «дипломат». – Бутылку я изъял, на донышке там остатки портвейна. Надо отдать в лабораторию.
– Значит, отравили?
– Видно, так. Тип этот ушёл, а Семёнов пришёл хмельной в комнату. Лёг в постель и будто бы заснул. Зина занималась с детьми – двое младших как раз болеют. И вдруг муж вскочил – зрачки расширены, весь в холодном поту. Кричит, что перед глазами темно, что он ослеп. Его вырвало прямо на пол, потом ещё раз и ещё. Дальше Семёнов рухнул на ковёр и потерял сознание. Зина немедленно вызвала «скорую». Когда мы к ней приехали в десять утра, она сказала – муж в больнице, в городской семнадцатой. Мы с Гагиком рванули туда и узнали, что Семёнов скончался в приёмном покое. Таким образом, остался единственный человек, который в курсе дела. Нам сказали, что он сегодня утром должен быть дома. Кстати, живёт там, откуда ты едешь – на улице Грибакиных…
Минц провёл рукой по глазам. Гамбарян сидел неподвижно, только жадно курил и хмурил брови. Озирский тиснул зубы – он уже понимал, о ком идёт речь.
– Зауличев его фамилия, Николай Фомич. Тридцать пятого года рождения…
Андрей медленно взял Минца за крючок дублёнки, заглянул ему в глаза.
– Сашок… – Он даже не знал, что говорить бывает так трудно. – Сашок, ты понимаешь, что произошло… Это ведь его и удавили. А потом вздёрнули на крюк, вбитый в стену трансформаторной будки. Действительно, мы вместе со следователем нашли пропуск в кармане его пальто. Зауличев – кладовщик с того завода, откуда шла «солянка». Сейчас можешь созвониться с Каштальяновым – он ведёт дело от Невской прокуратуры. Труп Зауличева при мне увезли в морг. Костя знает, в какой именно.
– Неужели? – тихо спросил Саша и прикрыл глаза. Его голубые от щетины губы нервно дёрнулись. Потом Андрей заметил бьющуюся жилку под Сашкиным правым глазом.
Гагик, как всегда, среагировал бурно:
– Погоди! Как повесили? Серьёзно?
– Вполне серьёзно, к сожалению. Вам остаётся съездить и узнать подробности. – Озирский повёл углом рта. – Надо было думать и слушать Геннадия сразу же. Действительно, больно нам жирно – чтобы Уссер позволил своих подельников допросить! Разговаривать тебе, Сашок, выходит, не с кем. Надо придумывать что-то другое.
